Пришелец-пророк и языковой вопрос

Он не был космополитом, но, любя народы, считал себя в отношениях с правительствами экстерриториальным.

Виктор ШКЛОВСКИЙ, «Жили-были».

«Светило науки», «великий гуманист», «рыцарь правды», «верный слуга научной истины» — это все о нем. Пусть и пафосно, зато справедливо. Бодуэн де Куртенэ «не был ничьим учеником, не принадлежал ни к одной школе», как заметил академик Л.Щерба, но стал Учителем для ряда выдающихся языковедов, основателем по крайней мере трех лингвистических школ — казанской, петербургской и варшавской. Он основоположник фонологии и морфонологии. С его именем связывают появление новых направлений в языкознании — социолингвистики, психолингвистики, структурной лингвистики, теории универсалий, теории коммуникации. По количеству упоминаний в российском «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (Москва, 1990) он уступает только Соссюру с Гринбергом да Щербе с Виноградовым, но в статье «социолингвистика» имени Бодуэна нет. Автор более шестисот научных работ был академиком Краковской академии, членом-корреспондентом Петербургской, почетным доктором многих университетов. Но кроме несомненных заслуг перед наукой близкие ему по духу люди ценили в Бодуэне замечательные человеческие качества — бескорыстие и честность, отсутствие самомнения и чванства, нетерпимость ко всякого рода насилию и несправедливости. Наверное, он производил впечатление пришельца из другого мира. Пришельца, который в состоянии понять мир окружающий, но не в состоянии его принять.

С властями не в ладах

«Профессор Бодуэн де Куртенэ — потомок крестоносцев, потомок иерусалимского короля Болдуина... Говорят, когда ему в Казани сильно надоела полиция, спрашивая о связях и происхождении, то профессор заказал карточки с обозначением: «И.А.Бодуэн де Куртенэ. Иерусалимский король» — так Виктор Шкловский в книге «Жили-были» пишет о родословной Бодуэна, подчеркивая его экстра­ординарность.

Научные достижения Ивана Александровича — так называли Яна Игнацы Нецислава в России — были бы еще значительнее, если бы «чуткая общественная совесть» (по выражению Василия Чернышева), свободолюбие и благородство то и дело не гнали его из кабинетов в гущу жизни и не сталкивали с властями.

В 1914 г. в Петербурге известный всей Европе ученый был арестован. Его преданный ученик, легенда языкознания Евгений Поливанов в одном из писем Василию Вахтерову по этому поводу писал: «...вчера, как Вы, может быть, знаете из газет, состоялось вторичное осуждение Бодуэна, в воскресенье он в последний раз будет вести у себя занятия на дому, а затем этот позор — с ним можно будет видеться через решетку... Для его учеников и не для них одних, конечно, это кошмарный траур».

Арест был связан с изданием брошюры «Национальный и территориальный признак в автономии», написанной еще в 1906 г. (работа эта, кстати, на русском языке с тех пор не переиздавалась). «Крамола» заключалась в том, что Бодуэн де Куртенэ позволил себе высказать революционные взгляды по национальному вопросу и мрачное предсказание: национальное угнетение приведет к заслуженной гибели империи. Профессор был обвинен в антигосударственной деятельности и упечен в «Кресты».

Собственно, эта публикация была далеко не первым поводом для недовольства властей разных уровней поведением ученого. Свое отношение к национальной политике он высказывал и ранее. Позиция Бодуэна определялась глубоким пониманием природы человеческого языка и либерально-демократическими взглядами. Он не мог не отстаивать свободу выбора языка, прекрасно осознавая, насколько это важно для развития личности, а значит — в его представлениях — и для государства. Работая в Казанском университете, Бодуэн добился восстановления кафедры тюркских и финских языков, а также преподавания татарского; доказывал необходимость изучения языков местных народов — татар, марийцев, чувашей. «Нет языков привилегированных, аристократических, все языки заслуживают внимания языковеда и всестороннего изучения» — это был лозунг Бодуэна де Куртенэ и его единомышленников. Ненависть к какому-либо языку он считал «пережитком дикого состояния», а противостояние на языковой почве относил к категории психиатрических проблем. Течения вроде панславизма, пангерманизма, идея всепольскости и т.п. вызывали у него иронию.

Из автобиографических материалов (говорит о себе в третьем лице): «Благодаря дружному действию, с одной стороны, венгерских «патриотов», отождествляющих диалектологические исследования в области словацких говоров с политической агитацией и смешивающих слависта с «панславистом», с другой стороны, представителей некоторых галицко-польских партий, не допускающих вовсе независимости взглядов и самостоятельного отношения к окружающей среде, — венское министерство народного просвещения не захотело возобновить с Бодуэном пятилетнего контракта и затем отклонило также предложение филологического факультета Краковского университета поручить ему чтение лекций по вакантной кафедре славянской филологии». Собственно, из-за этого он в 1900 году снова переехал в Петербург. (Первый его приезд сюда в 1868 г. был обусловлен политикой полной русификации: он не мог претендовать на место профессора в Варшавском университете, а должен был отправиться в один из российских университетов в качестве стипендиата.)

