ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ РЕЧКУ КОДЫМА

Вместо предисловия

Петр Иванович Денисенко пришел в большой спорт с войны, как это сделали его знаменитые товарищи — Евгений Буланчик, Александр Канаки, Гавриил Раевский и многие другие. Мне посчастливилось начинать занятия легкой атлетикой рядом с этими замечательными людьми. Петр Денисенко был одним из самых знаменитых украинских спортсменов и самым разносторонним легкоатлетом в огромном Советском Союзе. Достаточно сказать, что он был чемпионом СССР в десятиборье, победителем в этом виде на Всемирных студенческих играх, рекордсменом Европы в прыжках с шестом, неоднократным чемпионом СССР. Выступал также очень успешно в составе сборной СССР в эстафете 4 х 400 метров, барьерном беге на 110 метров, входил в десятки лучших спортсменов СССР в беге на 200 и 400 метров, прыжках в длину и даже однажды в метании копья.

Денисенко выступил в прыжках с шестом на первых для советских спортсменов Олимпийских играх 1952 года в Хельсинки и занял четвертое место. Почти 30 лет после этого никто из прыгунов сборной СССР не мог занять на Олимпийских играх лучшего, чем Денисенко, места.

Беззаветную любовь к легкой атлетике, высокое уважение к спорту он сохранил и сейчас. Заслуженный мастер спорта, заслуженный тренер СССР и Украины, судья всесоюзной категории говорит в этой статье о том, как помог ему спорт на войне и как может он помочь в будущем молодым воинам.

Владимир МАЕВСКИЙ

Летом 1940 года я уже имел довольно разностороннюю физическую подготовку, выступал в легкоатлетическом десятиборье, объединяющем бег, прыжки и метания, прыгал с шестом, хотя специалистом в этом виде стал только в послевоенные годы. Психологическая закаленность приобреталась в серии соревнований — от областных днепропетровских до всесоюзных. Насколько она хороша, пришлось проверить весьма скоро.

Лавина немецкого наступления прошагала от границы до Днепропетровска всего за два месяца. Вряд ли сейчас можно однозначно ответить на проклятый вопрос: почему?! Дальнейшими примерами я хотел бы лишний раз подчеркнуть то, в чем убедился на собственном опыте, — физически крепкий солдат более приспособлен к тяготам фронта и сохраняет какой-то дополнительный шанс на выживание.

По воле случая и предопределению судьбы я служил в самой настоящей массовой пехоте: не гвардейской, не кадровой, а прошедшей весьма ускоренное и примитивное обучение. Впрочем, сначала я именовался артиллеристом, но без артиллерии, а потом — сапером во взводе пехотного полка. И как бы ни поворачивались события вокруг, я в одних и тех же условиях чувствовал себя увереннее, чем мои товарищи по взводам. Я не совершал заметных подвигов, но для выполнения конкретного задания умел быстрее настраиваться и просчитывать возможные трудности полученного наряда. Конечно, все это в обстановке войны не исключало личных технических и психологических ошибок, но они не оказались для меня роковыми.

Мой организм в целом был надежен в работе, что попытаюсь подтвердить запавшими в память картинками будней и острых эпизодов того времени. Не было случая, чтобы я сам обратился за медицинской помощью, хотя часто болела голова. Однажды это случилось при сильном минометном обстреле, когда мне казалось, что немцы метят именно в меня лично, потому что в этот момент на окраине деревни я был один. Не считаю момента, когда медики, с целью избавить нас от вшивости, просто сожгли одежду. Дело было на Пасху в молдавском селе, и наш взвод, шагавший по праздничным улицам в нижнем белье, представлял собой, вероятно, картину запоминающуюся.

А вообще люди болели часто, но простуженных держали в окопах до последней возможности, пока не было ясно, что стоять солдат уже не может. Только после ранения я вплотную столкнулся с медициной, а других заболеваний не имел, так как спортивный организм неплохо переносил разнообразные холодные ванны.

