«Иногда молчание может быть гораздо красноречивее слов»

Все мы — заложники нашего языка, определяющего базовые параметры коммуникативной деятельности, способ мышления и восприятия событий, оценки явлений жизни. В коммуникационном акте можно скрыть множество стратегий, приближающих нас к успеху, в сообщении можно скрыть ироническое отношение, неприятие, сопротивление, протест. Умение видеть сообщения как сложный механизм или организм — большое искусство.

Джон Дарем Питерс — известный в мире специалист по истории и теории коммуникации. Родился он в 1958 году в Солт-Лейк-Сити (США). Учился в Университете штата Юта, получил докторскую степень в области теории коммуникаций в Стенфордском университете. Сейчас — профессор Университета штата Айова.

Исследования Джона Питерса переведены на многие языки мира. Его книга «Слова на ветру» (Издательский дом «Киево-Могилянская академия», перевод Андрея Ищенко) уже имеют широкий резонанс в Украине.

— Профессор Питерс, как отмечают специалисты, ваша книга «Слова на ветру» — едва ли не наиболее информативное из последних исследований в теории виртуального пространства и коммуникационных процессов...

— Пространство исследования по теории коммуникации — это действительно поле, на котором работает не так уж и много специалистов в США, но космос вопросов о природе, стратегии коммуникации и тому подобном такой широкий, как небо над Северной Дакотой. Я решил свести эти две вещи в своей книге, осветив наработки, которые имеет американская школа, определив собственные параметры теории коммуникации в ее прагматическом аспекте. Я хотел показать, как все начиналось в истории европейской цивилизации в частности. Думаю, огромный пласт работы завершен, и теперь коммуникацию можно рассматривать как универсальный феномен мировой истории и культуры. Так что, пожалуй, уже время возвращаться к изучению коммуникации на Востоке, ведь моя книга в переводе на китайский имела немалый резонанс.

— Что же такое коммуникация?

— Это проблема сосуществования с собой и другими в многозначном мире. Человек продуцирует сознание. Но главное для человека — найти параметры мирного сосуществования, и именно с этой целью появилась коммуникация как сложный комплекс представлений и процедур, тактик и правил. В Украине закон мирного сосуществования, пожалуй, не так четко артикулирован, ведь продолжительное время в вашей стране господствовала марксистская идеология, которая утверждала другие правила игры. Но это стремление к мирному сосуществованию мы можем найти еще у Эмерсона, об этом он и написал в своем эпохальном эссе «Природа» (1836). Если мы осознаем потребность жить в согласии, то вопрос взаимопонимания будет следующим.

В своей книге я писал, что после Второй мировой войны слово «коммуникация» распространилось на планете, во многих языках — в частности в украинском и русском, расширив значение и глубоко в них укоренившись. Оно заменило и обогатило другие, слова (возникшие гораздо раньше) которые описывали символическую деятельность — употребление символов и злоупотребление ими. В этом слове соединяются чаяния и страхи современного мира. Оно открывает перед нами прекрасные миры мечтаний, утверждая возможность такой связи между людьми, которая была бы быстрее, чище и полнее той, на которую пожизненно обрекала нас старая «тюрьма языка», по высказыванию Ницше.

Кажется, коммуникация — это предвестник прекрасного нового мира кибернетики, умных машин и электронной демократии. Тем не менее коммуникативная утопия, как и любая другая, может обернуться горьким разочарованием, если не оправдает наших ожиданий. Главная задача моей книги заключается в том, чтобы помочь примириться с неминуемым отчуждением, с которым мы сталкиваемся, взаимодействуя с другими человеческими существами. Коммуникация — понятие, возникшее и развивавшееся в научных, технических и военных контекстах, — часто нетерпима к очевидным несовершенствам языковой деятельности и ограничений в человеческих отношениях. Знаете, я все же склонен думать, то удивительное, что окружает нас повсюду — в других людях, языке или даже в самом факте нашего существования, — является благословением, а не проклятием.

— Каковы сегодня глобальные изменения коммуникационных стратегий? Насколько стремительно меняется виртуальное пространство?

— Это сложный вопрос. Я уже писал об изменениях в стратегиях коммуникации с социологических позиций в 2002 году и сегодня чувствую, мне снова придется засесть за эту тему. Коммуникация — это концепт, который формировался под влиянием нескольких тысячелетий, поэтому в самой природе этого явления скрыты иногда противоречивые базовые постулаты, сформировавшиеся в различные культурно-исторические эпохи. Мне нравится выражение Генри Дэвида Торо, что все мы должны представить замки в небе, чтобы потом построить фундамент под ними. Для второго этапа нам и нужна коммуникация. С другой стороны, мне кажется, что эмансипационная сила медиа сегодня опасна. Большинство эфирного времени используется на сцены терроризма, нестабильности, жестокости, войн. Событие как оно есть и событие в призме медиа — разные вещи, и на это нужно обращать внимание. Кроме того, ни Интернет, ни факс-модемы, ни системы You Tube не могут излечить человечество от боли в спине, ураганов, коррупции или смерти. Это лишь способ входить в виртуальное пространство.

