«Идеолог националистических элементов республики…»

...Весьма неосмотрительно связывать свою судьбу с судьбой Вселенной и вмешиваться в споры между добрыми и злыми духами.

В. Домонтович. «Разговоры Эккегарта с Карлом Гоцци»

Именно так назвали Ивана Дзюбу авторы справки, направленной в январе 1972 года из КГБ УССР в ЦК Компартии Украины. Иван Дзюба был на примете у КГБ давно, получив в оперативных документах псевдонимом «Литера­тор». Собственно, литератором он и был. Молодой, но к тому времени уже популярный литературный критик-нонконформист, не мог не попасть «на учет», поскольку исповедовал слишком независимые взгляды, выбивался своим поведением из стандартов, по которым строили жизнь и карьеру его «собратья по цеху».

После создания в июле 1967 года специальных контрразведывательных подразделений «по борьбе с идеологической диверсией противника» (на местах это были 5-е управление / отделы / отделения) Дзюба закономерно стал одним из самых главных их клиентов. Использование агентов, доверенных лиц, службы наружного наблюдения, перлюстрация корреспонденции, так называемых оперативно-технических средств - весь этот набор средств работы кагэбистских структур в полной мере коснулся Ивана Дзюбы. Тем более обострился интерес спецслужбы к нему с появлением в 1970 году в СССР нового шефа местного КГБ Виталия Федорчука, который стал специализироваться на отслеживании и погромных акциях против «украинских националистов».

В 1965 году Иван Дзюба написал памфлет «Интернацио­нализм или русификация?», в котором критиковал то, что в СССР называли «национальной политикой». Еще во время работы над рукописью Дзюба давал друзьям и знакомым читать черновые варианты своего труда, а по окончании он направил памфлет одновременно в адрес нескольких властных партийно-государственных инстанций, объясняя, что не следует арестовывать тех, кто выступал за интересы украинской культуры. В конце своего исследования Иван Дзюба пришел к выводу о том, что «процесс денационализации и русификации является колоссальным минусом для дела социалистического демократизма и имеет объективно реакционное значение».

Итак, вполне в духе сказанного одним из героев рассказа В.Домонтовича, Иван Дзюба стал вмешиваться в «споры между добрыми и злыми духами». Начал, еще до конца не понимая, что из этого получится, какие будет иметь последствия.

Памфлет в действии

Труд Ивана Дзюбы прочли в высших инстанциях УССР. Его прочли в высших руководящих инстанциях в Москве. Его читала русскоязычная интеллигенция и участники движения борьбы за права человека в СССР. Наконец, в Украине работа пошла «в народ», ее перепечатывали, распространяли, передавали из рук в руки, она была популярна, в частности, среди студенчества. В полной мере это выяснилось, когда в начале 1972 года начались аресты в Украине, сопровождавшиеся непременным изъятием труда Дзюбы.

Тогда сотрудники КГБ постоянно и целенаправленно интересовались тем, какой именно эффект имел памфлет, какое впечатление он производил на читавших его. Органы госбезопасности и власти очень быстро поняли, что имеют дело с текстом, способным поражать, мобилизовывать и воспитывать, а главное - будтобы написанным на «железобетонных» марксистско-ленинских принципах. С этим надо было что-то делать.

В конце 1965 года житель села Процев Броварского района Киевской области Григорий Трофимович Тименко по просьбе Дзюбы перепечатал на машинке текст «Интерна­ционализма», а в ноябре того же года руко­пись была передана Мыколе (Миклошу) Мушинке из Чехословакии.

4 декабря 1965 Иван Дзюба передал рукопись Мушинке на квартире Зиновии Антонюк. При этом Мушинка заверил, что хочет показать рукопись Василию Капушевскому, председателю Центрального комитета культурного союза украинских трудящихся, депутату Словацкого народного совета, декану кафедры марксизма-ленинизма при Высшей школе в Кошице. «Я говорил Дзюбе, - отмечал позже на допросе Мушинка, - что, возможно, Капушевский ознакомит с этим документом членов ЦК Коммунистической партии Чехо­словакии, чтобы они подсказали советскому правительству обратить внимание на нарушение
национальной политики на Украине».

