Какая мать роднее?

Белокурой голубоглазой девочке с редким для Украины именем Дорота только что исполнилось два с половиной года. Ребенок ходит в ясли и даже не подозревает, какие страсти разгорелись между взрослыми за право называть ее своей дочкой.

«Словацкий полицейский сказал, что моя дочь умерла...»

Эта запутанная история началась в феврале 2005 года, когда 25-летняя украинка, находясь на заработках в Словакии, родила девочку.

— Я уже готовилась возвращаться в Украину, чтобы рожать дома, но не успела, — рассказывает жительница Перечинского района Закарпатской области Виталия Олефиренко, работающая барменом в Ужгороде. — Роды начались преждевременно. В субботу, 6 февраля, вызвала по мобильному «скорую», а утром в воскресенье в одном из роддомов Братиславы родила девочку. Ребенка сразу же куда-то отнесли, даже не показав мне. Позже медсестры спросили, могу ли я заплатить за роды, и я отдала им 15 тыс. крон (около 500 долларов). Меня перевели в другую палату, а через два дня принесли подписать какие-то бумаги. Я работала в Словакии пять месяцев, языка не знала, кроме того, была в послеродовом состоянии. Поэтому подписала, считая, что меня с ребенком выписывают из больницы. Но вскоре приехала полиция и отвезла меня в лагерь для нелегалов (словацкая виза была просрочена). Этот лагерь напоминал тюрьму — наручники, обыск, спецодежда, питание под охраной. Еще через несколько дней, 14 февраля, меня насильственно депортировали в Украину. Я не хотела уезжать без ребенка, требовала отдать его, после чего один из полицейских сказал: «Твоя дочь умерла». Это была неправда. В конце февраля ко мне домой приехали работники Перечинской райгосадминистрации и сообщили, что дочка (ее назвали Доротой) все еще в Словакии. А вскоре из Братиславы пришло письмо со счетом на 35 тыс. крон (около 1100 долларов) за пребывание ребенка в больнице. Работники РГА объяснили, что нужно найти деньги и прибыть к ним в начале апреля. Такой суммы у меня не было, поэтому никуда не поехала. Наверное, чиновникам это не понравилось. 7 апреля в селе появился начальник службы по делам несовершеннолетних, который вел себя так, будто я какая-то преступница, — кричал, оскорблял. Услышав, что денег нет, он приказал написать отказ от ребенка. Я не согласилась, поскольку хотела вернуть дочку. Тогда он объяснил: дескать, с отказом ребенка скорее передадут в Украину и я смогу забрать его из детдома. Поверив, я под диктовку написала, что отказываюсь от Дороты. То же сделала и моя мама. Позже нам рассказали, что с этими заявлениями чиновник пошел в сельсовет, организовал заседание опекунского совета, на которое нас с мамой даже не пригласили, и тот решил — назначать опекунами Дороты моих родителей нецелесообразно. Летом в районной газете появилась морализаторская статья с осуждением моего поступка. Я подумала, что дочку, возможно, уже передали в Украину, и начала ее искать. Сначала поехала к начальнику службы по делам несовершеннолетних, однако он грубо выгнал меня из кабинета, обозвав проституткой и крикнув, что он «…ребенка не делал и не рожал». Тогда мы с родственниками начали ездить по детским домам. В начале прошлого года стало известно: дочка находится в Свалявском доме ребенка, и когда мы приехали туда, оказалось, что ее уже забрали чужие люди — семья фармацевтов из Мукачева. Я обратилась в прокуратуру и нотариально отозвала свой отказ от ребенка. О том, у кого именно находится ребенок, стало известно случайно. В Мукачевском гор­исполкоме перепутали конверты и отправили письмо с адресом дочери, которое предназначалось для прокуратуры, мне. Мы с родственниками сразу поехали к этим людям, пытались объяснить, что хотим забрать ребенка (да и была у них Дорота всего около месяца). Однако нас даже не впустили в дом. Приемный отец пригрозил вызвать милицию и потребовал, чтобы мы убирались прочь... Я понимаю, эти люди более состоятельны, но ведь только родная мать может дать ребенку то, что ему нужно. Независимо от того, какая у нее зарплата и жилплощадь. Я очень люблю детей, у меня есть племянники, к которым сильно привязана. Все время покупаю Дороте одежду и игрушки, потому что верю: она будет со мной. Если эти люди в самом деле хотят воспитывать чужого ребенка, то почему, зная, что у Дороты есть мама, взяли именно ее? Ведь в области около 500 сирот! Чем она их привлекла — неужели деньгами? Ведь если меня лишат материнских прав, они будут получать за воспитание ребенка деньги. Я не верю, что эта семья настолько любит мою малышку, она ведь ее даже не удочерила, а взяла в приемную семью. Это нехорошие люди — в присутствии помощника прокурора обозвали девочку «байстрям», узнав, где работаю, начали оговаривать меня перед работодателями, после чего я была вынуждена уволиться. Они утверждают, что у Дороты туберкулез, бронхит и другие болезни. Так зачем же им больной ребенок, почему не отдадут его родной матери? Да, я совершила ошибку, повела себя не так, как следовало, но разве того, что пережила за последние два года, разыскивая дочь, недостаточно для искупления? Мы же сразу предупредили — не привыкайте к Дороте, это наш ребенок, и мы сделаем все, чтобы вернуть ее...

