Психология выбора

Ровно через три недели наконец-то наступит тишина и у избирателя останутся сутки для того, чтобы прийти в себя от «ярких речей», «выразительных глаз» и прочих избирательных изысков местного политикума. Всего лишь сутки, чтобы расслышать собственный внутренний голос, отделить зерна от плевел и сделать выбор. В этом материале мы попытались ответить на главные вопросы, которые в той или иной форме, перед тем как поставить свою галочку в длинном списке украинских партий и блоков, задаст себе каждый украинец. Мы постарались показать, как эволюционировало избирательное право в Украине; каким образом пережитый недавно всплеск гражданской активности и не оправдавшиеся ожидания могут повлиять на предстоящий политический выбор; есть ли у современных политических партий идеология и нужна ли Украине национальная идея; насколько активно и результативно манипулируют избирателем политтехнологи; на что ориентируется гражданин, делая свой выбор, и насколько этот выбор осознан; хотят ли украинцы сильной руки; какой смысл вкладывают в понятие «демократия» и насколько это понимание соответствует действительности; готовы ли сами работать над созданием гражданского общества.

Нашими собеседниками стали известные украинские философы, историки, социологи, социальные психологи и политтехнологи. Какие-то из затронутых вопросов — риторические, поскольку относятся к области вечного. Другие — касаются конкретной исторической данности, которую мы все сейчас переживаем.

Герои должны умереть?

Из разговора с таксистом:

— Вы пойдете на выборы?

— Нет. А зачем? За кого голосовать? За что? Пусть они там наверху сами дерутся, хоть поубивают друг друга.

— А разве вашего личного благосостояния это никак не коснется?

— Нет. У меня есть голова на плечах, две руки, две ноги…

— На предыдущих, президентских выборах вы за кого голосовали?

— А разве был особый выбор? Нетрудно догадаться… Ездили, сигналили… Мне говорили друзья, которые интересуются политикой, что ничего не изменится. Но я до последнего им не верил… И журналисты все — сволочи продажные… Вы случайно не журналист?..

Социологи, политологи и массмедиа единогласно характеризуют нынешний предвыборный процесс как вялотекущий с использованием стандартных технологий, к которым у украинского избирателя уже выработался иммунитет. Не чувствуется в нынешней предвыборной кампании запала, нет накала страстей, острых противоречий, столь присущих предыдущим, президентским выборам. Небывалый всплеск гражданской активности украинцев сменился закономерным и прогнозированным спадом интереса к политическим процессам. А чрезмерно завышенные социальные ожидания от недостатка прозрачной достоверной информации и логически объяснимых, с точки зрения обывателя, действий политиков сначала перешли в растерянность, а потом — в разочарование и апатию. Справедливости ради надо отметить, что все вышесказанное касается приверженцев оранжевого лагеря. Подобная ситуация — на руку «Партии регионов», нынешний электорат которой, имей он способность, а главное — желание сойти с инерционно-реваншистской позиции противостояния оранжевым, однозначно увидел бы, что реальный стержень «ПР» Ринат Ахметов (согласно данным опроса Центра Разумкова, проведенного 26—31 января) имеет поддержку всего лишь 7% населения.

Уровень вовлеченности людей в общественно-политическую жизнь обычно возрастает в периоды обновления общественных отношений, когда происходит взлет социальных ожиданий масс. И наоборот, в периоды относительной стабильности, а также во времена кризисов обычно происходит спад. В первом случае потому, что активность не находит точек приложения, во втором — из-за груза давящих на людей материальных проблем.

Впрочем, стрессов, как утверждают социологи, украинцы за 2005 год пережили значительно меньше, чем в 2000-м (22% и 37% соответственно). Количество тех, кто не имел средств к существованию, уменьшилось в три раза (5% и 15%). Тех, кто потерял веру в свои силы, более чем в два (6% и 13%). Но до ощущения стабильности нам все же еще довольно далеко.

Так, по данным опроса КМИС, проводившегося 2—14 ноября 2005 года, 43% респондентов считают, что материальное положение их семьи ухудшилось по сравнению с предыдущим годом. Не изменилось оно у 41%, а улучшилось лишь у 14%. По мнению 28%, не станет лучше и в 2006 году. А 24% думают, что станет хуже. Уверенность в правильности выбранного властью пути с отметки 43% в феврале 2005 года уже спустя девять месяцев упала до 21%.

53% населения сегодня считают, что политические партии служат собственным интересам. А следовательно, в мотивациях политиков первые места занимают собственное материальное благополучие и стабильность, карьера и потребность во власти. Население, пережившее не так давно всплеск небывалой гражданской активности и самосознания, явно растеряно. И теперь уже не может различить, что у того или иного политика, независимо от цвета его лагеря, первично: борется ли тот за власть, чтобы реализовать определенные общественно-политические цели, или эти цели являются лишь средством завоевания и укрепления власти. При этом неважно, как оценивает свои мотивы сам политик, ибо, как известно, он вполне может приукрашивать их не только перед публикой, но и перед самим собой. К тому же, вовлеченность в борьбу за власть часто меняет первичные намерения и цели, и тогда доминирующим мотивом вполне может стать желание одержать победу над противником. А депутатская неприкосновенность, за отмену которой еще недавно ратовали, в этом случае становится одновременно и стимулом, и гарантией того, что победителей не осудят.

Вера избирателей в то, что их голоса смогут повлиять на ситуацию в стране, значительно уменьшилась, что не могло не сказаться на интересе к политическим процессам в целом. Так, заинтересованность политикой в феврале 2005 года достигла своего пика — 72%. Сегодня же хотят говорить о ней лишь 57%, т.е. уже меньше, чем в октябре 2004-го (59%). Это, в свою очередь, влияет на определенность и последовательность выбора граждан: чем меньше человек интересуется политикой, тем более аморфны, бессистемны и неустойчивы его политические взгляды. В то же время такое резкое отчуждение свидетельствует о готовности воспринять появление новых лидеров и идей.

Но сами вчерашние герои (как победившие, так и проигравшие), похоже, не осознали тот факт, что «виртуальный» Майдан, став пиком их политической карьеры, одновременно явился началом их конца, поскольку не стал отправной точкой для строительства реального здания. А посему дальше, по логике, может быть только спуск вниз, пусть даже медленный — на инерции распада, так как новых, достойных кандидатур на горизонте пока не заметно. Появление же в списках политических партий актеров, спортсменов и даже артистов разговорного жанра в основном вызывает у населения еще большее недоумение и выглядит порой откровенно смешно.

И все-таки, покритиковав политических лидеров на кухнях, даже при отсутствии желаемого выбора, голосовать украинцы пойдут. Об этом опять-таки убедительно свидетельствуют цифры. Согласно результатам последнего опроса взрослого населения Украины «Политические ориентации населения Украины: за шесть недель до выборов», который 4—13 февраля 2006 года проводил КМИС совместно с кафедрой социологии Национального университета «Киево-Могилянская академия» (2014 респондентов), если бы выборы состоялись в середине февраля, то в голосовании, вероятно, приняли бы участие более 70% населения.

Для сравнения: на парламентских выборах-2002 проголосовало 65,22% населения Украины. А средний показатель явки американских избирателей, по словам Бориса Сагалакова, директора по научным вопросам Всеукраинской социологической службы, составляет 40—45%. То есть даже в состоянии апатии средний украинец остается значительно более заполитизированным, чем средний американец.