Во время одного из ночных марш-бросков ухитрился на кратких привалах засыпать на снегу при хорошем морозце и вновь двигаться вперед, так и не простудившись. Заметил в себе и еще одно положительное для бойца качество, выработанное в спорте: психика спортсмена такова, что в сложной боевой обстановке он подсознательно тоже хочет быть первым, хочет взять на себя инициативу. Мне приходилось это делать только в масштабе взвода, когда далеко не каждый рисковал высовываться со своей инициативой при наступлении опасности.

А нашему командиру или полковому инженеру всегда проще и надежнее было передать команду-поручение тому, кто невольно «выскочил» со своим предложением. Мне и доставались внеуставные команды: «Вот ты это и сделаешь!» или «Ага, ты и поведешь этой ночью на минирование!»

Вот и получалось, что, находясь в обороне, под пули приходилось лезть каждую ночь, как по расписанию. При минировании последнюю, самую трудную операцию с постановкой взрывателя и последующей маскировкой я тоже брал на себя. Не скажу, что я прирожденный минер, но определенный спасительный стоп-сигнал у меня был выработан. Я чувствовал при минировании и разминировании грань риска, переступать которую опасно. Увы, у моих коллег подрывы на собственных только что поставленных противопехотных минах случались не раз.

Один из вариантов — при постановке мины начинается артобстрел, минер, желая быстрее попасть в окоп, расположенный позади, резко поворачивается на месте и цепляет ногой только что поставленную им же мину. В лучшем случае он теряет ступню... А от минного поля надо пятиться, игнорируя кажущееся неприличие такого движения. Разница вроде бы небольшая, но цена ей — жизнь.

Работая ночью в нейтральной полосе, колдуя подолгу над каждой миной, особенно остро осознаешь полезность ранее приобретенных в спорте качеств. Нужно уметь и быть в состоянии точно работать лежа или полулежа. Очень хороши для этого крепкие кисти и чувствительные пальцы — именно такие, как у прыгуна с шестом, толкателя ядра или метателя копья. Наилучшие все же — у шестовика. А когда начинает светать — быстро по-пластунски ползи к своим и, свалившись с бруствера в окоп, чувствуй себя почти Богом. Ведь ты выиграл себе передышку до следующей ночи и заслужил благодарность многострадальных пехотинцев. Ведь даже в обороне пехота несет большие потери, чем саперы. И ты, укрепляющий минами передний край пехотного взвода, им помогаешь выжить.

Конечно, устанавливать какую-то прямую зависимость между уровнем физической подготовки солдата и возможностью его выживания в районе боевых действий не совсем верно и в определенной степени — безнравственно. Но лично я конкретно и четко за девять месяцев пребывания в полку и участвуя во всех случаях минирования и разминирования, выжил в условиях, когда сменилось не менее трех составов моего взвода. Имел я всего один прокол, когда на загрязненной осколками дороге пропустил в миноискателе звук противотанковой мины и в итоге подорвалась машина нашей минометной роты. Жертв не было, но скандал докатился до командира полка. Да и ранен я был не на мине, как положено саперу, а пулей. Просто подошла моя очередь, потому что к тому времени я остался во взводе единственным живым сапером.

При малейшей возможности я в любых условиях старался мыться до пояса холодной водой, а такая возможность появилась, когда мы вышли к Днестру, а потом и к Пруту. И все же порой было очень трудно, мучило чувство постоянной угнетенности, недосыпания. Ночью — опасная работа, а днем — сон урывками, где попало — в окопе, блиндаже, погребе, отрытой самим щели. А спать хотелось все время.

Но осталась мечта, вопреки каждодневной реальности и здравому смыслу. Мечта, которая усиливалась по мере нашего продвижения на запад, — когда все кончится, снова заняться спортом. Армейское соединение, в которое входил и наш полк, одним из первых достигло государственной границы в районе Унген и, перейдя Прут, остановилось в предгорьях Карпат.