Первый суд вернул ребенка матери, второй — снова отобрал

Не найдя общего языка с приемными родителями девочки, Виталия обратилась в прокуратуру и суд. Мукачевский прокурор вынес протест на решение горсовета о создании приемной семьи, однако депутаты отклонили его. Суд также признал законность пребывания ребенка у приемных родителей. Параллельно орган опеки и попечения Мукачевского гор­исполкома обратился в Перечинский суд с просьбой лишить В.Олефиренко родительских прав (выяснилось, что из-за недосмотра чиновников у Дороты, единственной из более 170 детей, воспитывающихся на Закарпатье в приемных семьях и дет­домах семейного типа, нет официального статуса). Однако суд приостановил ведение дела, поскольку Виталия обратилась в Мукачевский суд с иском о возвращении ей дочери. Началась прокурорско-судебная тяжба, которая продолжается уже полтора года. В ходе ее начали всплывать подробности, пролившие свет на обстоятельства рождения ребенка и отказа от него матери. Выяснилось, в частности, что девочка родилась доношенной, а сразу после родов ее изолировали, поскольку у матери обнаружили инфекционное заболевание, которое она могла передать дочери через молоко. В отказе от ребенка указано: мать внимательно прочитала текст и полностью его понимает. Виталия письменно подтвердила, что свободно и без давления соглашается с удочерением ребенка другими людьми, объяснив при этом, что проживает в Словакии уже восемь лет (этот срок фигурирует и в других документах) и свободно владеет словацким языком. В конце каждой из трех страниц стоит ее подпись на словацком языке.

С другой стороны, во время судебного разбирательства выяснилось, что процедура лишения опекунства над ребенком была проведена с нарушениями — трое из шести членов опекунского совета сельсовета, принявшие решение о нецелесообразности назначения опекунами ребенка родителей Виталии, участия в заседании не принимали и ничего не подписывали (в суде есть копии их объяснений). Мукачевский суд завершил рассмотрение дела 6 февраля — за день до того, как Дороте исполнилось два года. Руководствуясь Хартией прав семьи «О неотъемлемом праве родителей воспитывать детей», представленной Апостольским Престолом в 1983 г., а также Семейным кодексом Украины о преобладающем праве родителей перед другими лицами на личное воспитание ребенка, суд решил вернуть Виталии дочь со всеми документами и вещами первой необходимости. Приемные родители сразу же подали апелляцию, которая была рассмотрена в апреле нынешнего года. Суд исходил из того, что мать дважды отказалась от своего ребенка, а факты давления на нее и обмана ничем не доказаны. В детдоме Виталия ни разу не навещала дочку, ее судьбой не интересовалась, отдельной комнаты или специально оборудованного места для обеспечения условий проживания и воспитания ребенка у нее нет. Апелляционный суд пришел к выводу, что отбирать девочку у приемных родителей, уже ставших для нее родными, нельзя, это противоречит интересам ребенка, поэтому отменил решение Мукачевского суда, а в иске В.Олефиренко отказал. Вита­лия уже отправила кассацию в Верхов­ный суд Украины, между тем приемные родители ожидают возобновления дела о лишении ее материнских прав. Они уверены в своей правоте и отдавать Дороту не намерены.