Говорить здесь о рейтингах нынешних «черепашьих бегов» не имеет особого смысла, поскольку они общеизвестны. И, хотя они отличаются у разных социологических служб довольно существенно (для амбиций политических партий), на население, 45% которого знакомо с результатами соцопросов, особого влияния не оказывают. Во всяком случае об этом говорят данные КМИС: лишь 3% населения склонны отказаться от своего выбора, если социологические опросы покажут, что желаемая партия не имеет шансов попасть в парламент.

Та же социология фиксирует некую парадоксальность украинского политического выбора. Так, партии, чьи лидеры имеют наивысшие рейтинги доверия у населения, находятся в «третьем эшелоне» тех, кто пройдет в ВР. А партии, лидеры которых имеют негативный баланс доверия-недоверия, — в числе предполагаемых победителей. То есть получается, что украинский гражданин одной своей половиной поддерживает какую-то конкретную идею, а другой — конкретную личность, несовместимую с этой идеей? Взять хотя бы «Партию регионов»: являясь фаворитом предвыборной гонки, ее лидер в то же время имеет один из наиболее отрицательных балансов доверия-недоверия (35,1% и 42,2% соответственно). Тогда как, к примеру, Владимир Литвин, к которому население в общем расположено намного больше (соответственно 30% и 21,6%), возглавляет блок своего имени, имеющий лишь шанс преодолеть трехпроцентный барьер.

Почему все-таки свои голоса мы нередко отдаем за тех, кого совсем недавно критиковали?

— Я бы назвал это «стокгольмским синдромом», — говорит социальный психолог Олег Покальчук. — У людей, находящихся в качестве заложников у политиков (а все украинские граждане являются заложниками политической ситуации уже не первый и, к сожалению, наверное, не последний год), есть выбор. Можно как-то очень жестко восстать, что и произошло в период оранжевой революции. Прошлая команда Кучмы, пытаясь возвести прочные перегородки между собой и народом, при строительстве не рассчитала нормы, и в результате они рухнули под собственным весом. Это помогло «оранжевой» команде делать вид, что перегородки рухнули под их могучим ударом. Но на самом деле конструкция была настолько чудовищной и имела в себе такую критическую сумму психологически неразрешимых противоречий, что люди ее отторгли и вышли на улицы. Не то чтобы совершенно самостоятельно, но все же благодаря провальности последнего года правления Кучмы. Таким образом, Майдан для украинцев — скорее, исключение, чем правило. Поэтому сегодня многие ищут выход в попытке полюбить, понять и принять своих «мучителей».

— Голосование за «мучителей» — это тот редкий случай, — считает кандидат философских наук Евгений Зарудный, — когда тоталитарная и либеральная составляющие украинского сознания действуют в фазе. Отсюда такой резонансный эффект. Раб самоутверждается, используя технологию «дуля в кармане»: античный ломал орудия и калечил скот, советский сочинял антисоветские анекдоты и ругал на кухне своего комгосподина. Советские выборы, ничего не меняющие, но стопроцентно посещаемые, заставляли вспоминать древнеримские Сатурналии, во время которых господа и их рабы менялись местами. То был праздник советской (resp. третьеримской) демократии.

Либерал ругает власть как таковую: по его мнению, общественное устройство тем лучше, чем меньше государства в нем. И почем зря ругая власть, либерал идет на выборы, дабы выбрать лучших из худших.

— Украинские избиратели часто и не без оснований критикуют свою власть, — утверждает профессор, доктор философских наук Сергей Крымский. — Но не любят, когда это делают за них другие. Ибо критика власти сейчас превышает тот уровень соотношения негатива и позитива, который необходим для утверждения новой, политической свободной украинской нации, как субъекта мировой истории. Если использовать аналогию, то обозначится хорошо известный всем факт, что чрезмерная критика ученика может сорвать педагогический процесс воспитания.

Принято считать, что если большинство населения проголосовало за какое-то решение, то тем самым оно выразило свою волю. Однако это верно лишь с точки зрения юридически закрепленной нормы, но сомнительно с точки зрения социологического или социально-психологического анализа. Поскольку сбрасывает со счета мнение проголосовавших иначе или не участвовавших в голосовании вообще. Кроме того, в условиях парламентского или президентского режима власть осуществляет не народ, а политическая элита, которая в социальном и психологическом отношениях не тождественна и не может таковой быть ни с народом в целом, ни с какой-либо из образующих его массовых групп. Однако в зависимости от конкретных ситуаций эти массовые социальные группы могут оказывать определенное влияние на политиков.

В демократических странах любая претендующая на массовое влияние партия включает в свою программу осмысленные и сформулированные ею групповые интересы, отражающие те настроения и предпочтения, которые рождаются на массовом уровне, и в то же время пропагандирует в массах свое понимание этих интересов. Какие же идеологии предлагают сегодня украинские политические партии?

Безыдейные?

Разобраться в том, что из себя представляет украинский политикум в плане идеологического наполнения, оказалось практически невозможно. И это несмотря на появление розы (пусть и бордовой) социал-демократии на билбордах СПУ, звучный новорожденный солидаризм БЮТ и стабильные, хоть и по большей части теоретически, антибандитские мессиджи «Нашей Украины»... Сегодня политические аналитики дружно констатируют феномен предельной персонификации выборов и настаивают на том, что идеологические корзины партий и блоков пусты.

— Я даже не советую вам пробовать как-то классифицировать взгляды наших политиков — это абсолютно искусственное приклеивание. За ними ничего нет. Сегодня лидеры сбегаются под одно знамя, завтра будут поднимать совершенно противоположное, поскольку это не есть их внутреннее состояние, — пояснил профессор, доктор филологических наук, автор ряда монографий по пиару Георгий Почепцов.

— Представьте себе, что на планете вдруг обнаруживается странная цивилизация, которая живет еще в каменном веке, — привел пример руководитель известного социально-инженирингового агентства «Гайдай. Ком» Сергей Гайдай. — И вдруг в центре ее поселения мы наблюдаем точную соломенную копию кукурузника. Ее создатели не знают, как внутри устроена эта штукенция — что увидели, то и повторили. Примерно то же происходит и с нашими политиками. Они еще не до конца понимают, в чем суть социал-демократии или либерализма… В Украине сегодня за власть борются партии, которые «не летают». Это просто клубы по интересам, «надевающие» на себя признаки некой идеологии и идущие в большую политику.

В 2002 году я работал с Петром Порошенко, который позиционировал свою «Солидарность» как партию социал-демократического толка. Ну, скажите, какой из Петра Алексеевича социал-демократ?! Если так, то нужно национализировать все свои предприятия! Но господин Порошенко — просто типичный буржуй-либерал! В этом-то и проблема.

— В нашем обществе отношение к любой идеологии неоднозначно «благодаря» союзному прошлому, — попытался объяснить причины подобной безыдейности украинского политикума кандидат исторических наук, директор Центра политического анализа Владимир Головко. — И хотя империи больше нет, остались ее по-разному заряженные поколения. Старшее — привыкшее жить с догмой; среднее — с ней боровшееся; и младшее — уже совсем с пустыми головами, которое в дальнейшем, однако, может оказаться восприимчивым к совершенно новым идеям. Если учесть, что сегодня политическую элиту составляют люди среднего возраста, не готовые в силу старых убеждений предложить обществу какой-то программный продукт, то сегодняшняя ситуация вполне закономерна. К тому же здесь четко просматривается след экономики.