Ученый-гуманист защищал права украинцев, евреев, литовцев, латышей, эстонцев, поляков, приводил факты их дискриминации. Открыто осуждал антисемитизм, называл его нелепой и вредной общественной болезнью. В статье «Украинский вопрос с вненациональной точки зрения» («Украинская жизнь», 1913 г.) выступал за право украинцев использовать свой родной язык во всех сферах жизни, иметь свои начальные, средние и высшие школы, ратовал за свободное развитие всех жанров украинской литературы. Все это квалифицировалось властями как поддержка сепаратизма, т.е. государственное преступление.

Отношение Бодуэна де Куртенэ к царскому режиму и всей тогдашней российско-имперской действительности ярко иллюстрируют строки из его писем. «У нас две войны: одна с «внешним врагом», далеко в Манчжурии, другая — с «внутренним врагом», которая ведется с помощью «внутренних друзей», т.е. тайной полиции, дворников, жандармов, «черной сотни», интеллигентных хулиганов...» — это И.Ягичу, 7 января 1905 г. А вот Л.Щербе — 11 сентября 1906г.: «Какой-то беспросветный туман идиотства, наглости, жестокости и кровожадности. А благословение всему этому идет «с высоты престола»...».

Смелость и чувство юмора не изменили ему и в «Крестах». «Веду регулярную жизнь: встаю в 6 часов, ложусь в 11 или же в 11-м, гимнастикуюсь, «гуляю» 2 раза в день, ...вообще «благоденствую», — пишет он А.Шахматову 15 декабря 1914 г. — Впрочем, здесь то же самое, что и в большой тюрьме, называемой современным государством. …И, пожалуй, во многих отношениях здесь как будто лучше: ясно, без обиняков, без лицемерия. Начальство весьма приличное и куда лучше разных гг. министров и т.п.».

Выйдя на свободу, Бодуэн де Куртенэ еще некоторое время работал в университете и выступал в печати, главным образом по национальному вопросу. В 1916 г. он участвует в издании первой книги сборника «Отечество», в которой представлены очерки о национальных литературах, в том числе украинской, и произведения представителей национальных меньшинств (в переводе на русский), среди них — Шевченко, Франко, Коцюбинский... Здесь же публикуется бодуэновский доклад, прочитанный на съезде автономистов еще в конце 1905 г., под новым заглавием: «Возможно ли мирное сожительство народов в России?». Публикация показала, что враг империй неисправим.

Против Молоха государственности

Надо признать: и сегодня взгляды выдающегося лингвиста по проблемам наций и их языков могут вызвать негодование и споры...

Профессор убежден: национальность человека определяет исключительно он сам и вместо него это не имеют права делать ни семья, ни школа, ни община, ни государство. Опыт проживания и исследовательской работы в разных городах и странах, богатейшие наблюдения за живой речью представителей разных этносов позволили ему утверждать, что в современном мире язык нельзя считать критерием определения национальности, что вполне естественна возможность принадлежности не к одной культурной общности, а к нескольким, также возможна и безнациональность, точнее, вненациональность.

«Не тот или иной язык мне дорог, а мне дорого право говорить и учить на этом языке. Мне дорого право человека оставаться при своем языке... право людей свободно самоопределяться и группироваться, тоже на основании языка» — этот революционный для того времени лозунг остается актуальным и сегодня.

«Мы не допускаем отождествления государства... ни с одной национальностью,— позволил себе категоричное заявление «потомок крестоносцев»,— и требуем, чтобы государство, и в целом и во всех своих частях, было... вненациональным... Подкладку государственности в наших глазах составляют одни только чисто реальные интересы, интересы экономические и общеполитические».

Уже в те времена для Бодуэна было очевидно, что стремление к однонациональным территориальным автономиям утопично. И в связи с этим он считал опасными лозунги «Россия для русских», «Польша для поляков», как и разделение жителей страны на коренных и пришельцев, хозяев и гостей и т.п. «Пришелец» из Польши посмел заявить, что «не может быть речи о каких бы то ни было национальных и вероисповедных стеснениях»: «Человек подлежит ответственности и наказаниям только за свои поступки, а ничуть не за происхождение...».

Бодуэн де Куртенэ призывал забыть о принципе «исторических прав» в вопросе автономий и границ, поскольку, к примеру, «исторические права» Польши сталкиваются с «историческими же правами» Литвы, Украины и т.д.», более того, эти самые исторические права на практике оказываются «просто правами насилия, совершенного в прошлом».

В сфере образования — как просто, естественно и до какой степени крамольно: язык школьного преподавания должен определяться не центральной государственной властью, а местным самоуправлением, «согласно воле большинства населения данной самоуправляющейся единицы, с обеспечением, однако ж, всех прав меньшинства». Ведь «мышление развивается на основе родного языка, а не государственного».

