Ощущение осмысленности истории

Философские размышления об истории, попытки открыть ее законы, внутреннюю логику, механизмы движения всегда казались едва ли не самым интересным предметом этой сократовой науки. Еще со времен Гесиода и его «Теогонии» европейские мыслители пытаются дискурсивно охватить сущность истории, ее основные стадии и целевую направленность. В зазоре между историей как «учительницы жизни» (у Марка Тулия Цицерона) и историей как «ужаса, от которого хочется проснуться» (у Джеймса Джойса) пульсируют многочисленные попытки осмыслить историю. В фарватере этого процесса любознательный исследователь отыщет, наряду с рациональными, системными моделями исторического развития человечества (у Гегеля, Конта, Маркса), рафинированную «игру в бисер» на манер историософских конструкций Джамбаттисты Вико и Освальда Шпенглера. Весь этот интеллектуальный хоровод «кружит» вокруг парадоксальной, неуловимой и загадочной сущности исторического. Когда-то Гераклит заметил, что природа любит прятаться. Пожалуй, история тоже!

Попыткой системного «открытия» для современников украинской философско-исторической мысли первой половины ХХ века видится мне только что напечатанная монография доцента кафедры философии Сумского государственного университета Вячеслава Артюха. Именно этот период, по мнению автора, можно охарактеризовать как «настоящий историософский поворот в отечественном философском поле», когда в украинской философии происходит «своеобразное «сгущение» историософичных мотивов». Мировоззренческо-идеологический контекст этого периода, считает исследователь, определяется народничеством, консерватизмом и национализмом, а философский контекст - позитивизмом, неокантианством, теориями национального характера, волюнтаризмом, феноменологией и экзистенциализмом. Вот только почему-то марксизм и его идеологические (в том числе и национально ориентированные) проекции автор игнорирует, хотя сам отмечает в выводах, что «без детального анализа и переосмысления в других мировоззренческо-познавательных контекстах этого течения и его взаимодействия с немарксистскими вариантами философий историй невозможно построить целостную картину философско-исторической составляющей украинского философского процесса ХХ века».

Следовательно, через споры и взаимодействие этих и других многочисленных контекстов прорастает в первой половине прошлого века украинское национальное поле осмысления истории. Маркирование конкретных попыток осмыслить историю именно как «украинских» Вячеслав Артюх допускает «по критерию национальной самоидентификации авторов текстов: все они уже называют себя украинцами или в этническом, или в политическом, или же в культурном смысле этого слова». Придерживается он (как по мне, вполне справедливо!) и широкого толкования философских попыток осмыслить историю, к которым относятся «не обязательно те, что пишутся профессиональными философами, а те, которые могут быть философским образом прочитаны, и тогда, например, некоторые идеи текста художественной литературы или той же публицистики могут также быть отнесены к философским».

Определяя основные типы философии истории, Вячеслав Артюх говорит об историософии, связанной с «выявлением в событиях прошлого, современности и будущего некоторых закономерностей, структурированности, смысла, цели, назначения истории». Он акцентирует внимание на том, что реабилитация термина «историософия» в отечественном историческом дискурсе связана с творчеством Омеляна Прицака, который считал ее «теорией истории и философским пониманием исторического процесса». Второй тип философии истории «не занимается построением спекулятивных схем или интуитивными прозрениями судьбы народов, а рефлектирует относительно природы того способа, которым постигается история как процесс». Поэтому указанный тип философии истории автор называет «эпистемологией истории». При этом мы имеем дело «не с историей как реальностью, а с процедурами добывания и формами исторического знания».

В украинской истории первой половины ХХ века автор идентифицирует две основные парадигмы: позитивистско-социологическую (отвечающую осмыслению истории в контексте историософии) и волюнтаристско-экзистенциональную, которая разворачивается в пределах эпистемологии истории. В рамках первой парадигмы Вячеслав Артюх анализирует творчество Ивана Франко, сосредоточенное на проблеме прогресса и субъекта исторического процесса, рассматривает видение исторического процесса в пределах теории национального характера Дмитрия Чижевского, приводит схемы членения исторического процесса и концепцию исторических эпох Виктора Петрова, а также теорию исторического познания Богдана Кистякивского, которая формально пребывает «в рамках общей с позитивизмом теории социологии». Рассмотрение второй парадигмы сосредоточено вокруг рассмотрения апологии исторического волюнтаризма у Дмитрия Донцова и Юлиана Вассияна, анализа консервативного варианта историософского социологизма Вячеслава Липинского, проблемы взаимодействия истории и экзистенции в творчестве Николая Шлемкевича и исследовании временно-пространственных фигур (хронотопов?) украинской историографии у Дмитрия Донцова и Мыколы Хвылевого. Таким образом, читатель составляет в итоге целостную и адекватную мозаику украинской философии истории ХХ века.

«Философские тексты невозможно наново переписать, но им можно придать другие смыслы соответственно контексту своей эпохи, и тогда мы говорим об их новых прочтениях. Попыткой такого прочтения (на самом деле всегда очередного) является и этот труд», - отмечает в конце книги исследователь. Приятно, что активный процесс осмысления украинской философии истории продолжается в нашем сногсшибающем ХХІ веке - теперь и сквозь призму основательного научного исследования Вячеслава Артюха.