Маршал Петен в тупике истории

С окончанием парламентской кампании проблема непростых отношений между Украиной и Россией приобретает особую остроту. Новому правительству придется выдать на-гора свою концепцию защиты национальных интересов страны. Что будет предложено украинскому обществу? Война до победного конца? Поиск разумных компромиссов? Или, может быть, капитуляция под лозунгом заботы о простых гражданах?

Последний вариант заслуживает внимания не только в свете печально известных газовых соглашений. Нынешний апрель ознаменован 150-летием маршала Анри Петена (1856—1951) — человека, с именем которого связан, пожалуй, самый яркий прецедент «спасительной капитуляции». И весьма поучительная история превращения хрестоматийного героя в хрестоматийного изменника.

Никто не хотел воевать

Июнь 1940 года. Гитлеровский блицкриг в самом разгаре. Под ударами германского оружия дезорганизованные французские части стремительно катятся на юг. Мир недоумевал: почему мощная европейская держава рушится словно карточный домик?

Ответ прост — французское общество в критический момент не нашло в себе моральных сил для сопротивления врагу. Это в равной мере касалось и верхов, и низов. Третья республика противопоставила тоталитаризму Гитлера ложную и уродливую модель демократии. Ни о какой консолидации политикума перед лицом внешней угрозы не было и речи. Ультраправые симпатизировали гитлеровскому режиму. Коммунисты, чей антифашистский задор был охлажден пактом Молотова—Риббентропа, призывали трудящихся саботировать «империалистическую» войну. Умеренные деятели занимались взаимной критикой и старались увильнуть от ответственности.

Пораженческие настроения пронизывали и политическую элиту, и простой народ. Определенный всплеск патриотизма в начале войны не смог компенсировать психологическую неготовность французов к борьбе, к неизбежным жертвам и лишениям. Для большинства граждан личный комфорт был важнее абстрактных «национальных интересов».

14 июня 1940 г. немцы заняли Париж. Французскому руководству следовало ответить на вопрос: что делать дальше? Робкие предложения вывести войска в Северную Африку и в союзе с Англией продолжать войну были отвергнуты. Верх взяли сторонники сепаратного перемирия во главе с маршалом Анри Петеном. Один из самых популярных военачальников Первой мировой, герой обороны Вердена, давно стал для Франции человеком-легендой. Теперь 84-летнему маршалу вновь предстояло сыграть знаковую роль в истории страны. 16 июня он занял пост премьер-министра, а на следующий день объявил по радио о прекращении сопротивления.

Простые люди встретили весть с нескрываемой радостью. Русский писатель-эмигрант Роман Гуль в своих мемуарах так описывает атмосферу, царившую летом 1940-го: «Все: крестьяне, виноградари, ремесленники, бакалейщики, рестораторы, гарсоны кафе, парикмахеры и бегущие, как сброд, солдаты — все хотели одного — что угодно, только чтоб кончилось это падение в бездонную бездну… У всех на уме было одно слово — «армистис» (перемирие), что означало, что немцы не пойдут на юг Франции, не придут сюда, не расквартируют здесь свои войска, не будут забирать скот, хлеб, виноград, вино...

Бежавший из Франции в Лондон де Голль, хотевший сопротивления во что бы то ни стало, в тот момент был, увы, не с Францией, не с народом. С народом был Петен».

Большинство французов в 1940-м не воспринимали генерала де Голля всерьез. Его страстному призыву продолжить борьбу последовали единицы. Подлинным спасителем нации считался маршал Петен, прикрывший своим авторитетом позор мирных переговоров с Германией.

«Перемирие», заключенное 22 июня, представляло собой фактическую капитуляцию Франции. Страна разделялась на оккупированный немцами север с центром в Париже и южную «свободную зону» со столицей в городке Виши. Французская армия, за исключением 100000 человек, подлежала демобилизации. В немецких лагерях оставалось 1,5 миллиона военнопленных французов.

Возглавил правительство, контролировавшее юг Франции и заморские колонии, маршал Петен. 10 июля Национальное собрание передало ему всю полноту власти. Международное сообщество, включая США и СССР, признало режим Виши. Петен и его команда считали сохранение французской государственности главным результатом договоренностей с немцами. Дальнейшие события выявили истинную цену этого сомнительного достижения…

Предатели или патриоты?

В учебниках истории правительство Виши принято изображать сборищем беспринципных изменников, рьяно прислуживавших Гитлеру. Это чересчур упрощенный подход. Что же на самом деле представляло собой государство, возглавлявшееся Петеном? В идеологии режима Виши довольно органично сочетались немецкое влияние и консервативные взгляды большинства французских политиков, уверенных, что страну погубил парламентаризм. Маршала воспринимали как необходимую Франции «твердую руку». Республиканский лозунг «Свобода, Равенство, Братство» уступил место девизу «Труд, Семья, Отечество». Провозглашалось возвращение к «галльским истокам»; секира древних галлов стала новой национальной эмблемой.

С внешней политикой было сложнее. Многие идейные соратники Петена прятали за прогерманской риторикой откровенную неприязнь к немцам. Они искренне верили: показные уступки Германии необходимы, чтобы спасти государственность, выиграть время и накопить силы для национального возрождения. В 1940–1941 гг. тон в правительстве задавали вице-премьер Дарлан, министр обороны Вейган и министр иностранных дел Фланден, пытавшиеся ослабить зависимость Франции от рейха, — правда, без особого успеха.

Среди недальновидных патриотов, связывавших спасение Франции с режимом Виши, оказался и будущий президент страны Франсуа Миттеран. Бежав из немецкого лагеря в 1941-м и пробравшись на территорию Виши, молодой сержант Миттеран развил бурную деятельность в комиссариате по делам военнопленных. При поддержке администрации Петена сотрудники комиссариата засылали в лагеря военнопленных фальшивые документы, организовывали побеги солдат в «свободную зону». За подобные труды Миттеран удостоился рукопожатия маршала Петена и высшей награды правительства Виши — ордена «Франциск Галлик».

