НАШ ЧЕЛОВЕК ЗА ГРАНИЦЕЙ

Перестали дети собирать монеты и марки. Заграница стала другой. Волны Атлантического океана не разбиваются больше о берега Шепетовки. Сказочные мечты сократились до размеров билетной книжицы и строки в загранпаспорте, где министр обращается с просьбой о защите и помощи.

Портрет - зыбкий жанр, зависит от освещения. Не всякий предъявит себя уважаемой публике. Потому что - а судьи кто? Те, кто мог бы оказаться на этом месте. Поэтому без имен, просто контур профессии, субъективный ракурс и беседа на тему «Ну как там?».

В портретах, выбранных наугад, есть черты, в повседневности скрытые, заметные только в отблесках этого переливчатого фона, в пылинках дальних стран, в освещенности новым светом, куда помещают нас судьба и история.

Нейрохирург:

Здесь тоже работы хватает, но чтоб заработать, надо ехать. Международное медицинское сотрудничество ММС приглашает в Ливию. Почему нет? Вырос при диктатуре, жил на Кавказе, знаком с мусульманами. Конечно, риск - впервые за границу.

Оставили в Триполи при муниципальном госпитале.

Гостиница не пять звездочек, вживаемся. Кто знает английский, тем проще. Больные, те только по-своему.

Бывшая итальянская колония. Дом со следами обстрела, где был Муссолини, казармы Роммеля. Много рыжих ливийцев с голубыми глазами.

Здравоохранение бесплатное, но частная практика есть по мелочи - поликлиники, стоматология. Есть врачи-арабы, грамотные, учились в Англии. Аборты запрещены, в семьях по восемь, по десять детей. Хрущевские пятиэтажки заселены родами: братья-сестры, дедки-бабки.

Абдалла - отставной моряк-подводник, учился в Риге. По-русски, по-английски, по-французски. С братьями держит продуктовый магазин для души, живет на пенсию, дом строит.

Море прекрасное. Следы Рима. По географии - нормальная страна. Но закрытая. На пять миллионов ливийцев три миллиона наемных иностранцев. Итальянские, немецкие фирмы. Врачи - египтяне, алжирцы, украинцы, болгары, югославы. Сестры - филиппинки, польки. Нищие суданцы-негры работают за гроши. Доктора-египтяне держатся важно, их арабский - классический, некоторые - христиане. Хотя тоже шустрые, подставить могут.

Мужей-иностранцев нет, надо ислам принимать. У богатых - многоженство в виде многосемейности, свой дом у каждой жены.

У женщин татуированные знаки на нижней губе, если разглядеть под балахоном. Секса в той стране нет. В балахонах и в море купаются. Красят хной пяточки - грибковый антисептик, влажность большая.

Драки, разборки, наркотики, полиция стреляет почем зря, пьянство. Гонят из фиников «боха», как коньячок. Люди везде одинаковые.

Первые месяцы зарекомендовать себя надо, не до тоски. Экстремальные же условия - климат, язык. Работа неизвестно чем кончится. Ни паспортов, ни контрактов. По-разному люди ведут себя в таких ситуациях, кто как.

В восьмидесяти километрах от Триполи римский город Либдас Магна. В море уходит, дно - супер. Улицы, бани, колизей на пятьдесят тысяч. Итальянцы раскапывали, арабы к этому равнодушны. Бронза эпохи Марка Аврелия. Литье - кожные складки на пальцах, что ты! Старик, сторож города, спит в чалме.

С водой проблема. Дома - в паутине шлангов, свой танкер под окнами у каждого.

Едешь в такси - смотрят, как себя держишь. Узнают новенького - раскрутки могут быть разные. Посольства там нет до сих пор.

На улице стоп: «Доллары есть? Что в чехле?» По-арабски я еще слабо, полицейский - не полицейский? Разозлился и по-английски ему: «Так, пошли в гостиницу, будем там говорить». Отстал. Никто, проходимец, пацан.

Ливийская Арабская Народная Социалистическая Джамахерия (республика). Лидер толкает патриотическую пропаганду. В транс впадает, как Муссолини или Кастро. Фундаменталисты в оппозиции, иногда их отстреливают. Внутренняя политика - ротация кадров. Меняют два раза в год директора госпиталя.

На черном рынке динар - тридцать центов. Батон - пять копеек (герш), мука итальянская. Сахар дешевый, масло дешевое, все дешевое, пока нефть. В журналах пшеница колосится, водопроводы. В магазине при получении товара - очереди на улицу. И под прилавок, и на сторону. Это мы уже проходили.

