ПОВЕСТВОВАНИЕ О ХОЛОКОСТЕ — СЕРДЦЕМ

Много примет у нынешнего времени. Одна из них — изменение менталитета в обществе, где все более доминируют прагматики, все меньше становится романтиков. Сравнительно недавно последних еще можно было разглядеть в среде так называемых шестидесятников.

К чести этих людей, они не утратили ни тяги к общественной жизни, ни интереса к извечным человеческим ценностям.

И еще. Совсем недавно в одном из романов популярной ныне писательницы Людмилы Улицкой я прочитал слова, во многом созвучные моему нынешнему восприятию: «Если человек все про свою жизнь забыл — и родителей, и детей, и любовь, и все радости, и все потери — тогда зачем он жил?» Созвучны эти слова и восприятию тех моих сверстников, которые не только ничего не забыли, но и поведали нынешнему поколению о прожитом и пережитом. Одним из таких уроков является трагедия Холокоста, которую цивилизованный мир отмечает каждый апрель как дань незабываемой памяти миллионов невинных жертв. Но апрель этого года, увы, был омрачен непредвиденной акцией совсем иного рода — о ней уже писалось в «ЗН» (№15). И вряд ли стоит полемизировать с милицейским начальством о том, юдофобская ли это акция или, как полагает упомянутое начальство, просто хулиганское развлечение футбольных фанатов,— суть погромных действий распоясавшихся молодчиков очевидна. Она в ряду других недавних рецидивов махрового антисемитизма — бандитского нападения на охранника синагоги в Луцке, антисемитские выходки во Львове, осквернение храма в Николаеве.

Примечательно, что в очередной телепередаче наших российских соседей в рамках программы «Времена», состоявшейся на второй день после киевских событий, обсуждался вопрос об участившихся в стране проявлениях ксенофобии. Ведущий программы, популярный политический обозреватель Владимир Познер завершил ее такими словами: «В свое время, когда я брал интервью у Б.Ельцина, еще в бытность его президентом, то задал ему вопрос об отношении к «Памяти» и о том, почему отсутствует должная реакция на появление черносотенной организации. Ельцин как-то ушел от этого вопроса, а когда интервью закончилось и обстановка стала более непринужденной, он положил мне руку на плечо и доверительно сказал: «Сейчас не время». Так вот я думаю, что если мы и сегодня будем продолжать твердить «не время», — а такое я слышал впоследствии и от других — то не заметим, как захлестнут Россию страшные по своим последствиям события». Эти слова тревоги, реального опасения, ожидания угрозы наступления событий, сходных с теми, что породила в ушедшем столетии фашистская идеология, не могут быть восприняты равнодушно. И относится это не только к России…

Тем более оправданным представляется обратиться к повествованию нашего земляка и его документальному фильму, который был показан 9 апреля, всего за три дня до происшедшего, Первым каналом украинского телевидения. Обратиться, чтобы словами чудом уцелевших жертв этой Катастрофы — (автор фильма один из них) — еще раз сказать: «Трагедия не должна повториться».

Второй день рождения

Но вначале о самом авторе — киевском писателе Борисе Хандросе — человеке и поныне не забывшем, а, напротив, воскресившем для нас уроки сурового, но, подчас, и светлого прошлого.

Моя беседа с Борисом Хандросом продолжалась почти пять часов. Диалог был не только обстоятельным, но и эмоциональным, поскольку речь шла о Владимире Фролькисе — незабвенном В.В., о событиях, связанных с его биографией. Борис Хандрос сейчас пишет книгу, в которой хочет рассказать о некоторых известных наших земляках, в том числе и особо — о В.В.

Разговор с Хандросом оказался для меня в большой мере и открытием, я узнал многое о Борисе Наумовиче — человеке со сложной драматичной судьбой, писателе, публицисте, киносценаристе. И еще — неисправимом идеалисте и романтике. Узнал я и о том, что он выходец из патриархального украинского села-местечка (на одном берегу Днестра — село, на другом — местечко) с мягким певучим названием «Озаринцы».

В своей будущей повести Борис Хандрос напишет: «Сколько таких местечек, полностью уничтоженных, было по всей Украине! Но Ярышев, в котором спаслись только 9 человек,— это рядом, всего в 12 км от Озаринцев. 12 километров — и Лядова, приток Днестра — обмелевшая речушка, которую летом можно было перейти вброд. 12 километров отделяли нас от неотвратимой гибели. Сегодня Ярышев, завтра — мы». Когда война уничтожила местечко, от него остались только стены разрушенной синагоги да покореженные домики с заколоченными ставнями. «Каждый раз,— пишет Хандрос,— когда приезжаю в Озаринцы, хожу по немощеным улицам бывшего местечка, меня окружают тени ушедших земляков, вопрошающие с укоризной: «Неужели и следа не осталось? Почему? За что?» Да и сам чувствую себя случайно уцелевшим жителем Помпеи, пережившим свой давно исчезнувший под пеплом город».

