Обидно утраченный шанс, или Забота с оскорбительными оговорками

30 сентября 2006 года наступает срок утраты жертвами правомочий на получение немецких гуманитарных выплат. В истории «искупления вины» национал-социалистского государства за совершенную «по отношению к порабощенным и подневольным тяжкую провинность» (пользуемся лексикой законодателя) ставится точка. Основная цель Фонда считается достигнутой, основные задачи — выполненными.

До сих пор меня не покидает ощущение, что имевшаяся у немецкой стороны великолепная (и уникальная) возможность решить затянувшуюся на долгие послевоенные десятилетия проблему выплат жертвам нацистских преследований, решить на основе принципов высокой гуманности и уважения к международно-правовым нормам, к их логике и духу — эта возможность упущена. Пусть и не окончательно, но непростительно опрометчиво и, извините, недальновидно. По крайней мере сегодня, после фактического завершения процедуры доведения финансовых средств до непосредственных получателей, среди значительной части еще живых страдальцев гитлеровской неволи царят настроения обиды и разочарования.

Почему идут они на крайние формы протеста, отказываясь получать немецкую гуманитарную денежную помощь (именно помощь, а не компенсацию, как иногда пытаются безосновательно ее именовать). Объясняют ли причину этого?

Да, исчерпывающе. Не желают унижаться и принимать жалкую подачку, которую немецкий законодатель милостиво разрешил «наскребать» для детей-невольников (как, впрочем, и для кое-каких групп взрослых) весьма нехитрым способом — посредством сокращения предельных выплатных сумм принудительным работникам промышленности и государственного сектора. Вот ведь какая щедрость!.. Да и то сказать: в федеральном законе нет даже беглого упоминания о детях-невольниках, как будто они, дети, вообще не попадали за решетку и не томились за колючей проволокой.

Возмущает также необходимость официального отказа «от предъявления требований… относительно ВСЕХ претензий в связи с национал-социалистским произволом» как обязательного условия получения денег. Ветеран нашего движения Л.Лисаневич публично заявляет о своей позиции: «Отказ от «ВСЕХ претензий» есть отказ не только от имущественных, но также неимущественных, в первую очередь моральных, прав. А как можно требовать от жертвы забыть о зверствах палачей, о замученных близких, о сожженном родном доме?»

Обратим внимание: жертвы вовсе не сетуют на суммы выплат, хотя они далеко не заоблачные. Люди возмущаются другим: «лукавством» некоторых параграфов федерального закона, его внутренними противоречиями, возможностью играть на них, что предопределило конфликт интересов дарителей денежных средств и их получателей.

Разумеется, крайние формы протеста в виде отказов от получения немецких денег не могли стать массовыми. Зато массовый характер приобрели индивидуальные и коллективные петиции к президентам, премьерам, спикерам, особенно в отношении содержания параграфа 11 федерального закона, которым определяется перечень лиц, правомочных на получение выплат.

Известно, что Украина — самая крупная и самая ценная часть добычи нацистов в период войны — играла колоссальную роль в системе жизнеобеспечения рейха. Экономический эффект от обладания захваченными ресурсами достигался посредством широкомасштабного использования труда принудительных работников, прежде всего мирных граждан, заключенных в лагеря и иные близкие им по назначению, говоря словами Александра Довженко, «творения злодейского гения фашистов». Показательные цифры: в период оккупации в Украине насчитывалось около 900 мест принудительного содержания наших людей.

Как же получилось, спрашивал я немецких коллег, что, решив выделить денежные средства депортированным принудительным работникам, вы «опустили шлагбаум» перед перемещенными принудительными работниками — теми, кто подвергался ничуть не меньшей эксплуатации и ничуть не менее суровому обращению «у себя дома», чем их соотечественники, оказавшиеся где-нибудь в Саксонии или Сааре? Ответом по большей части было молчание. Чувствовалось смущение коллег.

Словом, наперекор публично провозглашенной цели Фонда о финансовой поддержке бывших принудительных работников и пострадавших от иного произвола национал-социализма лиц (параграф 2, пункт (1) закона) эту финансовую поддержку решили оказывать не всем, а лишь отдельным категориям потенциальных претендентов. То есть в основу положили изначально неприемлемый и глубоко оскорбительный для жертв принцип деления их на депортированных и перемещенных. Получается, последние вообще не признаются ни принудительными работниками, ни пострадавшими от произвола национал-социализма.

Когда эксперты стран — участниц переговоров с ФРГ собрались во Флоренции, чтобы определить примерное количество претендентов на выплаты, я направил на имя координировавшего их работу советника федерального правительства профессора Лутца Нитхаммера письмо с собственными расчетными данными. Их обоснованность впоследствии полностью подтвердилась.

Открыто оспаривать приводившиеся данные никто не рискнул. Они основывались на горькой статистике войны. Однако путем искусственного занижения количества претендентов, на которое предусматривалось выделение денежных сумм (квот), реальные (истинные) цифры все-таки удалось «подкорректировать». В результате только в Украине за бортом очутилось примерно 200 тыс. человек, главным образом из категории перемещенных лиц. Ныне, в силу естественной убыли населения старших возрастов, их число значительно сократилось.