Мне представляется, что в Украине основная интрига пока разворачивается вокруг конфликта интересов национального капитала и представителей так называемой компрадорской буржуазии, нацеленной на прямую продажу ресурсов и промышленных активов за рубеж. В этом контексте «Регионы» олицетворяют национальный капитал, среди основных задач которого, как производителя внутреннего продукта, — энергообеспечение, рынки сбыта… Если основной рынок — Россия, то здесь, конечно, будут превалировать элементы евразийской идеологии. Отметим, что национальный капитал не мог возникнуть без поддержки государства, поэтому всегда будет нуждаться в его поддержке. Так или иначе — это государственный капитализм. Опять-таки здесь очень много нюансов: есть государственный капитализм а-ля консерватор-Янукович, а есть — а-ля радикал-Тимошенко. В чем разница?

Янукович — это, повторюсь, прямая господдержка национального капитала. Не будем касаться вопроса, прозрачная она или нет. А Тимошенко — использование оного государством в выгодный момент. Т.е. необходимо пополнить бюджет — повышаем налоги, упрощаем СЭЗы, увеличиваем тарифы на грузовые перевозки и т.д. Это даже можно назвать мобилизационный капитализм. В 2005 году Юлия Владимировна начала именно с этой модели, потом, правда, была вынуждена пойти на контакт с отечественным промышленным капиталом. Были попытки создания неких совещательных органов при Кабмине, где промышленники могли вести диалог с правительством. Получается, что экономические концепции «Регионов» и БЮТ где-то соприкасаются. Конечно, исходя из сегодняшних заявлений самих «блуждающих» политиков, в данный момент такому выводу можно удивиться, однако завтра его нельзя будет оспорить.

А вот Ющенко всегда считался либералом. Его политическая сила исповедует свободную торговлю, минимизацию роли государства… Здесь закономерен крен в сторону Европы. Но возьмем проблему с газом. Какими бы, господа, вы ни были либералами, вам пришлось на очень высоком уровне вмешиваться в деятельность хозяйствующих субъектов. На каких принципах — это уже другой вопрос. Но баланс между необходимостью государственного вмешательства в экономику и соблюдением принципов свободного рынка — основная проблема правительств в переходных экономиках. Экономика же всегда диктует свои условия: нам надо формировать отношения с Европой, продолжать и укреплять с Россией, не забывать стратегически важные Китай и Иран, что определенно может диссонировать с развитием партнерства, например с США. Поэтому, думаю, Украине не избежать критикуемой многовекторности. Однако не в плане сиюминутных выгодных провластной элите компромиссов и уступок, а в качестве детально выверенной государственной политики, ведь стратегически мы все-таки должны отстраивать себя как проевропейскую демократическую державу.

В то же время Сергей Крымский, рассуждая о возможных внешних приоритетах Украины, как одной из составляющих формирующихся партийных идеологий, считает многовекторность отказом от радикального выбора, столь необходимого для стратегического видения политической реальности: «Это признак политической слабости лидеров».

Возвращаясь к вопросу персонификации выборов, заметим, что именно на этих «политически слабых» и безыдейных лидерах украинские партии и блоки построили свои избирательные кампании. Сегодня одной из самых ярких «идеологических» составляющих программ партий и блоков можно считать даже не набившую оскомину харизму, а именно «человеческое лицо» лидера. Тот же С.Крымский убежден, что где-то на уровне подсознания политический бомонд уловил одну показательную тенденцию развития общества. Современный акцент на выбор личности, а не идеологии или партийной программы, связан не столько с отсутствием оных, сколько с кризисом морали и духовности: «Сейчас все-таки нет дефицита идей. Моделей улучшения будущего накоплено с избытком. Но есть дефицит человеческих качеств. Опыт ХХ столетия показал: даже самые благородные идеи можно повернуть в худшую сторону. Идеи вообще извращаемы. Тяжелее это сделать с человеческими качествами. Один из литературных героев Василия Гроссмана высказывается по этому поводу приблизительно так: «Я против добра, им можно прикрыть даже деспотию. Но я за доброту, то есть человеческое качество, оно надежнее».

Однако не так давно заявленные новой властью мораль и духовность как-то не совсем совпали с последующей тональностью поведения как пропрезидентских, так и оппозиционных элит. В этой связи рассуждать о скором рождении собственной национальной идеи нам вообще кажется опасным — притязания на этот счет отдельных персон, увы, не отягощенных «человеческими качествами», а также собственным видением картины мира и места в ней страны, которой они собираются править, по меньшей мере, настораживает.

— Сегодня под национальными интересами подразумеваются только лишь интересы элиты, которые она успешно выдает за идеи нации, — продолжает Георгий Почепцов. — То есть все сегодняшние «национальные идеи» определенно не совсем чистые вещи. Ну какой может быть эта идея? Даже боюсь поднимать такой вопрос, потому как если сегодня, к примеру, взять и озадачить этой глобальной темой ученых, то уже на следующий день после окончания их работы с легкой руки чиновника национальную идею начнут изучать в школе, где она, так и не родившись, благополучно скончается. Идею навязать невозможно. Она должна сама прорасти и пройти фильтрацию массовой культурой, которая на сегодняшний день у нас, к сожалению, отсутствует.

К тому же, прежде чем предложить миру какую-то оригинальную украинскую смысловую модель, нам надо научиться хотя бы понимать этот мир. Ведь условный оппонент или союзник (Россия—США. — Авт.) действует совершенно по другим конструкциям. Нам надо учитывать в этой связи и одну довольно четкую аксиому: если у страны нет своей стратегии, то она обязательно выполняет чью-то.

Удивительно, но даже Америка сегодня признает свою зависимость. Возьмите последнее заявление Буша о программе развития национальной системы энергообеспечения, когда через 15 лет США уже не понадобится нефть Ирака или Египта. Каждая по-своему зависимая страна ищет собственный путь преодоления этой зависимости. Ситуация в мире давно изменилась: стерлись границы, мир вступил в четвертую фазу глобализации. Правила игры вообще отсутствуют. Давно исчез суверенитет. Совершенно спокойно происходит вмешательство в дела других стран, например Ирака, Ирана… А Украина делает вид, что этого не замечает.

Что мы должны делать в ситуации своей внутренней и внешней смысловой неопределенности? Наверное, заняться изучением ряда совершенно новых научных дисциплин, планированием своего будущего, учитывая при этом три основные точки развития мира — Америку, Россию и Китай. Мы же в этом плане наивно уставились в одну точку и пока демонстрируем совершенно неадекватное поведение относительно выработки собственной модели «зависимой независимости».

По мнению Владимира Головко, процессы самоопределения политических элит — их экономическое и идеологическое структурирование в либералов, консерваторов или социалистов с четким видением внутренней и внешней стратегии развития Украины, впрочем, как и формирования навыков ведения компромиссной игры (с учетом вступившей в силу политической реформы), вероятно, образуют некий временной и смысловой вакуум, где ключевая роль будет отведена политическим технологиям.

Почему у пиарщиков «торчат уши»?

