ЛУЧШЕ БЫТЬ ГОЛОВОЙ У РЫБЫ, ЧЕМ ХВОСТОМ У ЛЬВА

Калмыков сам конструировал свою одежду и следил, чтобы она была совсем ни на что не похожа. У него на этот предмет была своя теория.

«Вот представьте себе, — объяснял он, — из глубин Вселенной смотрят миллионы глаз, и что они видят? Ползет и ползет по земле какая-то скучная одноцветная серая масса. И вдруг, как выстрел, — яркое цветное пятно! Это я вышел на улицу».

Ю.Домбровский.
«Факультет ненужных вещей»

При случае Федор Константинович Тетянич любит угощать друзей-приятелей плодами своего фермерского труда. Там, в Княжичах под Киевом, у него все: родина, фазенда, двадцать соток. Соответственно, полная кладовая разной консервации. Любит со всем этим баловаться. Тетянич — художник. Умеет меняться до неузнаваемости. Вот он в образе современного Дон Кихота выбивает мечом из проволочного щита беспокойную какофонию: война, война… Мгновение спустя за плечами взметнется серебристый полиэтилен. Все это одновременно напоминает парус, ракушку и пьяную улитку… Человек-оркестр. Если оставить немного в стороне загадочную метафору, то Тетянич — член Союза художников, монументалист и живописец.

— В миру вас больше знают как Фрипулью. То есть бесконечность. По-видимому, у вас особые отношения-представления пространства и времени.

— Пространство и время можно, в принципе, измерять своей жизнью. И в эту жизнь словно входит мировосприятие целых эпох, всех тех летописцев и непосредственных свидетелей, но всегда с поправкой, что это все мои органы…

— Как это?

— «Учись во всем увидеть, почувствовать, понять. В бесконечности есть только я, скажи себе. Некого больше винить. Куда мыслью не пронесусь, вершу бесконечности дело. Ибо всюду мой вечный дом, точнее — мое бесконечное тело». Вот так… Смотрю на солнце — это мой орган. Без него я не могу. И без далеких звезд не существую. Один философ говорил, что материя сама себя познает. Я для себя объясняю, что понятие «я» — это Бог. Он рассеян во всем живом и каждым живым существом познает сам себя. Или взять хотя бы Интернет. Эти невероятные теперь представления о параллельном мире, и его можно открывать бесконечно, и бесконечно не понимать в нашем сознании, что оно такое. Ведь только в сказках эти чудеса были. И в следующие годы-века будут бесконечные открытия, и никогда они не остановятся. Будет невероятно и невероятно. Вот только знаете, с самого начала все эти открытия были и остаются смешными. Во всяком случае для меня. Потому что в каждом открытии человечество осознает, что вот оно достигло этого…

— То есть так оно самоутверждается?

— Да. И в то же время словно расписывается в собственном бессилии. Так же в религии. Какое пестрое было многобожие! Боги Древней Греции, Рима, Азии… И вроде бы есть у человечества какие-то стабильные чувства, но все равно: оно стабильно меняет своих героев. Возможно, даже сейчас, во время разговора, где-то зарождается новая религия. Ведь неизвестно, когда фиксируется эпоха-точка. Вот Пресли себе сделал алтарь. И Сальвадор Дали баловался подобным. Хотя он больше из своего творчества делал перформанс. А Пресли — тот по-настоящему. У него там алтарь, фанаты… И он сознательно шел на это. Я тоже пережил эту истину. Испытывал подобные чувства, когда работал. Тогда возникает определенное состояние, и начинаешь любить эту работу. Все это передается, и ее начинают любить окружающие. Возникает своеобразная икона. В Штатах в свое время иконой сделали джинсы. Я называю это не экономикой, а и-кономикой. Это мое собственное изобретение, неологизм, так сказать. Это когда на эту и-кономику работает все: и реклама, и…

— А не святотатство?

— Для остальных — возможно. Знаете, обвинение в этом самом святотатстве всегда влекло за собой человеческую трагедию. Реакция инквизиции на красивую женщину или случайный портрет генсека в клозете… А какая ненависть к джинсам была тут! Отвратительные узкие штанины от тех таранов, битлов. Ловили и разрезали на куски. Это святотатство я пережил на себе. И наоборот: оденешь те джинсы — и чувствуешь себя будто святым, уже кажется, что не просто какая-то тряпка на тебе, а именно освященная. Вот вам еще один штрих к реальным проявлениям веры и поклонения.

— Этого уже нет…

— Конечно, то же самое в искусстве…

— Господство эклектики?

— Эклектика тоже может стать и-кономической, пренебрегая другими течениями. В данный момент для меня искусством является все. Предметы вокруг я воспринимаю так, как воспринимаю живопись. Они все для меня интересны. В том числе и куча мусора. Для меня сама природа, земля и трава на ней — это своего рода чистое полотно. Все, что человек создал, — это словно масляное самоутверждение, краска. И потому любой памятник, каким бы он ни был божественным, для меня все равно что мусор. Так я воспринимаю произведения искусства. А в реальном мусоре могу увидеть памятник. Так же, как Малевич сделал черный квадрат, я создал белые трапеции Тетянича…

— И? Что вы этим хотите сказать?