А чтобы «неохваченные» (дети до 12 лет, перемещенные лица, сельскохозяйственные работники и другие) не очень «бушевали», партнерским организациям в качестве своеобразного отступного разрешили, по согласованию с Попечительским советом федерального фонда, вводить отсутствующие в законе подкатегории и осуществлять выплаты их представителям, но не за счет дополнительных средств, а только в пределах выделенной квоты. Уловка? Безусловно. Ибо если получит один, то недополучит другой. А на случай предъявления федеральному фонду каких-либо претензий всегда можно ответить: «Мы ничего не предлагали. Инициатива здесь исходит от вас. Вот и разбирайтесь во всем сами».

Как участник одиннадцати из двенадцати раундов переговоров (в составе делегации Украины), я не раз обращался к проблемам, которые сегодня занозой сидят в сердце многих. Стороны воспринимали их по-разному. Коллеги из ФРГ — досадливо, раздраженно. Коллеги из стран Центральной и Восточной Европы (СЦВЕ) — активно одобрительно.

Из говорившегося представителями ФРГ:

«Мы не хотим дважды платить за одно и то же»;

«Не рассчитывайте, что мы полностью оправдаем ваши надежды»;

«Мы не собираемся платить за то, что было пятьдесят или шестьдесят лет назад»;

«В Бундестаге остро дискутировался вопрос о детях. Тем не менее принято решение не отражать его в Законе».

Из говорившегося представителями СЦВЕ:

«Мы не можем согласиться с сужением ответственности немецкой стороны. Внесенные ею предложения не учитывают всех категорий пострадавших»;

«Я хочу, чтобы вы спросили себя: почему в неволе оказались дети?»;

«Вы решили присваивать жертвам рейтинги. Это святотатство!»;

«Юридические гарантии нельзя обеспечить с позиций диктата. Вы же пытаетесь диктовать».

В конце концов на свет появляются два документа с диаметрально противоположной оценкой и состоявшихся переговоров, и положений федерального закона. Приведем выдержки из них.

В подготовленном немецкой стороной совместном заявлении по случаю завершения «выплатных» переговоров читаем:

«Все участники приветствуют и поддерживают фонд «Память, ответственность и будущее» и выражают свое согласие с его принципами… Интересы бывших принудительных работников, других потерпевших и наследников учтены должным образом».

А вот иное мнение. Его находим в заявлении делегаций СЦВЕ:

«Представители центрально- и восточноевропейских государств и партнерские организации данного региона не были полностью и должным образом включены в процеcс принятия решений по обсуждавшимся вопросам».

Попробуем сделать некоторые выводы.

Первое. Ни с юридической, ни с исторической, ни с моральной точки зрения закон ФРГ «Об учреждении фонда «Память, ответственность и будущее» задачу искупления вины в должной мере не выполнил. Да и не мог выполнить. Хотя бы потому, что из семи категорий пострадавших, обозначенных на встрече во Флоренции, удовлетворены интересы лишь двух.

Второе. Закон, определяющий цели, направления и пределы компетенции фонда «Память, ответственность и будущее» как института публичного права, уязвим и формально, и по сути. Вот почему у многих участников движения жертв возникают совершенно естественные вопросы:

— что же это за память, если предаются забвению страдания тысяч и тысяч?

— что же это за ответственность, если немецкая сторона сама себя освобождает от каких-либо обязательств перед целыми категориями пострадавших? Неужели от использования принудительного труда перемещенных лиц предприятия и фирмы, принимавшие участие в противоправных действиях национал-социализма, не извлекли выгоды?

— что же это за будущее, если даже десятилетия спустя после ужаснейшей из войн «не замечаются» и не получают исторически объективной, честной оценки все, а не отдельные несправедливости национал-социализма по отношению к мирным гражданам?

Третье. В Совместном заявлении по случаю завершения «выплатных» переговоров отмечается: «…интересы участников заключаются в том, чтобы Фонд стал единственным средством правовой защиты и местом обсуждения для разрешения всех претензий и требований, которые уже выдвинуты или могут быть выдвинуты против немецких компаний вследствие национал-социалистского господства и Второй мировой войны».

Посылка вроде бы верная. Но можно ли, не добившись ни одного положительного для жертв решения ни по одному принципиальному вопросу, продолжать считать, будто, говоря словами авторов того же совместного заявления, «учреждение Фонда не создает оснований для предъявления претензий к Федеративной Республике Германия и ее гражданам»? И, следовательно, можно ли считать, будто с принятием «выплатного» закона компании ФРГ чуть ли не автоматически получают всеобъемлющий и длительный юридический мир? Тем более что жертвы, лишенные правомочий на получение финансовой гуманитарной поддержки, никаких документов об отказе от «всех претензий» к немецкой стороне не подписывали.

Четвертое. Поскольку в сложившейся ситуации вырваться из порочного круга софистических рассуждений такого рода, как, например: «федеральный закон не позволяет федеральному фонду оказывать финансовую гуманитарную поддержку ни перемещенным, ни некоторым иным лицам») не представляется возможным, требуется поиск новых эффективных путей урегулирования проблемы выплат представителям «неохваченных» категорий. Поиск по линии главным образом межгосударственных отношений. С привлечением к этой работе компетентных представителей общественных организаций жертв.

Пока же государство в лице чиновников высших эшелонов исполнительной власти крайне неохотно выслушивает, а то и вовсе не выслушивает нас. То ли из-за отсутствия воли, смелости и умения защищать интересы сограждан, то ли из-за робости перед экономически сильным и имеющим солидный международный вес партнером, то ли по причине сиюминутной выгоды и из соображений политической конъюнктуры. Однако в любом случае мы будем требовать от родного государства выполнения его долга перед жертвами. На нашей стороне право, на нашей стороне история, на нашей стороне мораль.