13 декабря 1965 при выезде из СССР во время таможенного досмотра Мыколу Мушинку задержали, изъяв у него рукопись. Как рассказывал мне сам Му­шинка, обыскивавшие его заранее знали, что они ищут. Но это был не единственный экземпляр.

20 августа 1966-го Ивана Дзюбу вызвал к себе на беседу тогдашний председатель КГБ при Совете министров СССР Виталий Никитченко и сообщил, что Му­шинка задержан на границе с текстом «Интернацио­нализма...». 24 августа Дзюба пишет объяснение, в котором подчеркивает, что «М.Мушинка взял «Письмо» только по моей просьбе, а сам никакой инициативы в этом отношении не проявлял».

В Отраслевом государственном архиве СБУ сохранились показания некоего «источника», в разговоре с которым Дзюба также объяснил мотивы своих действий: «Передавая за границу свой труд, я допустил крупнейшую в своей жизни ошибку: надо было сначала распространить работу в Киеве, по Украине, а тогда уже без меня нашлись бы люди, которые бы переслали его дальше, как оно фактически и получилось, - во второй раз мой труд был передан за границу уже без моего участия, причем дошел удачно. Но почему я тогда спешил передать? Я боялся, что меня арестуют, и другой возможности для передачи уже не окажется».

От Зиновии Франко текст попал к нескольким лицам, а в их числе - к Александру Федо­ровичу Сергиенко, в 1965 году студенту, который внес правки в текст и который в итоге был обвинен в «изготовлении» текста «Интерна­ционализма...», а в январе 1972 года осужден. Но не только граждане СССР попали в поле зрения КГБ, но и граждане «братской» Чехословакии: литераторы Зинаида Березовская, Павел Мурашко (к моменту допроса находился в заключении), языковед Андрей Куримский, Анна Коцу­рова, учившаяся в свое время в Киевском университете (к моменту допроса находилась в заключении), упомянутый уже Мыкола Мушинка, преподаватель Пряшевского университета Юрий Бача.

Все названные лица были допрошены, и среди прочих вопросов были и следующие: передавал ли Дзюба еще какую-либо литературу, машинописные документы, фотопленки и пр. с текстами документов и когда, с какой целью, кто автор этих документов. Однако в то время ничего принципиально важного «накопать» против Дзюбы не удалось, никто из допрошенных не характеризовал его как антисоветски настроенного человека.

Итак, миссия Му­шинки была неудачной, но «Интерна­цио­на­лизм...» весной 1966-го за границу все-таки попал, и с 1968 года его начали переиздавать или издавать на разных языках. Занимав­шиеся Дзюбой профессионально поняли: надо противодействовать. В 1969 году Общество культурных связей с украинцами за рубежом в Киеве напечатало небольшую книжечку Богдана Стенчука «Что и как отстаивает И.Дзюба. (Еще раз о книге «Интерна­ционализм или русификация?»)». К этому тексту был приложен перечень «основных книг и статей», изданных союзными, республиканскими и областными издательствами и напечатанных в журналах в 1964-1967 годах, а также авторефератов докторских и кандидатских диссертаций (защищенных в указанный период) по национальному вопросу. Этот перечень, наверное, имел целью «просветить» Ивана Дзюбу, подчеркнуть, какое большое внимание уделяется в СССР и УССР тому, что Стенчук называл «национальной политикой КПСС и практикой национального строительства в СССР». Именно «клеветой» на все это объявлялась книга Дзюбы, а сам он представал лицом, пытающимся «ожи­вить обанкротившиеся идеи украинского буржуазного национализма», перепевающим «антисоветские выступления современных антикоммунистов, выискивая для этого новые методы и аргументы».

На самом деле никакого Богдана Стенчука не существовало, а подписанное его именем издание подготовила группа лиц, специально приглашенных аппаратчиками ЦК Компартии Украины и «правильно» сориентированных. Однако утверждения «Стенчука» выглядели настолько жалко, что немедленно были подвергнуты сокрушительной критике незаангажированными комментаторами.