Наше с вами общее «майданное» прошлое, похоже, подтверждает гениальную мысль о том, что «…до пробуждения народа нет манипуляции, а есть тотальное подавление». Ну конечно, теперь освободившегося украинца вроде бы и нельзя заставить проголосовать за какую-либо партию, теперь его можно в этом только убедить. Как? Об этом много знают политтехнологи (они же пиарщики), статус которых в Украине не то что демонизируется, а раздувается до масштабов приграничных конфликтов. Что, по мнению Георгия Почепцова, совершенно напрасно, потому как до результативных массовых манипуляций отечественным политтехнологам, даже изрядно приправленным россиянами и американцами, еще довольно далеко:

— У нас все-таки работают интуитивные методы. Для сравнения: в период выборов Буша и Блэра были применены совершенно новые технологии: собраны досье на каждого избирателя — 150 миллионов дел с указанием 500 пунктов информации о человеке, включая даже число звонков, которые он делает за пределы своего города. Затем вычленили пять групп, которые можно было переубедить. Предположим, одна из них сориентирована на образование. И в двери каждого представителя этой группы стучался, к примеру, учитель соседней школы и рассказывал об образовательной программе Буша. В результате такого движения навстречу к избирателю просто пропадает выбор как таковой. Человек считает, что сам принимает решение, тогда как на самом деле является действующим лицом продуманной пьесы.

И тем не менее наши, лишь интуитивно одаренные пиарщики и их безыдейные клиенты на прошлых выборах блестяще разыграли пьесу под названием «Восток-Запад». Михалков отдыхает!

— Может быть, сейчас произнесу совсем банальные вещи, но дело-то всего лишь в этике, — говорит Денис Богуш, генеральный директор агентства «Интерактив PR Груп». — Например, у меня никогда не поднимется рука предложить своему клиенту ролик о разделении жителей Украины на три сорта. Во-первых, не могу проигнорировать собственную мораль. Во-вторых, я реально видел, как это действует. Стоит признать, что мы действительно работаем в сфере, где очень легко переступить черту. Те сигналы, которые тот же политик посылает обществу посредством инструментов PR, могут быть далеко не безобидными. Но в конце концов я и многие мои коллеги подписали этический кодекс украинской PR-лиги. Есть еще и такое важное понятие как репутация.

Конечно, не все так считают и кодексы не все подписывают. Прежде всего те, кто не имеет опыта ведения национальных кампаний. Яркий пример — методы донецкой команды в прошлом году. Они просто не знали, как это действует. Ребята никогда не были в такой системе координат ответственности. Отсюда и низкий уровень этой самой ответственности. (Кто-то сейчас может саркастически хмыкнуть, мол россияне, тоже не знали «как это действует»? — Авт.).

А тем же россиянам было все равно, что будет в этой стране завтра. К тому же, они не учли внутренней специфики и настроения граждан.

Остается только догадываться, почему отечественные политики с азартом продолжают раскручивать раскольный сюжет. На уровне интуиции или же разработанного кем-то сценария? «Регионы» и сотоварищи — по-прежнему за второй государственный. «Наша Украина» и Ко — за посадку «бандитов в тюрьмы». С учетом уже существующих в обществе ассоциаций и установок, когда-то «белые и пушистые» теперь мало отличаются от «игравших по-черному». При этом по меньшей мере странно выглядит позиция ряда печатных и электронных СМИ, всегда готовых к «объективному» разговору на однозначно провокационную тему. Будем надеяться, что в гостях у Савика Шустера в ближайшее время не встретятся лицом к лицу хотя бы ветераны Советской армии и УПА.

«Торчат уши» то ли пиарщиков, то ли самих украинских политиков и из долгоиграющей эпопеи «объединения оранжевой коалиции». Нас снова пытаются заставить поверить в искренность и «человеческие лица» «команды». Не греет. Самих фигурантов объединительного процесса, вероятно, тоже. Очередную точку в псевдопереговорах блестяще и в одностороннем порядке поставила Тимошенко, блок имени которой решил играть только первым номером.

— Тимошенко можно считать мастером тактических войн, — говорит Денис Богуш. — В этом она лучшая. Дебаты, выступления в агрессивной среде… Она делает информационные прорывы. Вспомните ежедневные появления на центральных каналах во время премьерства с каким-то отработанным заявлением — это технологии. Потеряв Кабмин, она потеряла площадку. Ей приходится самой создавать информационные поводы. Сейчас идет большая игра в тройке лидеров, где, возможно, решающую роль сыграет позиция СМИ, часть из которых, к сожалению, бьет в одни ворота.

— БЮТ ушел с телеэкранов, поэтому я вижу только то, что в Киеве, — продолжает тему Георгий Почепцов. — Блок висит на одном человеке, который очень легко дает любые интерпретации происходящим событиям. Что бы ни говорили, там один ответ: «нам мешали и против нас боролись». Когда-то этот посыл дойдет до критической точки, и люди просто перестанут реагировать на эту силу. Так однотипно объяснять происходящее — довольно рискованное для политика мероприятие.

По мнению Владимира Головко, идеей справедливости, за которую надо бороться, БЮТ как бы пытается объединить социальные надежды и ожидание твердой руки. Аналитик к тому же убежден и в том, что политики — довольно искренние люди даже тогда, когда предлагают обществу подобные популистские идеи: «Они верят в то, что говорят. Но с небольшой поправкой: в какой-то отдельно взятой ситуации. Иначе их просто никто не услышит. Когда же они попадают в кабинеты и рассматривают конкретные экономические схемы, тогда на них начинают влиять уже совсем другие факторы, и они принимают совсем другие, но тоже вполне искренние решения».

Определенную долю искренности в реализации предвыборной кампании НСНУ видит и Георгий Почепцов:

— Обратите внимание, «Наша Украина» присоединяется к самому сильному эмоциональному всплеску, который был год (!) назад. Очевидно, в прошедшем году они не нашли ни одного позитивного объекта, к которому можно присоединиться.

— Такое впечатление, что у них вообще отсутствует какая-то общая технологическая площадка. «Не зрадь Майдан!» — это что?.. Это проблема Ющенко. Он не технологичен. А вот прошлогодняя кампания была блестящей. Там работало много специалистов. Сегодня из «старых» нет никого. По сути, сегодня у «НУ» остается единственная технология — созданный вчера брэнд Ющенко, — считает Сергей Гайдай.

В отношении успехов и поражений фаворита избирательной гонки «Партии регионов» аналитики и политтехнологи единодушны: на эту политическую силу работает сама ситуация. И такое бывает.

— Пока «Оранжевые» обмениваются «любезностями» — рейтинг ПРУ растет, — говорит Владимир Головко. — Известно, что штаб «Регионов» сейчас активно использует помощь зарубежных политтехнологов. Они бьют по самым слабым звеньям политики новой власти. Их безрадостная реклама соответствует левому спектру. Очевидно они, хотят сохранить не только свой электорат, но и зайти на поле КПУ.

— Самыми креативными как раз оказались коммунисты и Витренко, — отметил Почепцов. — Но если КПУ рассчитывала на привлечение молодежи, то на успешный результат вряд ли стоит надеяться. Я каждый день читаю лекции в университете: реклама не работает. У них явный прокол с социологией, фокусгруппами… Это просто телодвижение в себе.

А вот Витренко роликом о девочке удалось перевести проблему языка на так называемый «уровень комнаты»… Другой вопрос — стоило ли касаться этой проблемы.

Остальные говорят с избирателем на непонятном языке. Теперь представьте — отсутствие идеи преподносится на непонятном языке, да еще не четко выраженной целевой аудитории: результаты могут быть самыми неожиданными.

Свои проблемы наши политики и их политтехнологи решают за счет тиражирования. Им кажется, что чем чаще «мудрая» мысль будет высказана, тем лучше. Но предположим, чтобы выключить свет в одной квартире, мы заказываем бомбардировщик, и весь квартал сравниваем с землей. Свет выключен, но какой ценой?..