— В чем заключается специфика коммуникации в поликультурном пространстве?

— Более плюралистический концепт коммуникации может помочь создать более плюралистическое общество. С политической точки зрения, я поддерживаю стремление меньшинств к учету их стремлений, но с философской точки зрения я вижу, что это всегда оборачивается поражением или конфликтом. Предлагаю вместо жесткого господства радикальной безличности как этического и политического идеала что-то такое, о чем пишет французский философ Алан Бадью — универсальную оригинальность. Идентичность группы столь рассыпчата, сколь и личная идентичность. Политика часто манипулирует ошибочными представлениями о личности и народе как о целом, и соответственно апелляции к общему благу часто превращаются в профанацию и пустую болтовню. Такая проблема идет от неправильного понимания идентичности нации и отдельного человека.

— Какие новые стратегии коммуникации можно предвидеть уже сегодня?

— Коммуникация — это всегда что-то невозможное. Вспомним и насладимся этим фактом. Это не должно удивлять. Мы все знаем, что настоящая коммуникация, т.е. мысленный интимный ментальный обмен мыслями, невозможна. Признание невозможности только побуждает нас уделять больше внимания схемам имеющимся, а не будущим. Наконец, как мне кажется, наш способ коммуникации несовершенен, и он периодически терпел поражения. Но, как говорят: Le roi est mort, vive le roi! (Король умер, да здравствует король!)

— Известно, что литература — это также канал коммуникации. Видите ли вы изменения в этом канале?

— Некоторые теоретики коммуникации позиционировали себя именно как литературоведы, в частности Маршалл Маклюен или Фридрих Китлер, и вопрос трансформации литературы с одноэтажного дома цивилизационной монополии в мощный медиакомплекс, включающий аудиовизуальные способы изображения, был одним из основных для этих ученых. Для модернистов литература не была коммуникацией вообще. «Поэзия должна не обозначать, а быть», — написал американский поэт и драматург МакЛейш, и многие философы поддержали его в этом мнении. Подобные мысли звучали в восточноевропейской теории литературы, в частности это же постулировал Шкловский в теории «остранения». Неизвестно, что будет с литературой, которая всегда была под влиянием политических, националистических идеологем. Многие ученые убеждены: книга — столь изысканный продукт, столь компактный и удобный, что она никогда не умрет. Не знаю, но считаю, книга должна освободить немного места для других носителей человеческого опыта в другом формате.

— А какова, по вашему мнению, роль индивидуальности в истории коммуникации?

— Знаете, индивидуальность — это предоснование теории коммуникации. Не все культуры имеют четко определенный концепт индивидуальности как системы понятий и коннотаций. Но все мы умираем... в одиночестве, индивидуально...

— Г-н Питерс, чем вы гордитесь в вашей жизни?

— Моей семьей, моим делом, моими студентами. Я очень счастлив, когда стремлюсь воссоздать какую-то часть Божьего дома на Земле.

— Над чем вы работаете сейчас?

— Меня интересует история коммуникации, место религии в современных медиасистемах и виртуальном пространстве, немецкая теория медиа, прагматика, изучение роли звуков, голосов... Меня также очень интересует регион Восточной Европы как сложный комплекс переплетения многих голосов культур. Таким пространством является для меня и Украина.

Я, кажется, писал об этом в предисловии к изданию книги «Слова на ветру» (издательский дом НаУКМА), когда летом 2003 года посетил Украину, и на меня большое впечатление произвели богатство ее культуры, гостеприимность людей и даже то, как украинские пейзажи напоминают ландшафт Айовы. Меня восхищают добрая воля, энергичность и исполненность надеждами многих людей, которые стремятся вывести свою «неожиданную страну» (говоря словами Эндрю Уилсона) в непредсказуемый мир глобальных экономических и коммуникативных потоков. Хотя культурная история Соединенных Штатов намного короче украинской, американская мечта о коммуникации имеет довольно давнюю историю. В определенном смысле, одной из основополагающих идей Соединенных Штатов является возможность объединить людей на больших расстояниях с помощью коммуникации: именно это понятие было основным в концепции федерализма авторов Конституции США, оно приобрело развитие и в «проволочном мире» телекоммуникаций, и в аудиовизуальных «сказочных мирах» массмедиа.

— А как бы вы охарактеризовали себя как человека, обычного человека вне научных званий и наград?

— Что ж, как человеку мне можно доверять, я довольно лоялен и всегда готов прийти на помощь. Это мои основные качества. Пожалуй, лучше всего меня может охарактеризовать пословица «Кто рано встает, тому Бог дает». Это говорил когда-то и Бенджамин Франклин.