В довоенные годы здесь хорошо знали уважаемого всеми учителя Наума Хандроса. Дом учителя в центре Озаринцев был постоянно открыт для всех, кто хотел с ним посоветоваться, поделиться радостями и сомнениями. Эти качества открытости, доброты, стремления помочь людям впитали с детства и его дети. Самым младшим из них был Борис, который много читал, увлекался литературой.

Когда началась война, мальчик находился в соседнем районе и не успел сразу же возвратиться домой. Попал в больницу, был ранен и контужен. Глухой ночью в окровавленной рубашке, потерявший от контузии слух, он лишь в конце августа добрался до Озаринцев. Вспоминая о страшных этих днях, он напишет потом в своей книге: «Последний день моих скитаний по оккупированной Украине, по залитым кровью первых акций местечкам. По Шаргородской горе, мимо старого кладбища спускались в город и вскоре оказывались у школьного двора. У ограды — солдат в непривычных глазу ботинках и желтых обмотках. А за оградой копошатся люди: женщины, старики, дети с большими желтыми шестиконечными звездами на груди…»

Возвратившийся в родные места мальчик был сразу же заточен в страшный лагерь смерти «Печоры», откуда ему с трудом удалось бежать. В последующем вновь был схвачен и пережил ужасы гетто в Транснистрии. Самое страшное и невероятное произошло в начале 1944 года, когда немецкий офицер выстрелил в него, и пуля прошла в полусантиметре от сердца. Он чудом выжил — с тех пор отмечает этот день как свое второе рождение, а после освобождения родных мест вступил в армию и стал кавалеристом-разведчиком Гвардейской дивизии им. Пархоменко. Участвовал в боях в Прибалтике, под Кенигсбергом, дошел до Эльбы, был награжден боевыми орденами и медалями. А затем окончил Киевский университет и проработал более тридцати лет в школах Украины и Белоруссии.

Мельница жизни и смерти

Наряду с педагогической деятельностью, все эти годы Борис Хандрос отдавал дань художественному творчеству и публицистике, а позднее и серьезным литературоведческим исследованиям, написанию киносценариев и постановке документальных фильмов — их у него более тридцати, последний — «Млин» — о жертвах Холокоста. Назову лишь некоторые из его книг, получивших широкое признание — «Михайлова гора», «Левушка Пушкин (киевская находка)», «Смертные листы», «Всматриваясь в лица», «Формула таланта, или Повесть о сыне и отце». Хандрос в среде своих коллег — писателей и журналистов известен сегодня как знаток русской, украинской и еврейской литературы. Его отличает гражданская позиция, в которой мне особенно близко стремление к активному противодействию рецидивам фашистской идеологии, проявлениям антисемитизма. Сожалею о том, что ранее, признаюсь, не читал его книг. Помню, от главного редактора «Зеркала» Владимира Мостового я узнал тогда, что ранее была подготовлена к печати статья Бориса Хандроса, посвященная той же теме…Вспомнив сейчас об этом, вновь почувствовал некую вину перед Борисом Наумовичем, хотя тогда, разумеется, и не подозревал о нашем «соперничестве».

Сегодня Борис Хандрос работает над документальными материалами о войне и Холокосте, литературоведческими и мемуарными очерками. Пишет книги. Недавно одну из них издал — «Местечко, которого нет». Семь разделов этой грустной повести о судьбе малой Родины и людях, живших в этом исчезнувшем с карты Могилев-Подольщины местечке, автор предваряет трогательным посвящением своим родителям и всем землякам — живым и мертвым.

Примечательное совпадение. Когда я писал очерк о Борисе Хандросе, — было это не так давно, в апреле нынешнего, 2002 года, — по телевидению был показан только что завершенный фильм, посвященный трагедии Холокоста. Этот документальный фильм под символическим названием «Млин» создан по сценарию Б.Хандроса режиссером Игорем Негреску и оператором Виктором Шуваловым, консультант — Борис Забарко. Ностальгической приметой исчезнувшего местечка, о котором и шла речь в фильме, является старая мельница, жернова которой крутит бесконечный поток воды. Невольно думаешь о том, что жернова этой мирной мельницы перемалывали зерно в муку ради жизни, в то время как жернова войны мололи в своей страшной мельнице людей, лишая их жизни. Действительно, образ — мельница жизни и мельница смерти — символизирует трагический контраст. Через весь фильм с первых и до последних его кадров проходит еще одна тема — Спасителей. В каждой новелле — судьба спасителя. «Меня спасла вся Украина», — говорит мальчик из гетто, оставшийся в шесть лет сиротой и скитавшийся по оккупированной стране. Документальный фильм, как и хандросовская книга, рассказывает о семье простой деревенской женщины Христины Бурик, ставшей мальчику из Озаринцев второй матерью. Низкий поклон и вечная благодарность ей и другим праведникам, рисковавшим жизнью ради спасения обреченных.