По мнению ученого, одна из главных ошибок украинских политиков и их политтехнологов — ориентация на себя: «Но население другое. В этом отношении был сделан прорыв сначала в Англии, а потом в Америке. Партии, ориентированные на свой продукт, который они заталкивали избирателям вне зависимости от его пригодности, на следующем этапе сменили партии, ориентированные на продажу, которые пытались немного варьировать. А потом появились партии, ориентированные на рынок, активно подстраивающие свой продукт под желания населения. Те же республиканцы, традиционно воспринимающиеся американцами как консервативная партия, на последних выборах, пытаясь привлечь новый электорат, позиционировали себя уже как сочувствующие консерваторы.

По всей видимости, украинские партии сейчас находятся как раз в первой фазе. При этом они используют всевозможные подручные средства. Однако заметим, что только благодаря этому нам еще довольно легко отличить правду от лжи, а позицию от пиара. Но интуиция подсказывает, что к переходу ко второй, а потом и третьей стадии продвижения политических продуктов на украинском рынке надо основательно готовиться. И не только пиарщикам, но и нам — объектам их профессиональной страсти, дабы потом бездумно не вестись на проповеди «учителя из соседней школы».

Умом или сердцем?

Итак, у украинских партий — явный недостаток идеологии; политтехнологии безадресны и используют стандартный набор средств; а политическая культура украинских избирателей в общем и целом по-прежнему находится на довольно низком уровне. Так все-таки, за что же мы голосуем? Чем моделируется внутренний мир украинского гражданина, каковы наиболее распространенные мотивации его политического выбора и как влияют на нас мировые и внутренние политические события?

— Ни мировые, ни сугубо украинские политические события радикально на избирателя не влияют, — считает Олег Покальчук. — На мотивацию всякого выбора, по моему мнению, влияет пирамида потребностей Маслоу. Есть базовые и высшие потребности. Базовые идут в первую очередь. Если политические тенденции реально затрагивают базовые потребности человека, то, конечно, это влияет на его политический выбор. Не заявления, типа «в стране настал кризис», а если человек на собственной шкуре, например по ценообразованию, начинает ощущать: что-то не так, и четко понимает, кто в этом виноват, то, конечно, свой политический выбор он будет делать достаточно осмысленно и рационально — от противного. Парадокс в том, что украинские политики в совершенно советском стиле внушают своему избирателю миф об идеалистических мотивах при выборе.

Внутренний мир украинского избирателя моделируется делением Украины, состоящей из разных, сообщающихся между собой сегментов, в которых отражается общественное бытие. Политики, дабы добраться до человека, пытаются разрушить перегородки между этими сегментами (причем по совершенно разным, своим мотивам). Избиратель защищается, поскольку то количество бредовой информации, которое пытаются запихнуть в его голову, противоречит здравому смыслу. Начинается своеобразная борьба. Человек выстраивает внутри себя разные перегородки, как в подводной лодке. А политик пытается их разрушить, убеждая, что они не нужны. Я думаю, что во внутреннем мире украинского избирателя происходит постоянная борьба. Это похоже на лихорадочные действия команды подводной лодки или корабля, постоянно подвергающихся атакам, в результате которых образуются бреши. Команда бросает все силы на то, чтобы их заделывать и, таким образом, как-то ограничить доступ абсолютно противоречивой, в большинстве своем лживой и даже агрессивной информации, с помощью которой пытаются не просто убедить, а сломить волю избирателя и подчинить его себе.

Но благодаря уроку Майдана общество приобрело больший иммунитет и воспринимает ныне происходящее с гораздо меньшим пафосом и с гораздо большей толикой здравого смысла, чем этого хотелось бы политикам, которые пытаются приманить избирателя и вернуть его на прежнее место. Но избиратель уже другой.

— Простейшая модель внутреннего мира украинского избирателя, — говорит Евгений Зарудный, — состоит из двух движков — национального и экономического. На первом тумблер с двумя положениями «рус.язык» и «укр.мова». Второй крутит заезженную пластинку о том, что жить стало хуже, жить стало грустнее. Мотивация, скорее, протестная. Мировыми событиями впечатлить украинца трудно. От турпоездок в «горячие» точки не отказываемся, кур продолжаем есть.

— Когда людям задают вопрос, за что и почему они будут голосовать, то, как правило, они не знают, что на него отвечать, — говорит Валерий Хмелько, президент КМИС. — Вернее, ответы, которые мы получаем, это не мотивы, а мотивировки. А это не очень благодарный материал, поскольку не дает ответа на действительные причины. В социальной психологии, психологии личности эти вещи различаются достаточно четко. Люди часто приукрашивают ответы. Не потому, что хотят кого-то обмануть, а потому что часто сами не отдают себе отчета в том, что в действительности их побуждает действовать так или иначе. Для выяснения мотивов нужны специальные, довольно сложные методики. Особенно сложные, когда речь идет о таких вещах, как политический выбор, а не ежедневно повторяющиеся процессы. Есть другие способы, которые мы применяли. Это выяснение связей между ориентациями избирателей и тем, что предлагают разные политические силы или кандидаты, как это было на президентских выборах. Тогда борьба фактически шла на уровне кто кого считает своим и чужим. Мотивация доверия была основной. Вопрос только в том, по каким признакам люди различают своих и чужих.

— Основным пунктом, почему отдается предпочтение той или иной политической силе, стоит надежда на лучшее в результате практической деятельности партии (около 35—40%), — считает Борис Сагалаков. — В начале наших исследований на первое место выходила оценка политического лидера. Сейчас доверие к лидеру партии снизилось с 40% до 25%. Вообще же, несмотря на в целом низкий уровень политической культуры в стране, нынешняя кампания проходит в русле социально-политических ориентаций. И в этом плане мало чем отличается от предыдущей.

Политические ориентации — это представления людей о соответствующих их потребностям целях политической деятельности и приемлемых для них средствах достижения этих целей. Любая политическая ориентация представляет собой реакцию на ту конкретную историческую ситуацию, в которой находится общество. Например, если ситуация воспринимается электоратом как угрожающая, возрастает притягательная сила жестко авторитарных политических ориентаций, возникает потребность в общественном порядке, соблюдении норм, ограничивающих индивидуальную свободу, в твердой власти, способной контролировать поведение людей. Возможно, тот факт, что, согласно исследованию «Электоральное поведение населения Украины», первые две позиции среди 14 основных факторов выбора у электората занимают «яркие, влиятельные политические лидеры» (33%) и «эта партия/блок улучшит отношения с Россией» (27,5%), которой и сегодня правит сильная рука, свидетельство тому? Особенно, учитывая последние события, ярко продемонстрировавшие острую зависимость Украины от России? Показательно, что на протяжении своей истории Украина нередко искала твердую власть за своими пределами. Актуален ли сегодня стереотип о том, что украинцам необходима сильная рука?

— Такое мнение насаждалось и продвигалось либо русскими, либо немцами, — считает Олег Покальчук, — которые исторически обосновывали свою экспансию: одни — на Запад (сталинскую), другие — на Восток (гитлеровскую).

Существует мнение, что есть такой тип национального характера, который просто нуждается в колонизаторе, поскольку это естественный путь его развития и выживания. Ничего нового здесь нет. Подобный стереотип политичен. И для украинского политика — это работающая часть программы и оружие в борьбе, причем обоюдоострое. Но я думаю, что украинец согласится с подобным утверждением только тогда, когда сам окажется в положении колонизатора. Вот тогда он с радостью будет предлагать сильную руку своему соседу. Это, безусловно, есть в национальном характере.

