Мыслитель ускользающего слова

В XX веке немецкий философ Мартин Хайдеггер пришел к, казалось бы, парадоксальной идее: современный человек не привык задумываться о самых близких, необходимых вещах, которые буквально наполняют нашу повседневность. Отравлен­ное технократическим подходом мыш­ление склонно размышлять о далеких галактиках и чудесах микромира, создавать умные машины и новые технологии. Одна­ко самоуверенно-всезнающий современный говорун смущенно смолкает, когда перед ним ставят­ся очевидные, естественные проблемы: о смысле жизни и смерти, о том, как прожить жизнь «на самом деле» и преодолеть изначально ложные, «измышленные» формы существования, об истине как открытости — мира и миру. Поэтому, если нас наделили мужеством мыслить и силой философствовать, приход к проблематике языка кажется практически неизбежным — ведь именно слово открывает двери в «дом Бытия», отсылая к знаменитой фразе евангелиста Иоанна о том, что «в начале было Слово».

Современная философия переживает герменевтический бум. Мир уже в который раз пытаются «прочесть», вот только, в отличие от эпохи Средневековья, не как всеблагой текст Священ­ного Писания, а как изобилующий парадоксами и каламбурами, вертящийся в карусели «вечного возвращения» сумбурный поток сознания или же экзальтированного, бессовестного бессознательного. Увы, философские тексты — это зеркала, в которых отражается эпоха, а воевать с отражениями — вещь заведомо неблагодарная. Их можно лишь читать или же осмысливать, открывая за преходящим и суетным хаосом нечто вечное, а за витиеватыми, заумными фразами — живую жизнь языка как основополагающего открытия человечества.

Можно пойти и дальше — попытаться понять язык, его основания и принципы. В таком случае есть шанс прикоснуться к природе некой изначальной культурной стихии, позволяющей человеку излагать себя иному — не важно, в форме ведического гимна или же статьи в гламурном журнале. Ведь язык в этом смысле потрясающе бесстрастен и индифферентен!

Несмотря на видимую ясность, важность и даже заманчивость задачи осмысления природы языка, история сохранила не так уж много имен тех, кто рискнул самозабвенно погрузить свою мысль в его загадочную стихию. Самая яркая фигура древности — это легендарный индийский мыслитель Панини (520—460 вв. до н.э.), который в труде «Аштадхьяи» («Восьми­книжие») в 3959 правилах изложил грамматику санскрита. Такие понятия, как фонема, морфема, корень, суффикс, часть речи — это все открытия гениального индуса. По значимости для последующего развития человеческой культуры и мышления это древнее прозрение можно сопоставить разве что с созданием Аристотелем формальной логики! Что касается европейской цивилизации, то она обратила взор на природу языка гораздо позднее, а мыслителем, который стоит у истоков «лингвистического поворота» современной философии, можно с полной уверенностью назвать Фридриха Вильгельма Карла Фердинанда фон Гумбольдта (1767—1835).

Вильгельм фон Гумбольдт родился 240 лет назад, 22 июня 1767 года в семье прусского офицера Александра Георга фон Гумбольдта и Елизаветы фон Голведе, имевшей гугенотские корни. Его младший брат, впоследствии известный естествоиспытатель Александр фон Гумбольдт, появится на свет спустя два года. Родители не жалели денег на образование своих детей. Это была эпоха Просвещения с характерным культом добротного образования. И они не ошиблись — ведь среди биографий великих ученых факт безусловного признания близких родственников в абсолютно разных областях знания — явление уникальное. Александр фон Гумбольдт вошел в историю как выдающийся физик, метеоролог и географ, который в качестве своей главной задачи видел «постижение природы как целого и сбор свидетельств о взаимодействии природных сил» — то есть его мысль идет в фарватере развития новоевропейской цивилизации и присущей ей интенции познать и тем самым подчинить природу.