— Продолжается идея: все, что загрязняет белое полотно, является краской. Таким образом даже мою обляпанную одежду можно трактовать как рисунок. Когда-то раздумывал, какой памятник или сооружение я бы хотел после себя оставить. Если бы у меня были возможности, деньги, власть… И представил себе такой огромный голубой купол. Не помню, какие материалы я там себе перебирал — то ли мрамор, то ли хрусталь… А потом мне стукнуло в голову: зачем этот купол делать, если его уже создал Господь Бог? Небо над нашей головой. Простая вроде мысль. Нам нужно только держаться того, что уже есть. Не таять, не манерничать и не разбухать, как печень алкоголика.

— Что для этого нужно делать?

— Дело нехитрое: закалка, спорт, труд. Человеку ведь всегда чего-то не хватает. Сначала холодно, потом еще холоднее. Путь к вырождению. Когда-то не нужны были мобильные телефоны, у людей были больше сенсорные способности развиты, телепатия. И так во всем. Современный человек, как инвалид. И потому все достижения цивилизации я воспринимаю с иронией. А кучу мусора могу наблюдать с эстетическим наслаждением. Как художник я развил в себе это ощущение, вижу там какие-то новые образы, невероятные фантазии. Но как объяснить это другим, кто считает, что я либо не в своем уме, либо издеваюсь? Возникают конфликты. Ну вот, увижу я, например, собор Парижской Богоматери. Восприятие его обычной архитектоники для меня — банальный момент. Я смотрю и начинаю находить в нем что-то новое, какие-то формы. Фантазирую для души. Но я не застрахован от того, что в этом соборе могу этого и не увидеть или у меня будут более слабые импульсы для фантазий, чем от созерцания кучи мусора. Понимаете? Я даже говорил о том, что сегодня должна продаваться не столько работа, сколько идеи. Увидел я эту кучу мусора, сумел объяснить другим свою фантазию — вот и получаем произведение искусства. И я не одинок в этом жанре. В мире существует такой подход к искусству. Например, за столом сидят два художника. Они пообедали. Потом берут этот стол и относят в музей, накрывают колпаком, выкачивают воздух. Вот тебе и готовое произведение искусства. Исходя из этих моментов, я ощущаю, что каждое мгновение моей жизни — это перформенс. Все, что я создаю в пространстве, все мои следы — это изобразительное искусство, танец, музыка. Я — во всех измерениях. Я — бесконечность. Птица, сидящая в клетке, видит мир сквозь клетку, а я воспринимаю мир своими глазами, своей кожей.

— Похоже на философию человекоцентризма…

— Солипсизм, эгоцентризм… Все это есть. В Европе, адресуя письмо, человек сначала пишет свое имя, фамилию. Главное… А у нас начинается с чего-то масштабного, а уже потом внимание к индивидууму. Вот так.

— Часто вас не воспринимают, даже категорически, агрессивно… Тогда что?

— Знаете, если что-то не то съешь, бывает расстройство желудка.

— Понятно. Вот вы упоминали о белых трапециях, которые выставляли в галерее «К-11»…

— Рядом с «Черным квадратом» Малевича. Само собой — репродукции. Ну там еще фотографии разные, концептуальные. Белые трапеции — это у меня сфера такая. Трапеции-полотна или даже модули. Я их называю биотехносферой. Это как будто жилье будущего. Два метра сорок сантиметров в диаметре. И в будущем я предлагаю человечеству находиться в таких сферах. Ему будет там привольно и не нужно никакого простора…

— Как? Всего-навсего два метра?

— И сорок сантиметров. Лишний простор вреден, это — враг человека. Все это касается человеческого жилья, а не передвижения во времени и пространстве. Во-первых, ретро-вкус и все эти современные сооружения в стиле Людовика XVI, неуклюжие коттеджи приведут к изменению среды планеты Земля. В моем варианте каждый человек словно находится в таком мобильном спутнике, в котором самая совершенная аппаратура. Он может служить и кабиной самолета, и автомобилем. Там у человека все под рукой. Он способен мобильно и мгновенно перемещаться в пространстве. Мало того, современная аппаратура еще и способна регулировать состояние человеческого организма на уровне клетки. Практически — это жилье человека не только будущего, но и бессмертного. Как бы вам объяснить? Это нечто похожее на то, как если бы при рождении не перерезали пуповину и старая мать постоянно омолаживалась за счет плода…

— Ужас какой… Вы уверены, что человечество хочет быть бессмертным?

— Речь идет о человеке будущего. Современная разнеженность даже теоретически не готова. И потому я все эти театральные постановки, которые сейчас идут… Это ничего, что я так перепрыгиваю? Они для меня крайне неинтересны, и все эти декорации, которые варятся на примитивном уровне…

— Потому что фальшивы?

— Не то что фальшивы, а варятся в своем соку и не в контакте с моим ощущением. Я всегда страдал от того, что мои произведения могут отставать от течения времени. И чтобы удовлетворять себя, мне всегда хотелось чего-то нового и нового. Поэтому современный театр, который обходится без меня и многих других, — это своего рода изоляционист. От слова «изоляция».

— То есть вы вообще против театра?

— Я против того театра, который не интересуется мной. Почему в ответ я должен проявлять к нему интерес? Вообще, я считаю, что театром является все. Любая точка пространства. Находясь на периферии, я имею преимущество. Могу позволить себе роскошь быть философом. На расстоянии наблюдать все высокомерные гримасы цивилизации и не мчаться наперегонки ко всем псевдоалтарям. Лучше быть головой у рыбы, чем хвостом у льва.