Обобщающие принципы выдают человека, слишком рано родившегося. «Во главе человеческих прав я ставлю, с одной стороны, права человеческого достоинства и права свободной самоопределяющейся человеческой личности, с другой же стороны, права экономического благосостояния и мирного сожительства всех обитателей как всего государства, так и отдельных его частей» — это из той самой книжечки-брошюры, изданной в 1913-м. А вот из публикации 1916 года: «Наконец, необходимо всеми силами противодействовать обоготворению Молоха государственности. Культ государства, государства ради, должен уступить место мировоззрению, что государство существует только как канва для успешного развития и процветания содержащихся в нем собирательных и чисто индивидуальных особей. Государственная мегаломания есть величайшее несчастье, ведущее прежде всего к гибели самого государства...».

Конечно, ученый осознавал утопичность своего «проекта» в области национальной политики, называл его «скромным памятником наивных заблуждений и мечтаний».

Когда Польша стала самостоятельным государством, Бодуэн де Куртенэ принял предложение Варшавского университета возглавить кафедру индоевропейских языков. Умудренный горьким жизненным опытом ученый, которому было уже за 70, не стал благоразумнее и продолжал писать статьи в защиту так называемых малых народов. Шовинизм, русский или польский, был ему одинаково ненавистен. В 1922 году национальные меньшинства, пишет польский лингвист Витольд Дорошевский, демонстративно выдвинули почетного профессора на пост президента Польши — его кандидатура получила 105 голосов.

В некрологе по случаю смерти Бодуэна де Куртенэ его преданный ученик, последователь и биограф Лев Щерба напишет: «Он был всегда и везде в неладах с «властями предержащими». Лицемерие, ложь и насилие были для него органически невыносимы. И в своих выступлениях на защиту угнетенных… он не считался ни с чем, зачастую доходя при этом до донкихотства, и казался одним смешным и неудобным чудаком, а другим — опасным и злобным маньяком. Для ближе знавших его он был «рыцарем правды» в самом лучшем и высоком смысле».

***

Взятый мною в библиотеке им. Вернадского двухтомник избранных трудов Бодуэна, вышедший в 1963 году в Москве, выглядит потерпевшим бедствие. Берешь в руки и чувствуешь: просится вещь в музей. Ведь это единственное за весь ХХ век издание его «избранного» на русском языке! (В «Вопросах языкознания» нескольколетней давности читала, что в России готовится новое издание.) «Поразительны широта научно-исследовательских интересов Бодуэна де Куртенэ, — пишет В.Виноградов во вступительной статье, — смелость, свобода и оригинальность его научной мысли, перспективность и значительность, современная актуальность многих его обобщений. Но не менее удивительны его скромность и научная щедрость, хотя никто из лингвистов последней трети ХIX и начала ХХ в. не подвергался таким издевательствам и даже преследованиям, как он».

Бодуэнистика, конечно, развивается, объединяет лингвистов и педагогов разных национальностей. Третьи Международные Бодуэновские чтения в 2007-м собрали рекордное количество участников — 284 филолога. Вряд ли они спорили, достоянием какой страны является гений, многоязычное наследие которого рассеяно по архивам разных городов и государств. (Кстати, на фоне этой необыкновенной личности особенно нелепо выглядят пресловутые рейтинги «великих ...», чванливо-курьезно шествующие по миру.) ...Хочется верить, что «наивные мечтания» Бодуэна де Куртенэ в области национальной политики все же станут реальностью.

Справка

Ян Игнацы Нецислав Бодуэн де Куртенэ (1845—1929) родился в городке Радзымине под Варшавой. Французская фамилия досталась ему от предков по мужской линии — два представителя рода в начале XVIII века приехали из Франции в Польшу. Уже в гимназии Ян отличался критическим складом ума и независимостью суждений. Как один из самых способных выпускников варшавской Главной школы (впоследствии университет), был направлен за границу — слушал лекции в университетах Праги, Йены, Берлина. В 1870-м получил в Лейпциге степень доктора философии. Занимался историей польского языка, санскритом, литовским, славянскими языками и говорами. Защитив магистерскую диссертацию, стал первым преподавателем сравнительной грамматики индоевропейских языков в Петербургском университете.

Работал также в Казанском, Дерптском, Краковском и Варшавском университетах. В 1871 году был избран доцентом историко-филологического факультета Киевского университета (препятствием к переезду послужило польское происхождение). В 1883-м его звали в Белград, в 1885-м — в Харьков...

Профессор свободно владел польским, русским, литовским, французским, немецким, итальянским, писал почти на всех европейских языках. Читал лекции по введению в языкознание, сравнительной грамматике славянских языков, русской грамматике, санскриту, немецкому языку...

В его личной жизни была большая трагедия — смерть первой жены Цезарии Прыфке, ожидавшей рождения близнецов. Вторая жена — Ромуальда Багницкая родилась под Киевом, окончила Бестужевские курсы в Петербурге, стала автором исторических исследований, писательницей, публицистом. В их браке было пятеро детей.