Сейчас опять идет набор в Ливию. Не хочу.

На обратном пути в цюрихском аэропорту бросил в стеклянный глобус, куда все бросают, ливийский динар. С ехидством, конечно, - валюта неконвертируемая. Положили с анестезиологом на пол шапку-ушанку, сели с гитарой - и вперед по Розенбауму. Ради хохмы, конечно. Никому ведь ни до кого нет дела.

В самолете швейцарка спросила - кто вы, ребята? Врачи, украинцы, из Ливии. А какая зарплата? Десять тысяч долларов за... Васька толкает - молчи, а она: «Врачи у нас тоже так получают». В месяц, не за год.

Нормально, Григорий?

Архитектор:

Зачахло НИИ, и собрались мы в Сербию. Еще до войны, в СФРЮ. Проект гостиницы для полковника, частный заказ. Хозяин делил всех на хорватов и сербов. Нас он отнес, скорее, к сербам, но все равно надул. Национальная черта - жуликоватость.

Свой комплекс ущербности мы для себя опровергли. Посмотрели, как люди работают - по каталогам вовсю, велосипедов не изобретая. Стройки не было, кончилось документацией.

Пригласили потом в Чехию через частное лицо. Легальный статус. Лагерь католической молодежи в Праге, проект оплачивает Рим. При переговорах из Киева по телефону о деньгах не спрашивал, специфика воспитания. Сумму узнал уже там и был в шоке - вдвое меньше, чем думал. Но в отличие от Югославии дали медкарточку, например.

Страну знал немного - девушка была чешка. Прага под Козерогом, я тоже, мне там хорошо - рыцари на Карловом мосту, Моцарт и Кафка, Цветаева и Аверченко, Билибин церковь на Ольшанах расписывал. Кроме русской, украинская эмиграция. На балы съезжаются в смокингах из Стокгольма, Швейцарии. Нравится, что трамвай ходит точно по расписанию.

«А что здесь этот человек делает? - спрашивает хозяйская девочка. «Уехал от Чернобыля, мы ему помогаем». Оказывается.

Гашек не умер. Пять пивных «У Швейка», «У калиха» - самая дорогая. Австрийское посольство протестовало, еще при Советах, что там портрет императора уж слишком мухами загажен. Если кто Гашека недолюбливает, то за откровенности о национальных слабостях, и только.

Славянское тело немецкого вида. Не любят иностранцев. Рейтинг терпимости - французы, американцы, немцы. Сербов считают узурпаторами-насильниками. По нетерпимости впереди шли русские, теперь сербы. «Новые русские» сейчас сорят деньгами, любят тройную таксу в такси, поэтому сдвинулись по рейтингу. Словаки вне конкурса, как у нас молдаване и чукчи. Наши работают нелегалами - нищета, ничего, кроме водки, не ведали. Украинская речь ассоциируется с низостью, как цыганская, невозможно к себе избежать негатива. Если говоришь по-чешски, им льстит невероятно. Начинают гадать кто, провоцируют. Югослав? Из Польши? Из азарта противления обстоятельствам одевался серьезно и дорого. Не ждете, что украинец? - Вот вам!

Любят и помнят предвоенные времена Масарика, крутят те хроники до беспамятства. «Где бы мы уже были, если б не вы со своим шестьдесят восьмым, сорок пятым?» Я про себя: «Как насчет сорок четвертого?»

Нишу можно найти, но ждать равенства нереально. Не обращать внимания на шипение вслед, привыкнуть к чиновным рогаткам, доказывать на каждом шагу, что не верблюд. Хорошо в многонациональном коллективе. Среди французов, например, затеряться. Все, что с Востока, - «русско». Иногда некомфортно становится. Подумаешь - а не пошел ли он, этот трамвай по расписанию?

Дипломат:

После четырех лет работы в Токио недавно снова побывал в Нью-Йорке. Другое впечатление, есть с чем сравнить. Колоссальные города, мегаполисы… Но нет, не идут они через запятую.

Нью-Йорк разногабаритный, пестрый, обилие толстых людей. Не американцы, ньюйоркцы. Кто бежит, кто никуда не спешит - некуда или вообще ничего не нужно. Рок-энд-блюз, ломкий ритм.

Знаменитая деревянная набережная Брайтон-бич. Из беседки мат-перемат - домино, пожилые русские евреи. Много инвалидов - без руки, без ноги, в коляске. Как никуда не выходил из парка Шевченко.