«Дорота уже дважды была предана матерью, и я ее предавать не буду…»

— Нашей семье пошел 23-й год, — рассказывает приемная мать Дороты Ольга Мишанич. — Пять лет назад произошло несчастье — дочь, которой сейчас 19, попала в аварию, ее сбил «Мерседес». Реабилитация длилась год, и я поняла — то, что дочь осталась жива и наконец здорова, — это мне какой-то аванс от судьбы, от Бога. И я должна отработать его, потому что до тех пор ничего не сделала в жизни особенного, выдающегося, доброго. Когда дочка выздоравливала, мы с мужем решили взять на воспитание ребенка. Не просто дать деньги на церковь или что-то построить, а взять на себя такую миссию, которая будет с нами каждый день, каждую ночь и на года. Мы обратились в горисполком с заявлением о создании приемной семьи, а после этого поехали в Свалявский детдом. Во время первой же беседы главврач сказал: «Есть у меня одна девочка, Дорота, которая родилась в Словакии и чем-то похожа на вашего мужа — такая же голубоглазая и белокурая. Но есть один нюанс — ее мать, гражданка Украины, в Словакии неизвестно чем занималась, а во время беременности перенесла инфекционную болезнь. Девочка здорова, хотя окончательных результатов еще нет». Признаться, сначала эти слова нас немного оттолкнули, но скоро пришло понимание — ребенок есть ребенок, он не выбирает родителей и в любом случае ни в чем не виноват. Увидеть Дороту мы тогда не смогли — она уже по второму кругу лежала в больнице, были проблемы с легкими. Зато когда мы увидели эту десятимесячную девочку во время следующего приезда, это была любовь с первого взгляда. Ребенка занесли в кабинет, и она так внимательно, не по-детски смотрела на мужа, что главный вопрос — кого именно брать — решился сам собой. Через три недели мы забрали Дороту к себе, сразу написав заявление, что отказываемся от любой помощи со стороны государства. Форма устройства детей в приемную семью была и есть очень распространенной. То, что у девочки нет официального статуса и ее мама имеет право добиваться возвращения ребенка, нам никто не разъяснил. Уже теперь мы понимаем, что параллельно с государственными юристами следовало бы нанять частного адвоката, который растолковал бы все эти нюансы. Тогда мы просто удочерили бы Дороту, и никаких проблем сегодня не было бы...

Общее состояние здоровья Дороты было нестабильным. Перед тем она перенесла гнойный отит (из ушек выходил гной), очаговое воспаление легких, обструктивный бронхит. Кроме того, у ребенка обнаружили правостороннюю пирамидную недостаточность (нечеткость тонких движений) и задержку психоязыкового развития. Девочка не смеялась вслух и не плакала, была очень тихой. Врачи объяснили — большинство этих болезней типичны для воспитанников детдомов, и как только ребенок попадет в нормальную семью, все пройдет. Так оно в конце концов и произошло. Мы начали заниматься с Доротой, делали специальные игровые упражнения, и постепенно она догнала в развитии своих ровесников. Хотя сначала было очень тяжело. У ребенка постоянно возникали проблемы с легкими. Помню, как я приносила кучу лекарств и записывала на листик: вот эту таблетку — две трети трижды в день, вот эту — треть после обеда, а микстуру — перед сном. Зимой 2005-го ударили 30-градусные морозы. Дорота никак не могла выкарабкаться из болезней, и я решила заказать для нее службу в церкви. Тогда выяснилось, что ребенок не крещенный, поэтому при первом же удобном случае мы ее окрестили...