— А какие художественные стили предпочитает профессор Питерс?

— В живописи — поздний романтизм (Тернер), испанское барокко (Мурильо, Веласкес), а еще Караваджо, Ван дер Вейден, Босх, Рембрандт, чрезвычайно люблю Вермейера. Также мне нравятся экспрессионисты, Ван Гог, Мунк. В музыке меня пленит религиозная глубина Баха, лиричность Шуберта, таинственность Брамса, цвета Дебюсси и Мильгода, грандиозность Меглера, гениальная простота Стравинского. Люблю также Элвиса Пресли, Эллу Фитцжеральд, «Биттлз», Фредди Фендера, «Лос Лобос», Ричарда Томпсона, Лусинду Уильямс, Слима Смита и «Океан Эльзы».

— А какие книги нравятся? Есть ли время развлекаться чтением?

— О, книги — это удивительный мир. Меня увлекает Библия (Книга Бытия, Книга Исаии, Экклезиаст, Евангелие от Луки, Иоанна и тому подобное), с огромным удовольствием читаю «Книгу мормонов», произведения Торо, Уильяма Джеймса. Люблю читать, ведь это положительно влияет на мой дух и зрение, но иногда меня угнетают тексты, после которых чувствуешь большую депрессию.

— Можете ли вы согласиться с утверждением, что общение между двумя людьми может быть путем к выздоровлению? Или, наоборот, привести к гибели?

— Да, разговор может быть целебным, но все зависит от того, от чего вы хотите исцелиться. Если же он привел, например, к самоубийству, то лишь потому, что в самой предиспозиции была скрыта интенция (намерение) к самоубийству. Я разделяю мнение христиан: самоубийство — это грех. Тело и душа не принадлежат нам, а потому мы не имеем права лишать себя жизни.

— Не кажется ли вам, что сегодня человеческое одиночество достигло вершины, сопоставимой с минувшими эпохами?

— Не совсем. Я думаю, что одиночество — огромная тема ХХІ века. «Слова на ветру» были изданы в 1999 году в США как книга на закате столетия, это книга fin de siecle. Вместе с индустрией массовых развлечений и литературной инфраструктурой, которые возникли в ХХ веке, мы получили солипсизм и страх одиночества. Несмотря на то, что сегодня новый уровень межличностной коммуникации и культуры, несмотря на наличие Интернета и мобильных телефонов, ХХІ век — коренным образом отличается от ХХ века. Проблема в том, что сегодня существует избыток коммуникации, а это разрушает глубинные ее смыслы.

— А нет ли у вас какой-нибудь шутки, связанной с коммуникацией?

— Жизнь — этот поток остроумных историй вокруг коммуникации, если вы, конечно, внимательны к этому. Когда вы пользуетесь не родным (материнским) языком, то всегда рискуете попасть в смешную ситуацию. Знаю, что мои коллеги однажды в датской булочной попросили, чтобы им подали besneden (обрезанный, речь идет именно о религиозно-медицинском значении!) хлеб, а на самом деле они хотели купить gesneden (нарезанный) хлеб. Я, правда, так бы не ошибся, но кто знает, где мы должны упасть и «как наше слово отзовется»?

— И наконец: теория сексуальности и теория коммуникации. Насколько я понял из вашей монографии, они очень тесно связаны?

— Современная реальность для меня — это пространство с многочисленными законами, запретами, табу, в частности сексуальными. Меня всегда интересовал вопрос, как можно преодолеть эти табу, можно ли представить общество (в аспекте коммуникации), не имеющее запретов и ограничений. История сексуальности в последние столетия — это лакмус изменений нашего общества, эмансипации и удивления. Общество, освободив пространство для обсуждений сексуальных революций, очень мало задумывается над тем, что скрыто за вопросом сексуальности, какие психологические тенденции мы можем заметить, что составляет одну из граней человеческой идентичности. Фуко впервые доказал: все разговоры о сексе и сексуальных революциях отнюдь не доказывают, что наше общество более открытое, более честное, все это — только самообман. Иногда молчание может быть гораздо красноречивее слов. Некоторые культуры вообще не говорили о сексе, и не потому, что на этом вопросе было табу. Мы хотим убежать от реальности, спрятавшись за модными рекламными лозунгами, но этот механизм ошибочен, поскольку приводит к забвению и самообману. Иногда нужно учитывать, что не всякая правда приятна. Нам все больше хочется жить в бесконфликтном обществе, но такое бегство от конфликтов — это способ упрощения жизни, нежелание видеть сложности. Мир не изменился, это только мы выбираем разные маски и формы, чтобы показаться «новыми», «модерными» или «постмодерными». А нужно лишь не бояться посмотреть на мир глазами самого мира.