По мнению Евгения Зарудного, украинцам сильная рука нужна, тем более в период, когда общество деморализовано и растеряно. Но сильная рука украинцев, а не сильная рука для репрессивного воздействия на украинцев. Равносильные президент, премьер, Рада, действующие на благо всем, а не карательные органы, действующие всем во вред, а во благо — лишь избранным (пусть даже избранным демократическим путем).

В ситуации неопределенности и дефицита знаний мобилизуются и выступают своего рода якорем спасения ориентировки на человеческие качества. Украинцы выбирают персону.

— И чем меньше в этой персоне конкретики, — считает Олег Покальчук, — тем охотнее за нее будут голосовать. Потому что каждый может найти в этом некое отражение своих потаенных устремлений и мечтаний. Чем размытее и общее политическая фигура, тем больше она соберет голосов.

Украинцев очень волнует идея. А вот там, где начинается логос (греч. — слово, разум), украинец «тормозит». В любой сложной конструкции он будет выбирать для личностной проекции ту часть, которая ему понятна и знакома. Это нормальная человеческая черта, независимо от нации. Но человек Запада выбрал бы логос, потому что для него это — понятная перспектива динамики развития, целесообразность, применимость идеологии, какие-то исторические примеры. А вот украинца больше будет волновать культурно-мировоззренческая составляющая, потому что, оставаясь в ней, нет необходимости принимать какие-то окончательные личностные решения. Это ведь идея, а идея существует и развивается сама по себе, и повлиять на нее никак нельзя.

В политически стабильных обществах устоявшаяся партийная структура и культура общения политиков с населением формируют у людей более или менее ясные представления о существующих политических ориентациях, воплощающих их партиях и деятелях. В таких обществах люди, по крайней мере в общих чертах, знают, чем отличаются правые от левых, консерваторы от либералов и социал-демократов.

На территории Украины, где старые интересы и ориентации в значительной мере разрушены, а новые только складываются; где еще не определились доминирующие социальные ценности и очень часто трудно уловить разницу между соперничающими программами и партиями; где есть неопределенность в понимании возможностей и путей экономического, социального и политического развития страны, выбор на эмоционально-чувственном уровне осуществляется в значительно большей степени, нежели в странах с развитой демократией.

Что выбираем? Демократию?

Согласно результатам исследования «Общественное мнение в Украине», проведенного IFES совместно с Фондом «Демократические инициативы» в ноябре 2005 года, первые три позиции среди более точных определений демократическому государству занимают такие высказывания: «защита прав людей» (43%), «обеспеченность работой» (42), «свобода слова» (41). На вопрос «Является ли Украина демократией?» 50% опрошенных ответили отрицательно (как и в январе 2000 года). Лишь 26% дали утвердительный ответ.

В течение 70 лет советское общество давало своим членам фактически принудительные установки, программируя их на те или иные действия, мысли. Возможно, украинский избиратель пока не готов жить в демократическом обществе, и все еще (по крайней мере, представители старшего и среднего поколения) подсознательно находится в тисках тоталитарной идеологии? Ведь реальный исторический опыт может быть использован для государственного строительства только при условии, что граждане страны осмысливают его как сумму объективных и непреложных фактов, а не как набор идеологем «за» или «против».

— Даже если сегодня украинский избиратель и не готов жить в демократическом обществе, — говорит Евгений Зарудный, — архиважным является то, что он в таком обществе уже живет. Когда уже коммунисты предлагают голосовать за них потому, что это «круто» (см. рекламный ролик с зазывно подмигивающей прелестницей), нам ли быть в печали и вспоминать об установочных тисках тоталитарной идеологии?

Сергей Крымский считает иначе:

— К сожалению, от эпохи советского тоталитаризма в сознании граждан остались еще такие реликты психологии — поиска во всем врагов, ксенофобии, отсутствие нетерпимости к злу, нарушению прав личности, и, вместе с тем, признание необходимости смертной казни (которая функционировала в эпоху всеобщей веры в бессмертие души и противоречит эпохе многообразия мировоззренческих позиций). Уже это свидетельствует о неподготовленности Украины к зрелой демократии.

— Выскажу такую крамольную мысль, — говорит Олег Покальчук, — что нахождение в тисках тоталитарной идеологии не есть плохо. Потому что нахождение в тисках любого явления — тоталитарной идеологии, репрессивного режима, семьи, церкви, государства, армии, политики — лишает человека ответственности по его добровольному согласию. То есть, человек идет на какую-то жесткую государственную службу и с радостью жертвует своей свободой в обмен на то, что ему удается снять с себя личную ответственность. Я думаю, что старшее поколение подсознательно ностальгирует по этим «тискам». А некоторые — вполне сознательно хотели бы видеть такую тоталитарную идеологию в нынешней власти. Отсюда и произрастает тоска по сильной руке. Это желание избежать личной ответственности. Поэтому я думаю, что украинский избиратель готов пользоваться благами демократического общества уже давно и охотно, но вот работать на благо этого общества он не совсем готов. Здесь мы восходим к утопическим представлениям Платона о государстве, при котором в замечательной стране, населенной философами, всю экономику и сферу обслуживания должны были обеспечивать рабы и военнопленные. Сознание украинского избирателя недалеко ушло от Платона. Оно очень сильно видоизменилось по форме, но по сути — вряд ли.

Разумеется, понятие «демократическое общество» — это стереотип, поскольку не существует такого усредненного понятия. Украинец по-прежнему живет в системе советских, но видоизмененных стереотипов. Мы просто переназвали все. И именно поэтому общество может хоть как-то функционировать, потому что общественное мышление отсутствует в гораздо большей степени, чем мы можем себе представить. Лозунги и цены сегодня, конечно, другие. Но механизмы прежние — и реализация, и несопротивление. Все те же типы агрессии и диссидентства. Да, больший объем и другие способы и средства коммуникации, другая динамика обмена информацией и другой механизм репрессий и обратной связи. Общество более открыто — несомненно. Но психология людей хочет демократии в той же степени, в которой не хочет ее. И так будет продолжаться еще лет 15—20 — период смены поколения. Пока к реальным рычагам власти не придут люди, которые уже просто не помнят, как было раньше. Они вынуждены будут двигаться и работать в демократическом режиме автоматически, потому что не будут знать альтернативы. Тоталитарная альтернатива демократии — это дьявольское искушение. Все проблемы решаются достаточно просто — и коррупции, и преступности, и т.д. Единственным, кто победил мафию в Италии, был Муссолини. Это правда. Но оправдывает ли цель средства? Вечный вопрос…

***

Итак, судя по всему, никакого устойчивого смысла в понятие «демократия» мы вложить пока не успели. Другой вопрос — готово ли общество уже сегодня к процессу качественного осмысления демократических идей, если предмета этого самого осмысления априори не существует. Даже в головах претендующих на национальное лидерство политиков и их виртуальных партий. Потому они — безыдейные, но амбициозные — вынуждены сегодня играть на слабостях оппонентов, а не завоевывать избирателя собственной сильной позицией. Сможет ли осознать все это, и сделать качественный выбор простой украинец с его неким, исторически обусловленным дуализмом (Восток-Запад), когда, с одной стороны, присутствие «царя» освобождало от надобности думать и выбирать, беря на себя ответственность, а с другой — желание свободы и независимости часто заставляло искать поддержки у более сильной стороны, что, в свою очередь, породило целый ряд не решаемых проблем?