В своем лесочке, где мы накапливали и хранили запас мин и разных материалов, я соорудил настоящую перекладину, поместив между двух деревьев обычный лом. И гордился тем, что на таком приближении к передовой такого замечательного снаряда, наверное, нет ни на одном из фронтов — от Черного до Белого морей. Потом, когда я работал в Спорткомитете Украины, перекладина, гораздо более красивая, была установлена прямо в служебном кабинете. Так что спортивные причуды были у меня не только на войне.

Однажды в наступлении мне неожиданно пришлось подтверждать, что я чемпион общества «Локомотив» юга не только в десятиборье, прыжках с шестом, барьерном беге, но и в прыжках в длину.

Немцы, отступая, старались оставлять на нашей земле одни руины, и если это не всегда им удавалось, то по причинам, от них не зависящим. В технике разрушений они проявляли себя как непревзойденные мастера. Скажем, в районе станции Котовск каждая шпала на протяжении десятков километров железной дороги была разломана посередине. Это делалось сцепом из двух паровозов, тянущих за собой нож в форме крюка. Ничего себе рационализация!

На другом участке этой дороги был подорван толовыми шашками, без всякого преувеличения, каждый рельсовый стык! А когда мы подошли к речке Кодыма, то увидели, что немецкие умельцы ухитрились распилить деревянный мост пополам. Остается загадкой, почему именно пилили, а не взрывали, но подобное я видел первый и последний раз на своем веку. При этом все доски, балки и опоры были перетащены на западную сторону.

Таким образом, мы должны были немедленно навести переправу, а куча добротного строительного материала валялась на другой стороне широкой расщелины. Надо было хотя бы одному человеку как-то перебраться на ту сторону, но плыть никому не хотелось — вода уж больно студеная!

Тем временем к мосту начал подтягиваться штаб полка со своими службами, и вот-вот начальники начнут припоминать саперам все старые грехи. Я стал снимать сапоги. Никто не понял, о чем я, когда сказал, что буду прыгать. Тут же начались споры: допрыгнет — не допрыгнет?

Когда я пробежался первый раз для разминки и проверки места толчка, число пессимистов увеличилось. Я чувствовал сильную усталость, но поддерживала силы возможность как-то отличиться. Я разбежался, прыгнул и мне немного не хватило полета для устойчивого приземления. Тело поползло к воде, во что-то уперлись коленки, я повис на локтях и невероятным усилием выполз на доски и лег. Сразу встал и начал лихорадочно перекидывать доски через провал, пальцы и ладони скоро почернели, но я работал. Переправу быстро навели, и пробка рассосалась. Вот таким был мой прыжок на заданную не известную мне до сих пор длину. Произошло это при большом стечении болельщиков.

Не буду больше приводить примеры необходимости и полезности хорошей физподготовки для воина. Кажется, все ясно. Но расскажу еще только одну историю, происшедшую под Кировоградом. Дело было ранней весной, когда земля оттаяла и всюду была добротная черноземная грязь. И тут нам поступил приказ поставить слева от дороги минное заграждение. Если то, что называлось дорогой, на самом деле представляло собой болото, то в чистом поле было еще хуже. Ни о каком использовании лошадей не могло быть речи. Мины надо было нести несколько километров на себе. Я был командиром отделения, а это совсем не то, что командир любого более крупного подразделения. Тут действовать можно только личным примером. Все взяли по две мины, наибольшие энтузиасты — по четыре. Я взвалил на себя восемь — по две в руку и по две на ремни через плечо. На мне висели сорок килограммов железа с толом и зимняя одежда. Мы пошли по колено в замечательном черноземе и выполнили приказ. Было тяжело, хотелось плакать, но я донес свой груз.

Короткая мораль: физически подготовленный боец имеет больше шансов выжить на передовой, где средний срок жизни солдата, сержанта и младшего офицера определен статистикой в три недели...