Контратака власти

Киевское отделение Союза писателей Украины (СПУ) осенью 1969 года исключило Ивана Дзюбу из своих рядов. 6 января 1970 он напечатал в «Літературній Україні» то, что он него требовали, - осуждение тех, кто использует его работу. Однако после «покаяния» и восстановления в СПУ Дзюба упорно выступал в защиту неправедно арестованных, подписывал письма протеста и т.д. К тому же очередной тур разоблачения «националистов» в Украине вписывался в кремлевский стратегический замысел устранения Петра Шелеста (как занимавшегося «местничеством» и своевременно не разглядевшего «националистическую» угрозу) с должности первого секретаря ЦК КПУ. Это устраивало всех - и Москву, и интриговавшего и уже видевшего себя на партийном «троне» Владимира Щербицкого.

13 января 1972, во время обыска, с полным портфелем «самиздатовской» продукции в квартиру Ивана Свитлычного пожаловал Иван Дзюба. И был задержан. Посему обыск провели в квартире самого Дзюбы, изъяли, как говорилось в докладной записке на имя Петра Шелеста от 21 января 1972 года, «84 документа идейно вредного и клеветнического содержания». В упомянутой докладной записке (не без сожаления) было констатировано: «Ввиду отсутствия доказательств преступной деятельности Дзюба задержанию не был подвергнут».

Да, Дзюбу не задержали, но Федорчук со своими подчиненными начал готовить такое задержание. В докладной записке едва ли не впервые упомянуто дело «Блок», по которому будут осуществляться аресты в Украине. Фигурантами этого дела будут Иван Свитлычный, Евгений Сверстюк, Нина Строкатова, Зиновий Антонюк, Мыкола Пла­хотнюк, Александр Сергиенко, Ирина Калинец, Васыль Стус, Данило Шумук, Леонид Плющ, Вячеслав Чорновил, Иван Гель, Михаил Осадчий, Стефания Шабатура и др..

Именно в это дело сначала пытались «вписать» Ивана Дзюбу, чтобы создать основания для его ареста. В записке он был расценен как идеолог «националистических элементов республики, в среде которых он стал пользоваться особой популярностью и занял место в центре группировки единомышленников из числа объектов дела «Блок». В своем объяснении органам КГБ Дзюба подтвердил, что он практически остается на прежних идейных позициях, изложенных им ранее в трактате «Интерна­ционализм или русификация?».

Заканчивалась записка предложением создать комиссию «из компетентных специалистов», имевшая целью проанализировать упомянутый трактат, дать заключение, указав и на его «серьезный политический ущерб». Это, как утверждалось, «позволило бы решить вопрос о привлечении Дзюбы к уголовной ответственности по ст. 62 УК УССР и на этой основе принять более действенные меры к пресечению распространения его трактата».

Таким образом, КГБ при Совете министров СССР инспирировал появление мощной по результатам негативной «рецензии» на работу Дзюбы. В феврале 1972 года специальная комиссия под председательством тогдашнего директора Института истории Академии наук УССР, академика Андрея Скабы проанализировала работу Дзюбы. В самом начале «Заключения», подписанного 15 февраля, подчеркивалось: «... Комиссия пришла к выводу, что подготовленный Дзюбой материал «Интерна­ционализм или русификация?» является от начала и до конца паск­вилем на советскую действительность...».

22 февраля 1972 г. было принято постановление политбюро ЦК Компартии Украины «О заключении на письмо И.Дзюбы и прилагаемый к нему мате­риал, нап­рав­­ленные в ЦК КП Украины». В основу решения легло заключение комиссии, созданной в ЦК КПСС и констатировавшей «явно выраженный антисоветский, антикоммунистический характер» произведения Дзюбы. От Виталия Федорчука требовали «усилить оперативную работу по выявлению, пресечению деятельности и привлечению к ответственности авторов материалов антисоветского и националистического характера». По сути, это была санкция на репрессивные действия.

28 марта 1972 г. в ЦК Компартии Украины Виталий Федорчук направляет новые материалы по делу «Блок» (кстати, эти материалы были изготовлены в одном экземпляре и подлежали возврату в КГБ). Опираясь на выводы «комиссии компетентных специалистов» по ??работе «Интер­на­ционализм или русификация?» и на утверждение этих выводов на политбюро ЦК Компартии Украины, он констатирует: «Дано согласие на привлечение Дзюбы к уголовной ответственности».