Способен ли самостоятельно в этом разобраться мятущийся гражданин страны, время от времени ощущающий, что на этой его двойственности пытаются играть политические лидеры? И смогут ли помочь ему разобраться во всем этом 450 «неприкасаемых», которые в самый ответственный момент, когда на чаше весов будут «наша Украина» и «мой Бизнес», традиционно выберут последнее.

Замкнутый круг?.. Скорее, тупик с высокой стеной, преодолеть которую можно, только сильно и сознательно постаравшись. Хотя бы для того, чтобы узнать, что происходит там — дальше «твоего огорода»; чтобы не только заиметь свою позицию, но и научиться воспринимать другие; чтобы делать свой политический выбор, уже осознав, что «нельзя построить рай на земле, но все-таки возможно предотвратить ад» в своей всегда не идеальной стране…

Эволюция: от «варварского королевства» до «пира демократии»

Украинское народовластие ведет свой отсчет от военной демократии скифов, классической рабовладельческой демократии греческих городов-государств Причерноморья, вечевого управления у наших предков — антов. Эти весьма разнородные типы народовластия определили магистральное направление политического развития украинского этноса, приведшее к образованию Киевской Руси — первого мощного независимого государства на просторах Восточной Европы.

Назвать систему власти в Киевской Руси неограниченной монархией можно лишь на определенных этапах (c некоторой натяжкой — при Владимире Великом, Ярославе Мудром и частично — при Владимире Мономахе). Чаще это была конституционная монархия типа западноевропейского «варварского королевства» с очень влиятельным вкраплением демократического элемента. Княжеские междоусобицы, раздробленность державы (регионализм), а затем и монгольское нашествие серьезно подорвали автократическую составляющую княжеской власти. Так, в Галицко-Волынском княжестве бояре в XII-XIV вв. играли значительную (а зачастую и ведущую) роль и, по сути, были таким себе постоянно бунтующим парламентом при властителе.

Собрания горожан (вече) в Киевской Руси, где были представлены главы семейств, обсуждали многие важные государственные вопросы, а также заключали с новым князем соглашение («ряд»). Еще более восприимчивым к демократическим традициям вече оказались Великий Новгород и Псков (где власть князя была номинальной, а всем заправляли олигархи-купцы). Эти республики жестоко поплатились в конце XV века при прямом столкновении с Москвой, «собирательницей земли Русской».

Кремль стал наследником постулатов римо-византийской централизации власти — образцом деспотизма княжеского, а позже и царского. Мирослав Попович в «Нарисі історії культури України» отмечает: «Самодержавный деспотизм, будучи источником и религиозной, и национальной миссии Российского государства, является этнически российским, а не наднациональным».

Киев недолго был военно-политическим центром державы. Желающих стать таковыми оказалось немало — и Суздаль, и Смоленск, и Чернигов, и Галич попеременно, но безуспешно, пытались играть ведущую роль на просторах Руси. Роль Киева уже в конце XII века значительно сузилась. Но практически он оставался пуповиной, идеологическим центром — «Вторым Иерусалимом», «любым» для князей-хищников, которым хотелось восседать на великокняжеском столе в Городе.

— Киевская Русь, — считает Сергей Крымский, — восприняла варяжские социальные структуры, характерные для ранних фаз развития демократии в Европе. То есть систему выборности ключевых должностей во власти — вплоть до князя как предводителя дружины. Тем самым была ограничена опасность деспотии сильной личности. Позднее, в послекняжеский период, когда местная родовая аристократия была оттеснена казацкой старшиной (этой шляхтой казацкой республики), единоличная деспотия в системе украинской государственности была, скорее, исключением, нежели нормой. Вождизм в гетманском государстве если и возникал, то не был достаточно продолжительным. Тем более анахроничным он является в наши дни.Харизматических лидеров среди гетманов было немало, но абсолютную власть имел, пожалуй, лишь самый талантливый из них — Богдан Хмельницкий.

Ярким образцом демократии в Украине была казацко-христианская республика Запорожская Сечь, где буквально все вопросы решались путем голосования. Происхождение гетмана, кошевого, сотника не имело никакого значения. Решающую роль играли личные заслуги. В первую очередь — на ратном поле. — Долгая военная жизнь украинских казаков, — отметил Евгений Зарудный, — формировала в них преданность своим вождям ничуть не меньшую, чем у финикийцев-карфагенян Гасдрубала Барки. (Сравните у Теодора Моммзена в «Истории Рима»: «В течение долгой военной жизни солдат находил в своем лагере новое отечество, и чувство патриотизма заменялось в нем привязанностью к знамени и горячей преданностью своему великому вождю»). Нельзя сказать, что такая «подмена понятий» имела стопроцентно положительный эффект, ибо, потеряв своих вождей (то есть военное устройство), казаки потеряли свою родину. Тем не менее казацкая «преданность своему вождю» есть элемент пусть военной, но демократии. А вот русская тоска по «сильной руке», русская патриархальщина и русский патернализм (концепт «царь-батюшка») имеют совершенно иные корни. Теллурократический московский деспотизм существенно разнится от талассократической демократии Киева и Великого Новгорода. Поэтому, кстати говоря, понятие «восточнославянское общество», ментальность etc. — глупая абстракция. Есть географический восток, на котором живут разные славяне, но нет никакого восточнославянского общества! Инициировать сбор Общей рады на Сечи мог любой казак. Черные рады созывались рядовыми казаками или же «голотой» и были обязательны для старшины. Они являлись своеобразным «ситом», которое не позволяло превратить Сечь в типичную олигархическую республику. Впрочем, один негативный пример Черной рады на слуху: в 1663 году промосковски настроенные казаки избрали гетманом демагога-популиста, кошевого атамана Ивана Брюховецкого, казнив наказного гетмана Якима Сомко и его соратников. Как видим, зачастую на радах проходили и кровавые пиры демократии, смещались (редко без печальных для них последствий) гетманы, кошевые, полковники…

Но все же именно авторитарное правление Богдана Хмельницкого (1648 — 1657) серьезно подорвало демократические выборные институции в Украине. То, что было хорошо для военного времени, не всегда оставалось таковым в мирное. Историк Сергей Плохий (Альбертский университет, Канада) отмечает: «Переход от форм военной демократии, среди которых важное место занимал Общий совет, происходил параллельно с распространением правительственных функций казацких институций из Запорожского войска как такового на всю подконтрольную ему украинскую территорию».

А вот как в «Літописі Самовидця» рассказывает об «избрании» гетмана Ивана Выговского автор, участвовавший в нем: «Тилко на одную полковники з сотниками з іншою старшиною зіхалися, оприч черні, і Виговскій боярина так словами лестивими, яко і подарунками уконтентовавши, до того повернул, же оному гетманство потвердил в Переясловлю, любо на тоє войско і не позволяло». Вскоре Выговский разорвет отношения с Кремлем. Будет победная, но абсолютно бесполезная, со стратегической точки зрения, Конотопская победа над московитами 1659 года. Впереди Украину ждет Руина…

Гетманы Украины после Б.Хмельницкого как бы примеряли польское платье (а в Польше короля избирали на сейме депутаты от магнатов и шляхты), но все больше пытались походить на всесильных владетелей из Стамбула и Москвы. Так проявляла себя все та же неизбывная украинская черта — многовекторность, ставшая одной из целого ряда причин утраты только что завоеванной независимости. Твердую руку «белого царя» украинцы почувствовали уже после смерти великого гетмана.