Многострадальный идеалист и романтик из благословенного украинского Подолья, переживший гетто, воевавший и защитивший свое человеческое достоинство, Борис Хандрос и сегодня в гуще жизни. Смотрю на калейдоскоп впечатляющих фотографий. На одной из них Борис Хандрос в гостях у своей спасительницы Христины Бурик, на другой — у стелы, сооруженной в разрушенных Озаринцах в память о погибших жителях, на третьей — со своим чудом спасшимся другом Яковом Барером, которого почти полвека считал погибшим. Еще две фотографии для меня особенно близкие. Первая — с нашим общим другом Григорием Кипнисом, вторая — с Владимиром Фролькисом — сделана в кабинете В.В.

Одиссея львовского студента

Еще один примечательный штрих к биографии Бориса Наумовича. Оказывается, с конца войны он состоял в переписке с Ильей Эренбургом, делился своими воспоминаниями о событиях и фактами для будущей «Черной книги». Первое его письмо было обнародовано Эренбургом в сборнике «Палачи народов», один экземпляр которого писатель переслал родителям Б.Хандроса. Именно из двух выпусков этого сборника и родилась затем знаменитая «Черная книга». Как известно, впоследствии часть эренбурговского архива, связанная с подготовкой книги, была передана дочерью писателя Ириной Институту Яд-ва-Шем. В переданных материалах оказалось и письмо Бориса Хандроса, в котором он поведал Эренбургу о драматической одиссее своего друга Якова Барера. А история, если коротко, заключалась в следующем (частично буду воспроизводить выдержки из книги Б.Хандроса).

«…Май 1943 года… Из 165 тысяч львовских евреев в живых осталось не более трех тысяч. Готовились новые акции. Обреченное гетто доживало последние дни». И вот, чтобы не дожидаться неизбежной гибели, четверо юношей из арбайткоманды, двое из которых братья Бареры, Яков — бывший студент медицинского института, и младший — Иосиф, раздобыв оружие, совершили дерзкий побег. При этом план побега им подсказал и помог реализовать унтер-офицер вермахта австриец Заупе.

«…Днепропетровск, Херсон, Николаев, снова Херсон, Кривой Рог, Мелитополь, наконец, Первомайск. Связи с местным подпольем. Провал. Гибель брата. И опять дерзкий побег: Яков застрелил двух немцев, которые пытались его задержать. По январскому льду перешел Буг… Голта, Балта, Вапнярка, Жмеринка… Снова блуждания партизана-одиночки. Но теперь уже по Траснистрии. И вот — Могилев-Подольский».

В письме, повествующем об этой истории, Борис Хандрос писал Эренбургу: «Я не знаю, что с Яковом Барером. Жив ли? Увидел ли он свой родной Львов?»

История имела свое неожиданное продолжение. Когда в начале девяностых Хандрос впервые оказался в Иерусалиме и встретился с сотрудницей Яд-ва-Шем Эллой Барак, занимавшейся архивом Эренбурга, на его предположение о том, что Яков Барер погиб не то в Румынии, не то в Венгрии, она отреагировала неожиданно эмоционально: «Барер погиб?! Да жив он, жив!» А затем с помощью той же Эллы Барак удалось разыскать бывшего узника львовского гетто. «Он распрашивал об Озаринцах, о людях которых запомнил, подробно, с самого начала рассказывал о своей одиссее…»

Так, спустя 48 лет после описанных событий, встретились автор очерка и его герой. Добавлю еще такую деталь. Эти события спустя год после окончания войны были изложены студентом Б.Хандросом в новелле «Золотая роза», напечатанной в многотиражке Киевского университета. Новелла имела успех, но спустя три года, в начале 49-го, когда началась борьба с космополитизмом, она же явилась поводом для обвинения молодого автора в еврейском буржуазном национализме.