Немцы хотели видеть в рядах вишистов несколько иную публику. Так, прямой креатурой Берлина стал одиозный политик Пьер Лаваль. Войдя в правительство Петена еще летом 1940-го, он был отставлен в декабре того же года из-за явных пронемецких симпатий. Однако Гитлер, неуклонно усиливавший нажим на руководство Виши, в апреле 1942 г. добился назначения Лаваля премьер-министром. Он приобретал все большее влияние, оттесняя Петена на второй план и радуя Берлин циничными акциями вроде принудительной отправки в Германию 750 тысяч французских рабочих.

Окончательное фиаско петеновский курс потерпел в ноябре 1942-го, после высадки англо-американских войск в Северной Африке. С тайного благословения маршала колониальные вишистские войска сдались союзникам. Рассерженные немцы пришли к выводу, что с игрой во французскую независимость пора кончать. 11 ноября гитлеровская армия перешла демаркационную линию и оккупировала юг Франции. Правительство Виши было низведено до марионеточной структуры и наполнилось услужливыми коллаборантами. Патриотически настроенные вишисты обратили взоры в сторону набиравшего силу де Голля. Ну а «глава Французского государства» маршал Петен превратился в чисто декоративную фигуру. В 1944-м он попытается выйти на контакт с союзниками, однако немцы пресекут эту попытку и силой вывезут номинального французского лидера в рейх…

Итак, все старания Петена и Ко сохранить суверенитет Франции оказались тщетными. Уступки Гитлеру, сделанные во имя этой благой цели (в частности, издание антисемитских законов), лишь опозорили «спасителей Отечества». Наивно было полагать, что после сдачи всех ключевых позиций французскому руководству удастся сберечь оставшиеся крохи самостоятельности; что победители оставят побежденным свободу маневра. Когда противнику отдана добрая половина шахматных фигур, продолжать партию уже нет смысла.

Политическая амнезия a la france

С окончанием войны для бывших лидеров режима Виши наступили тяжелые времена. Пьер Лаваль пытался скрыться в Испании и Австрии, но, попав в руки французских властей, был осужден и расстрелян. Анри Петен, волею судьбы оказавшийся в нейтральной Швейцарии, вернулся во Францию по собственной инициативе. Располагающий обширным багажом смягчающих обстоятельств, он был спокоен за свою участь.

Однако 15 августа 1945 г. верховный суд признал маршала виновным в измене и приговорил к расстрелу. Два дня спустя генерал де Голль, некогда служивший под началом Петена, заменил смертный приговор пожизненным заключением в крепости на острове Иль-д-Йе. 89-летний старец, не ожидавший столь суровой кары, надеялся, что вскоре будет амнистирован — подобно своим соратникам Вейгану и Фландену. Бывший национальный герой умер в тюрьме в 1951 году в возрасте 95 лет. До самой смерти над Петеном довлела репутация изменника родины. По свидетельству его адвоката, маршал недоумевал: «Неужели люди могут искренне думать, что я предал? И если так думают, то почему?..» Логику осужденного понять несложно. Ведь в момент германского вторжения он вроде бы все делал «как надо» при поддержке абсолютного большинства французов. И капитуляция уберегла страну от жутких испытаний, выпавших, к примеру, на долю отчаянно сражавшейся Польши.

Логику судебного приговора обусловила всеобщая эйфория, царившая во Франции в 1945 году. Новый лидер нации, Шарль де Голль, удивительным образом сумел обеспечить своей родине почетное (и вряд ли заслуженное) место в лагере стран-победительниц. Фельдмаршал Кейтель, увидев на подписании акта о капитуляции Германии французского представителя, был ошарашен: «Мы что, и французам войну проиграли?!» Чтобы чувствовать себя такими же полноценными победителями, как англичане или американцы, гражданам Франции мало было в
1945 г. поддерживать де Голля. Следовало забыть, что в 1940-м они поддержали Петена.

Писатель Артур Кестлер, затронувший тему «политической амнезии» в одном из своих эссе, писал: «Францию освободили не маки, а англо-американская военная машина... И вот, не прошло и года, как каждый средний француз преисполнился искренней веры в то, что Франция никакого поражения не понесла, что добилась она освобождения благодаря усилиям самих французов, и что какой-нибудь мосье Дюпон был, если разобраться, отважный «сопротивленец», и если бы только подвернулся подходящий случай, он бы это великолепно доказал на деле. Память же о его действительных мыслях и поступках в мрачные годы «интермеццо 1940—1943» была так успешно вытеснена, что этот период и поныне зияет черной дырой во французской истории».

Суд над вишистом №1 стал важным этапом в ретушировании постыдного прошлого. Не отрекись французы от Петена, не произведи его в предатели, они признали бы коллективную ответственность за позор 1940-го. С престарелым маршалом обошлись не слишком справедливо. Но эта несправедливость абсолютно закономерна. Пожиная лавры «миротворца» и «спасителя нации», Петен автоматически обеспечивал себе и будущее клеймо изменника. Народная любовь к выразителю капитулянтских чаяний не могла быть стойкой, как не мог долго сохраняться урезанный суверенитет Франции. Дорога, казавшаяся Анри Петену единственно верной, завела его в глухой тупик.

Формально-юридическое значение приговора, вынесенного маршалу Петену, невелико. Но, видимо, правильнее будет рассматривать его в общеисторическом контексте — как приговор целой системе ценностей, которую в начале 40-х исповедовали французский политикум и французское общество. И — как предостережение всем, кто захочет эту систему ценностей перенять.