О том, что Дороту разыскивает родная мать, мы узнали в конце зимы 2005-го — нам позвонили по телефону из прокуратуры. Потом начались заявления, прокурорские реагирования, суды. Изначально, еще до нашей встречи, я думала о Виталии Васильевне только хорошо — она же не сделала аборт, вызвала скорую, родила в роддоме, правильно оформила документы, чтобы девочку передали в Украину и могли взять в другую семью. Хотя могла родить на улице и выбросить ребенка на мусор — сколько такого случается? Однако когда начались суды и пошла вся эта агрессия с попытками лезть в драку, категорическое неприятие другого мнения, все эти оправдания... Я не верю, что Виталия Васильевна не понимала, что подписывает, и, столько прожив в Словакии, не знает тамошнего языка. Словацким врачам нет никакого смысла обманом отбирать у матери ребенка, чтобы воспитывать его за средства государства, а потом передавать в Украину. Также не было смысла обманывать мать и у начальника службы по делам несовершеннолетних, когда Виталия Васильевна вторично, уже дома, отказалась от дочери. Не верю, что женщина, сейчас проявляющая такую активность и напористость, тогда ничего не понимала и позволила себя обмануть. Мне кажется, что мать изначально не планировала воспитывать свою дочь. Она не находилась на учете в женской консультации, не посещала гинеколога. Во время родов, согласно объяснениям самой Виталии Васильевны, она курила (вот, наверное, откуда у Дороты постоянные проблемы с легкими), а своим родителям о рождении ребенка рассказала не сразу после возвращения домой.

Во время одного из судебных заседаний мы, ожидая судью, сошлись в большом зале. Не обошлось без словесной перепалки. Родственник Виталии Васильевны спросил: «Ну почему вы не хотите отдать ребенка?» «Потому что любим его», — отвечаем. Тогда он всплеснул руками и крикнул: «Ну я не понимаю — как можно взять чужого ребенка и любить его!» И тогда я поняла, что между нами моральная пропасть... Мне очень жаль, что наша светлая, благородная идея столкнулась со всей этой грязью. Допускаю, что мы могли бы найти какие-то точки соприкосновения с матерью, если бы она не так себя вела, была другим человеком. Однако я чувствую от этой семьи только злобность и агрессию. Они не хотят слышать другого мнения, а корень зла видят в том, что мы взяли ребенка и не отдаем. Аморальность своего поступка они не понимают и не видят своей вины в сложившейся ситуации. Мать ни разу не спросила, крещен ли ребенок. То, что для меня было очень важным, ее не волнует. Или ходит ли Дорота, разговаривает ли, сколько у нее зубов... Вообще, всю эту судебную тяжбу я воспринимаю как большую нравственно-этическую проблему. Мы могли бы пойти самым легким путем — сделать вид, что верим этой женщине (хотя я ей не верю). Ну зачем нам вся эта выматывающая нервы тяжба? Появилась мать — отдать ей дочь, а самим взять на воспитание другого ребенка. Но я даже теоретически не допускаю такого развития событий. Дорота уже дважды была предана матерью, и я ее предавать не буду…

После беседы я попросил Ольгу Ми­шанич показать ребенка, и мы вместе пошли в детсад. Красивая белокурая девочка в очках складывала в кругу других детей кубики, пока кто-то не обратил ее внимание на дверь. Игрушки немедленно были брошены, ребенок с радостным возгласом «Ма­ма!» бросился к нам и через секунду оказался на руках приемной матери. Девочка радовалась, но как только поняла, что ее еще не забирают домой, снимать ее с рук и вести в группу пришлось с громким плачем...

В службе по делам несовершеннолетних облгосадминистрации корреспонденту «ЗН» сообщили, что случаев, когда родные родители пытаются забрать ребенка у приемных, на Закарпатье до сих пор не было. А значит, нет и статистики или хотя бы нескольких показательных примеров, чем такие ситуации могут закончиться. В искренности намерений В.Олефиренко, которая, расспрашивая журналиста, как выглядит ее дочь, не может сдержать слез, нет сомнений. Равно как и в искренности действий приемных родителей, которые забрали девочку из детдома, вылечили ее и дали полноценную семью. Поскольку ребенок не усыновлен, с юридической точки зрения родная мать имеет все шансы его вернуть. Однако будет ли это в интересах самого ребенка? На этот непростой вопрос придется отвечать Верховному суду.