В марте 1972 года было инсценировано исключение Ивана Дзюбы из Союза писателей Украины. Тогда же была предпринята попытка «вытолкнуть» Ивана Дзюбу из издательства «Дніпро», где он работал редактором. 22 марта 1972 г. в специальном сообщении КГБ за подписью Виталия Федорчука, направленном в ЦК Компартии Украины на имя Петра Шелеста, об этом говорилось отдельно. Дело в том, что главный редактор издательства вызвала Дзюбу и, ссылаясь на некие «обстоятельства», предложила ему написать заявление на увольнение «по собственному». Дзюба отказался, поскольку устроиться в дальнейшем на работу не было шансов, а потом его легко можно было обвинить в тунеядстве.

Однако главный редактор проявила в своих требованиях незаурядную настойчивость, и Дзюба обещал подумать. В кругу своих знакомых он высказал мнение о незаконности увольнения, о том, что можно было бы обратиться в суд, но он этого делать не будет, поскольку стремится избежать коллективного обсуждения этого вопроса на собрании сотрудников издательства. Большинство, был убежден Дзюба, относятся к нему очень хорошо, но вынуждены будут проголосовать за его увольнение из соображений «самосох­ранения». Дзюба считал, что его увольне­ние продиктовано «сверху». Ему «некоторые аворитетные люди» советуют обратиться к первому секретарю ЦК Компартии Украины и даже обещают устроить такую ??встречу, но он этого не хочет, поскольку уверен, что все решения по нему «изначально санкционированы».

Любопытно, что, изложив все это, уже в конце своего сообщения Федорчук уверял: «Органы государственной безопасности меры к увольнению Дзюбы И. с работы не предпринимали». Интересной была и резолюция Петра Шелеста 23 марта 1972 на сообщении: «Тов. Овчаренко Ф.Д. (Федор Овчаренко был тогда секретарем ЦК КПУ. - Ю.Ш.). Примите меры. Дзюба должен работать до окончательного решения вопроса. Доложите».

За «окончательным решением» дело не стало. 12 апреля 1972 на Ивана Дзюбу было заведено уголовное дело под №55, а 18 апреля его арестовали. Итак, арестован Дзюба был еще в эпоху Шелеста, которая закончится в мае 1972 года, когда последнего переведут в Москву на должность одного из замов председателя Совета министров СССР, а в следующем году отправят на пенсию. Владимир Щербицкий наконец-то займет давно желанное им место первого секретаря ЦК Компартии Украины, а Шелеста заклеймят как допускавшего ошибки в своей книге «Україно наша Радянська», фактически как некоего партийного «националиста».

Безусловно, Петра Шелеста не следует идеализировать как пат­риота Украины (хотя он им и был). Не дает оснований для идеализации и его отношение к Ивану Дзюбе. Так, в апреле 1966 года в своих дневниковых записях Шелест констатирует, что дал задание «Никитченко, Шульженко (КГБ), Скабе, Шевелю, Кондуфору (ЦК КПУ), Глуху (прокуратура) подготовить материалы о недостойном поведении Костенко, Драча, Сверстюка, Дзюбы, чтобы показать их отрицательную и вредную роль и предостеречь от возможных неприятных последствий».

Еще один пример. 16 февраля 1971 Виталий Федорчук сообщает, что в «поле зрения» органов госбезопасности попал Иван Арсентьевич Покидько, врач из Винницы, участник войны. Он несколько раз посещал Ивана Дзюбу, брал у него самиздатовскую литературу, в том числе и памфлет «Интернационализм или русификация?». На этом сообщении есть такая резолюция Петра Шелеста: «ВВ! (То есть Виталий Васильевич Федорчук. - Ю.Ш.) Надо завершать «игру» с Дзюбой. Доложите».

Тем не менее «игру» с Дзюбой­ тогда не завершили, а реальный ее итог приходится на момент, когда у партийной власти был Владимир Щербицкий, который на борьбе с «украинским национализмом» сразу сделал себе мощный рычаг для самоутверждения в новом качестве. Пройдут годы, и Федор Овчаренко, бывший секретарь ЦК Компартии Украины по идеологии эпохи Шелеста, обнародует запись, сделанную им 19 июня 1972 на заседании политбюро ЦК Компартии Украины. Запись выступления Владимира Щербицкого. Послед­ний подчеркивал опасность национализма в Украине, то, что национализм вытесняет классовое сознание, что политбюро поздно приняло решение по книге Ивана Дзюбы - «спустя 6,5 года».