Попытка гетмана Ивана Мазепы в 1708 году разорвать союзные отношения с Москвой завершилась крахом. Петр I проводил централизаторскую политику: автономия Украины стала практически фикцией. Уже в изгнании, в Бендерах, преемник И.Мазепы Пилип Орлик в 1710 году завизировал документ, явившийся очень важным этапом в развитии украинской государственности: «Пакты и Конституции прав и вольностей Войска Запорожского». Это был договор между гетманом и старшиной, регулировавший межсословные взаимоотношения; определявший внутреннее устройство и внешнеполитические приоритеты державы. Провозглашалась выборная конституционная монархия.

Важной вехой в развитии украинской демократии стало Магдебургское право, устанавливающее порядок выборов и функции органов местного самоуправления, суда, объединений купцов, цеховых сообществ. В течение XIV—XVII веков оно распространилось на территориях Великого княжества Литовского и Польского королевства. Магдебургское право имело регуляторную функцию и обеспечивало жизнедеятельность городов. В Украине первыми его получили: Санок (совр. Польша), Львов, Кременец. Житомир, ставший не без помощи Михаила Булгакова символом захолустья, получил статус европейского города в 1444 году! А вот Киев стал таковым лишь в 1497 году.

Организация украинских магистратов существенно отличалась от западноевропейских образцов. Так, в маленьких городках Гетманщины казацкая старшина ведала делами казаков, а выборная городская власть — делами мещан.

Магдебургское право к концу XVII века получили (из рук польского короля или же гетманов) практически все крупнейшие города Украины. Но в 1781 году, после учреждения губерний в Российской империи, города лишились почти всех привилегий, а уже в 1831-м Николай I ликвидировал Магдебургское право на всей территории Украины. Через три года и Киев на основании указа от 4 января 1835 года «сдался» на милость победителя. Львов, в результате первого раздела Речи Посполитой (1772 г.), оказался в составе Австрийской империи. И уже в 1786 году Габсбурги ликвидировали Магдебургское право в столице Восточной Галичины.

На Восточной Галичине, входившей в состав Австрийской империи (с 1867 г. двуединой Австро-Венгрии), украинское население вынуждено было постоянно бороться за равные права с господствующей нацией — поляками. Украинцы приняли живейшее участие в борьбе за всеобщее избирательное право в Габсбургской империи (принято в 1906 г.) и сумели провести в венский парламент 30 своих депутатов-«послов». Еще более сложной была ситуация в Закарпатье, административно подчиненном Венгрии. Украинцы там уже многие столетия являлись абсолютно бесправной частью населения; насильственная «мадьяризация» достигла перед Первой мировой войной апогея. А вот на сейме многонациональной Буковины украинцы имели среди румын, немцев, евреев и поляков «золотой голос».

В Российской империи борьба украинцев за свои права привела к созданию в начале XX века ряда национальных политических партий, поначалу малочисленных. Города в Украине были оплотом имперской политики русификации. Неукраинский элемент и «малороссы» господствовали в них безраздельно. Но уже после издания Манифеста Николая II 17 октября 1905 года ситуация на Надднепрянщине изменилась. На выборах в I Государственную думу от Украины было избрано 102 депутата; 45 из них объединились во фракцию «Українська парламентська громада». Более радикальной в защите прав украинцев стала фракция «УПГ» во II Госдуме (47 депутатов), но последняя просуществовала лишь три месяца. После подавления Русской революции 1905—1907 гг. наступила реакция.

Новый импульс выборная система получила в «подмосковской Украине» в 1917—1920 годах. 7 марта 1917 года была создана Украинская Центральная Рада — общественно-политическая организация, возглавившая национально-освободительное движение. Уже летом 1917 году в состав УЦР, по договоренности с Временным правительством, были кооптированы представители национальных меньшинств. К концу революционного года 75% мандатов (количество их постоянно варьировалось — от 643 и более) отдавались украинцам, 14% — русским, около 6% — евреям и 2,5% — полякам. Несколько мандатов закрепили за немцами, татарами, белорусами, греками и чехами. В состав парламента входили 19 политических партий, из них 17 социалистической направленности.

Интересно, что набивший сегодня оскомину вопрос о депутатской неприкосновенности имеет в Украине собственную историю.

6 апреля 1918 года на заседании Центральной Рады был рассмотрен инцидент с убийством члена ЦР Евгения Нороновича, в связи с чем возник запрос депутата Стасюка о принятии Закона «О неприкосновенности личности членов Центральной Рады». Эта инициатива была оформлена в законопроект, внесенный фракцией сионистов, который уже 16 апреля рассмотрела и одобрила Центральная Рада. В окончательном виде он подавался в такой редакции: «1. Члены Центральной Рады не подлежат ответственности за деятельность, связанную с выполнением обязанностей членов Центральной Рады как в самом парламенте, так и вне его. 2. Члены УЦР могут быть привлечены к следствию и к криминальному суду, но только обычным судебным порядком и с разрешения УЦР. 3. Члены УЦР ни в коем случае не могут быть арестованы без предыдущего разрешения УЦР. 4. О необходимости привлечения к следствию и криминальному суду, или о задержании члена Центральной Рады на «гарячому вчинку» соответствующие власти должны немедленно известить ЦР. 5. По требованию ЦР судебное преследование членов Рады должно быть отложено, а лишение свободы отменено вплоть до окончания срока полномочий, или выхода из состава ее члена Рады. 6. Вплоть до издания Закона о неприкасаемости членов Украинских учредительных собраний сила статей 2, 3, 4 и 5 части Закона касается также членов Украинских учредительных собраний, избрание которых утвердили окружные собрания, или председатель комиссии по выборам в Украинские учредительные сборы». Закон вступил в силу немедленно, по телеграфу. (Информация предоставлена заведующим отдела Украинской революции Института истории Украины НАНУ Владиславом Верстюком).

Уже через две недели, 29 апреля 1918 года, в Киеве произошел мятеж, и к власти пришел генерал Павел Скоропадский. Правительство УНР было свергнуто.

В условиях постоянной смены власти в центре и на местах, развернувшейся на просторах Украины гражданской войны, а также иностранной интервенции (кайзеровской, большевистской, белогвардейской, антантовской, польской …) избирательный процесс был практически заморожен.

В 1920 году, с приходом к власти в Украине большевиков, наступила эра «пролетарской» избирательной системы. До принятия весьма демократичной Конституции СССР 1936 года (иное дело, что она никогда не «работала») выборы в органы власти проходили на принципах не всеобщего, непрямого, неравного права при открытом голосовании. Существовала система поражения в правах: вводились политические, социальные, экономические и религиозные цензы. После 1936 г. выборы проводились путем всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании. Но при условии «руководящей роли КПСС» какая-либо инициатива граждан исключалась. Выборы становились проверкой лояльности по отношению к единственно возможной правящей партии, а уже во вторую очередь — и к государству. После принятия Конституции СССР 1977 года ситуация практически не изменилась. «Выборы» проводились на основе Конституции СССР и УССР и ряда подзаконных актов.

В ходе перестройки началось реформирование всего массива избирательного законодательства. Уже в 1988 году были проведены первые относительно демократические выборы, давшие шанс различным кандидатам. Избиратели получили правовые и процедурные гарантии при выборе депутатов различных уровней. Эти избирательные кампании послужили одной из важнейших причин начала коллапса партийно-советской системы. С обретением Украиной независимости в 1991 году демократизация избирательного законодательства приняла необратимый характер. Все эти процессы происходили у нас на глазах и требуют отдельного разговора.