В отличие от сугубо научной сферы интересов брата, биография Вильгельма фон Гумбольдта четко разделяется на два этапа. Сначала — блестящая карьера государственного деятеля и дипломата. В 1808 году Гумбольдт становится министром просвещения королевства Пруссия, проводит реформу системы образования, а в 1809 году выступает инициатором создания Берлинского университета. Тогда же он пишет свое первое известное философское произведение «О пределах государственной деятельности», в котором выступает защитником либеральных ценностей. «Всякое стремление государства вмешиваться в частные дела граждан, если эти дела непосредственно не нарушают права других, неприемлемо... Госу­дарст­во никоим образом не должно заботиться о положительном благе граждан, и поэтому также об их жизни и здоровье, — разве только в тех случаях, когда им угрожают действия других, — а только об их безопасности» — согласитесь, подобная сентенция в устах высокопоставленного прусского чиновника начала XIX века звучит крайне неожиданно!

Не случайно крупнейший апологет либеральной экономики и свободного рынка Фридрих фон Хайек назовет Вильгельма фон Гумбольдта «величайшим немецким философом свободы». С 1812 года Гумбольдт возвращается на дипломатическую службу, принимает непосредственное участие в создании прусско-российского альянса против Наполеона и послевоенном политическом обустройстве немецких земель.

Его государственная карьера достигает пика в 1819 году, когда Гумбольдт становится министром внутренних дел Пруссии. Од­нако в связи с тем, что среди прусской элиты возобладали кон­сервативные настроения, он вскоре вынужден подать в отставку.

С этого времени Вильгельм фон Гумбольдт занимается исключительно творчеством. Его научные интересы сосредоточены преимущественно в области лингвистики и философии языка. Кроме того, он переводит с древнегреческого произведения Эсхила и Пиндара. В 1821 году Гумбольдт публикует труд «Ис­сле­дование истории ранних жителей Испании при помощи языка басков». Здесь уже присутствует главный принцип его философского под­хода — смотреть на мир, историю и культуру сквозь призму языка. Он фактически открыл для современников этот уникальный язык — единственный из живых западноевропейских языков, не принадлежащий к индоевропейской семье языков. Кроме того, Гумбольдт на основании лингвистического анализа предложил рассматривать басков как потомков иберов — народа, населявшего Пиренейс­кий полуостров в древности (упоминания о нем встречаются у многих античных авторов).

Главный же труд Вильгельма фон Гумбольдта «О языке кави на острове Ява» вышел посмерт­но, в 1836—1839 годах. Вступление к этой книге, получившее название «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода» ознаменовало начало нового этапа истории европейской философии.

Гумбольдт увидел в языке «формирующий орган мысли», стихию чистого творчества, в которой посредством конечного количества символов фиксируется бесконечное количество значений. «В каждый момент и в любой период своего развития язык представляется человеку — в отличие от всего уже познанного и продуманного им — неисчерпаемой сокровищницей, в которой дух всегда может открыть что-то еще неведомое, а чувство — всегда по-новому воспринять что-то еще не прочувствованное. Так на деле и происходит всякий раз, когда язык перерабатывается поистине новой и великой индивидуальностью. Язык насыщен переживаниями прежних поколений и хранит их живое дыхание, а поколения эти через звуки материнского языка, которые и для нас становятся выражением наших чувств, связаны с нами национальными и родственными узами. Эта отчасти устойчивость, отчасти текучесть языка создает особое отношение между языком и поколением, которое на нем говорит», — подчеркивает мыслитель. Поэтому язык есть выражение миросозерцания народа, фиксирует все многообразие его духовных связей с миром — «разные языки по своей сути, по своему влиянию на познания и чувства являются в действительности различными системами миропонимания».

Вильгельм фон Гумбольдт был современником Гегеля, лично знал Гете, дружил с Шиллером. Мне кажется, с этими и другими великими современниками он сотворил некую особую культурную реальность, аура которой определяет пути развития европейской мысли по сей день.

Отголоски его идей найдут развитие в размышлениях о природе языка наших соотечественников Алек­сандра Потебни и Густава Шпета, основоположника структурализма Фердинанда де Соссюра, лягут в основу известной гипотезы Сепира и Уорфа о том, что язык задает мышлению свою самобытную форму. Вильгельм фон Гумбольдт был воистину очарован загадкой языка и сумел запечатлеть это очарование в своих текстах. В них, на перекрестке открытия истины и наречения смысла, ускользающая тайна слова являет нам свою магию, давая возможность ощутить «и образ мира, в слове явленный, и творчество, и чудотворство» (Борис Пастернак).