Полет нормальный

Создатель «Полетов во сне и наяву» - замечательный украинский кинорежиссер Роман Балаян - на днях отметил 70-летие. И как человек скромный, решил по этому поводу не устраивать светских празднеств (с десятком телекамер и Катей Осадчей впридачу), а вместе с близкими уехал подальше - в Париж. Очевидно, чтобы с высоты Эйфелевой башни еще раз подивиться красоте земной и помудрствовать (как он это любит) о жизни суетной.

Роман Гургенович, говорю это без всяких юбилейных информповодов, один из достойнейших человеческих образцов в истории отечественного кино. Такая себе специальная глыба. Порода… Оная довольно редко «образуется» в наших недрах - в мире синтетики и притворства, то есть в «мире кино». Где, цитируя Беллу Ахмадулину, довольно-таки часто «все мертвы друг к другу, и пошлости нетрезвая жара свистит в мозгу по замкнутому кругу».

Я, например, совершенно не понимаю, как этот всегда востребованный режиссер сподобился за довольно-таки серьезный отрезок своей творческой биографии умно дистанцироваться и от неизбежной пошлости самой профессии, и от адского круга ситуативных исторических передрязг, когда иные творцы не успевали медали на лацканах менять, приноравливаясь к новоприбывшим руководителям страны и киноотрасли.

А этот вроде всегда в стороне: поглядывает лукаво или сыплет искрами самоиронии, никогда не вознося себя выше, нежели парят его «райские птички». Но все равно - в центре. В центре нашей кинематографической жизни.

Пусть иные «каникулы» между разными его фильмами и длились годы, а порою и пятилетки, он все равно оставался (и остается) «центром тяжести» кинопроцесса. Таким себе авторитетом, только без двусмысленных кавычек, которые иногда приростают к этому имени существительному в связи с понятными подтекстами.

Один из любимых его фильмов (снятых другими) - «Крестный отец» Френсиса Форда Копполы. И, доложу я вам, сам Балаян, поборник святости семейных устоев, тоже крестный отец - в нашем кино, но, естественно, без сюжетного (криминального) флера, присущего фильму-легенде. И, между прочим, он зря не испытал свой же талант на актерском поприще. Во всяком случае, возьмись кто-нибудь сегодня создать «римейк» (а у нас это любят) «Крестного отца», то лучшую мужскую фактуру, нежели у Балаяна, даже не знаю, где нужно искать. Достойный, вальяжный, мудрый, размеренный, снисходительный к слабым и сильный среди очень сильных. Человек, которого, как мне кажется, вряд ли терзали «творческие комплексы»: ах, недоснял, не реализовал, упустил шанс… Да что там! Свой шанс он не упустил хотя бы потому, что подарил истории кино свою совершенную киноверсию чеховского сюжета об одной из трех культовых российских собачонок - о Каштанке… Не сомневаюсь, он с таким же пронзительным расчетом снял бы и про Муму, и про другую чеховскую «собачку» (вместе с дамой).

Он бы снимал и снимал, снимал и снимал. Потому что любит и чувствует большую литературу (Лесков, Пушкин, Чехов). Знает и понимает, что даже в «маленьком» человеке сокрыт большой и тревожный внутренний мир: не зря его «Полеты во сне и наяву» стали главной киномелодией 80-х.

И в 90-х, и в 2000-х он тоже, естественно, пытается нащупать «свою» мелодию: «Две луны, три солнца», «Ночь светла», «Райские птицы». Но уже какофония самих этих времен, видимо, слишком диссонировала с гармоничными ритмами его души, поэтому и в картинах ощутим оборванный сбивчивый ритм… Но по-прежнему ощутима во всех этих фильмах скрытая и явная его любовь к человеку и человечеству. О чем бы ни снимал, в каком бы важном статусе ни находился, все равно эта «вселенская любовь» вроде вываливается из него. Однажды рассказывал: «Знаете, смотрю иногда телевизор, а там показывают военные действия в Израиле и Палестине - матерей, потерявших детей, их лица заплаканные. И я переживаю за обоих! Потому что умею раздвоиться в сострадании. Пожалуй, и кино надо делать на таком внутреннем раздвоении…» Пожалуй, что так!

Вот и делайте дальше свое кино, Роман Гургенович, и по-прежнему любите «вселенской любовью» человека и человечество - это единственно правильный - нормальный - полет (наяву).