Ресторан под названием «ТАНЯ». С видом на волны, песок, океан. По кружке пива.

Токио - весь в одном ритме, мононационален.

За что любил его - за предсказуемость. Известно, каким будет каждый час. Утро, rush hours, час спешки. Под боком девушка с улыбкой как двинет локтем!

С десяти до одиннадцати ручейки чиновников на кофе-чай. Линяют с работы. На всех офисная форма, мечта товарища Сталина. Школьники в матросках и френчах. На школьницах юбки в шотландскую клетку, высокие гольфы, прекрасная обувь. Lazy shoes, без шнурков.

К себе японцы серьезно относятся. Прежде всего кредит доверия, презумпция уважения к окружающим. Твердые схемы как делать бизнес. Самоирония несвойственна. Неудача - трагедия: никто верить не будет. Совладельцы лопнувшего банка в одинаковых костюмах съехались в номер втроем в 17-00 и повесились.

Жизнь любят, природу. Праздник - подстелить что-то, лечь в парке. С сакэ. Старики фотоаппаратуру покупают за бешеные цены - фотографировать, как лопнет почка. Дети ползают по траве.

На службе ощутима разница полов, стереотип гейши не выветрился. Одна чиновница на десять чиновников. Но чаще принеси-подай, униформистки. Женщина особенно должна. Домогательства на работе. Агрессия накапливается, покорность - детонирующая материя. Мягкая, как пружина, и поддается, поддается, потом - взрыв. Читаешь - зарезала мужа, выбросила из окна. Сцена бешеной ярости на тротуаре, крики и потасовка. Церемонно раскланиваются на перекрестке - машины ждут тихо.

Уважают и боятся иностранцев. Не китайцев, те - мужланы. Высокие, горластые, мусорят. Неприязнь к корейцам. Корея - бывший протекторат, с 1910 года.

Половина жен не работает, их подчиненность бросается в глаза. Суетливая, деланная услужливость мужу. От особенной кухни у старых с костями непорядок, согбенные старушки. И в сложных, дорогих прическах. Бабушки с детьми, бывает - папы. Семейные люди. Наслаждаются коллективизмом. Страна победившего под сакурой социализма. Туризм любят коллективный, к индивидуальному несклонны. Сквозь толпу группа в желтых панамах, в такой же гид с флажком.

Бременем на госбюджет ложатся уважаемые старики, продолжительность жизни все увеличивается. Зарплата от выслуги лет. На работу нанимаются как в семью, однажды и на всю жизнь.

Нет ранних браков. И в двадцать, и в тридцать лет не выйти замуж - не трагедия. Парень в обнимку с девушкой - новизна, тенденция к женской самостоятельности, вестернизация.

Поражение в войне не привело к пораженчеству. Японец - часть единого целого, этот дух неподвержен эрозии. Можно прогибаться бамбуком, но всегда ты - росток Японии. Если одним словом о них - сопричастные.

От нас тоже требовалась сопричастность, но к строю, не к родине. У пролетария нет национальности и истории. Потом оказалось, что это не цементирует, вспомнились «братья и сестры», березки. Самоотреченность и жертвенность, разбиться за общее дело - до боли знакомо. Благодаря этому восстановили экономику и нацию - доказать себе и другим, что не уроды. Пусть были не правы - это не значит, что Япония плохая.

Лозунг самосознания и поступки - разные вещи. Можно любить шаровары, сало, анекдоты. Но чтобы нация стала сильной, нужно что-то делать. Государство нам никакой президент не построит. Кеннеди говорил: «Не думай, что Америка дала тебе - подумай, что ты можешь дать Америке».

В 97-м году под Ниигата разбился танкер, нефть вылилась в океан и пострадал берег. Японцы кормятся морем - рыба, креветки. Убытки возмещать некому, судно российское - голая босая страна. Не стали подозревать диверсии, не кричали «вот русские сволочи», каждый крестьянин взял банный ковшик и пошел нефть вычерпывать.

17 января 1995 года в Кобэ случилось землетрясение. Вспомнилась трагедия в Спитаке, сколько горя и слез. В Кобэ рухнула эстакада, завалила людей, все горело, погибших более тысячи. Разобрали, построили времянки и по TV только тихо показывали поминальное сакэ, запечатанную стопку с двумя конфетами.

Фигура премьера важна. Но сегодня он премьер, завтра - в отставку. Япония значительней. Все, чем живут ежедневно.