Защитник Эренбурга

В связи с Эренбургом, уже в поздней биографии Хандроса есть эпизод, в котором его черты высокой человеческой и гражданской нравственности проявились особенно четко. Когда после смерти писателя он встретил в одной из публикаций утверждение о том, что написать протест против «насилия наших военнослужащих над гражданским населением», адресованный ученым-эпидемиологом и правдоискателем В.Эфраимсоном в Военсовет армии в феврале 1954 года, «подхлестнул знаменитый публицист», он тут же выступил в защиту Эренбурга. Речь идет о статье писателя, опубликованной в «Красной звезде» в апреле 45-го года, в которой автор, полемизируя с выступлением на страницах «Правды» главного тогдашнего идеолога Г.Александрова, писал: «Иной читатель, прочитав вашу статью, сможет сделать вывод, будто я призывал к поголовному истреблению немецкого народа. Между тем, я, разумеется, никогда к этому не призывал, это мне приписывала фашистская немецкая пропаганда. Затронута моя совесть писателя, интернационалиста, которому расовая теория…» Ответа из отдела пропаганды ЦК ВКП(б), возглавляемого Г.Александровым, писатель так и не получил… Борис Хандрос в своей публикации напомнил: в мемуарах «Люди, годы, жизнь» Эренбург писал, что в те дни получил огромную почту, из которой видно, что «…наиболее сильное впечатление статья Г.Александрова произвела на наших фронтовиков. Никогда в жизни я не получал столько приветственных писем». А сейчас процитирую комментарий Б.Хандроса: «Среди них было и мое письмо — конногвардейца-разведчика 6-й кавалерийской дивизии им.Пархоменко. Замечу, что уже почти год я до этого находился с Эренбургом в переписке. Статья Александрова меня возмутила явной подтасовкой фактов, и я тут же написал Илье Григорьевичу». И еще он написал о том, какое недоумение вызвала александровская статья у его фронтовых товарищей, которые любили Эренбурга и читали все его статьи, а потому отлично понимали, как все перекручено Александровым.

Дань памяти

Завершу очерк впечатлением от другой статьи Бориса Хандроса, также связанной с личностным восприятием войны. Она опубликована в апреле прошлого года на страницах «Правды Украины» под названием «Поминальная по брату». Вот несколько выдержек без каких-либо комментариев, поскольку они куда более красноречивы и точны.

«Мы воевали совсем рядом. Он на Первом Белорусском, я — на Втором Белорусском. Он — командир минометного расчета. В одном из писем от него была скупая строка о награде — медали «За отвагу». Последнее письмо брата — от 15 апреля сорок пятого года. «Дорогой брат! — писал он.— К нам приехал ансамбль вашего корпуса. Я думаю, что не ошибся. Среди авторов программы, которая называлась «Советская конница в годы Великой Отечественной войны», была и твоя фамилия». Потом письма перестали приходить».

«…В ночь на 2 мая 45-го мы вместе с капитаном Яковом Неумоевым встречались с американцами. В ту же ночь меня откомандировали к нашему командиру дивизии… По пути увидели солдатские могилы у края дороги. Остановились. Пирамидки, покрашенные в красный цвет. Гильзы минометчиков… На одной из них я прочел: «Гв. ефрейтор Хандрос Б.Н.». Так я узнал о твоей гибели, брат…

Он был смертельно ранен в голову при форсировании Одера 17 апреля 1945 года. Вот уже 56 лет я несу в сердце эту боль. Его, Бузика — так ласково называли брата в нашей семье — год еще не призывался, он отправился в военкомат по своей воле».

На ксерокопии этой статьи, которую редакция поместила под рубрикой «Не вернулся с фронта», автор ее сделал такую трогательную для меня надпись: «Дорогому Исааку Михайловичу от Бебика и Бузи Хандросов». Я держу ее в своем домашнем архиве с краткой выпиской из аннотации к будущей второй части книги Бориса Хандроса, которую автор назвал «Местечко и мир». Из этой аннотации я узнал, что автор расскажет в продолжении своей книги о больших людях из маленьких Озаринцев, о которых, как и многие другие, я ранее ничего не знал. Среди выходцев из местечка — Исаак Альтшуллер, личный врач А.Чехова и Л.Толстого, Дон Фукс — обер-кантор Вены, М.Гольдберг — лауреат Ленинской премии, В.Лысенко и Ш.Ройтман — поэты, Б.Шлайн — торакальный хирург. Отдельное место займет повествование о спасителях обреченных — Праведниках народов мира — Христине и Тамаре Бурик. В первой части своей книги, о которой я писал в начале материала, автор замечает, что в многотомной «Истории городов и сел Украины», изданной в 70-е годы, местечко Озаринцы вовсе не упоминается. А затем с горечью восклицает: «Но ведь оно было, было…»

В одном из стихотворений Иосифа Уткина, которое в свое время очень понравилось М.Горькому, мне запомнились такие строки:

Да, под каждой маленькой крышей,

как она не слаба,

Свое счастье, свои мыши, своя судьба…

Поблагодарим же Бориса Хандроса за то, что он открыл нам маленький островок в многотысячном мире украинских мест, поведал о судьбе небольшого местечка на берегу вечной реки, где рождались, жили, радовались и страдали мои незнакомые сверстники, откуда начинался их путь в суровые годы двадцатого столетия, и где часто трагически и так рано обрывалась их жизнь… Еще раз вспоминаю строку поэта военного поколения Александра Межирова: «Да мы и не жили на свете…»