Однако возвратимся к аресту Ивана Дзюбы в апреле 1972 года. Выяснилось, что ему не только инкриминируют все, что связано с «Интернационализмом...». Его начали превращать в теоретика «Украинской национальной коммунистической партии» и в автора документа под названием «Программа укоммунистов» (то есть украинских коммунистов). Это уже означало для Дзюбы совершенно другую статью, другие последствия.

Была организована лекси­­­­ко-­сти­листическая экспертиза «Интер­­­­на­­цио­­нализма...» и некоторых других работ Ивана Дзюбы и упомянутой «Программы укоммунистов». Этот документ объемом 69 машинописных страниц был изъят при обыске 12 января 1972 у Евгения Сверстюка. Комиссия, в состав которой вошли специалисты из Киевского пединститута имени Горького, Института языкознания АН СССР, установила, что автором «Программы укоммунистов» является именно Иван Дзюба. А он опротестовал эти выводы, сделав на 312 (!) листах собственные заметки, показавшие предвзятость экспертизы. И пришлось назначать повторную экспертизу, которая подтвердила, что Дзюба «не является автором анонимной «Программы укоммунистов». Кстати, ее автором в документах КГБ назван Рубан. Речь идет о Василии Рубане, который был арестован в Киеве в начале 1972 года, девять месяцев не давал показаний и впоследствии попал на принудительное психиатрическое лечение.

Однако время пребывания во внутренней тюрьме КГБ на улице Владимирской, 33, сделало свое дело: 10 января 1973 года на допросе, проводимом старшим следователем, майором Николаем Кольчиком (он был одним из тех, кто постоянно «работал» с Дзюбой) и помощником прокурора УССР Макаренко, Дзюба частично признал себя виновным в предъявленном обвинении. И в «центре» этого признания оказалась именно работа «Интернацио­нализм или русификация?».

12 января 1973 Дзюбе объявили об окончании следствия, он был ознакомлен со всеми материалами своего дела. Дело: обвинительное заключение направили прокурору УССР, а из прокуратуры оно пошло в Киевский областной суд. 12-16 марта 1973 состоялось открытое судебное заседание Киевского областного суда, на котором было рассмотрено дело Дзюбы по обвинению по статье 62 часть I УК УССР. Его приговорили к пяти годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии.

Вот как был расценен судебный приговор в справке за подписью Виталия Федорчука, направленной в ЦК Компартии Украины: «Учитывая характер и степень опасности совершенного Дзюбой преступления, а также его раскаяние и состояние здоровья (болезнь туберкулеза легких), суд приговорил Дзюбу к пяти годам лишения свободы в исправительной колонии строгого режима без ссылки. Приговор Дзюба воспринял как заслуженное наказание за совершенную им преступную деятельность и личной инициативы по его обжалованию не проявлял. Кассационную жалобу подготовила адвокат Глабай, с содержанием которой Дзюба в целом согласился».

Действительно, 27 марта 1973 года в Верховный суд УССР поступила кассационная жалоба за подписью Ивана Дзюбы с просьбой пересмотреть квалификацию дела или уменьшить меру наказания. 26 апреля 1973 судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда УССР рассмотрела жалобу и не удовлетворила ее. Ивана Дзюбу осудили, но из Киева, из Владимирской, 33, вывозить не спешили. Органи­заторам преследования не удалось сделать его автором программы несуществующей «Украинской национальной коммунистической партии», но теперь они (вполне в садистских традициях своей «конторы») потребовали от него сделать новый шаг. Требовали - не значит, что настолько уж прямолинейно давили.

Живой Дзюба лучше забронзовелого символа

Зажатый в полной изоляции во внутренней тюрьме КГБ, больной и истощенный Дзюба, как заметили организаторы его дела, сам переживал сложные чувства, многое переоценивал, эволюционировал. И неудивительно: его загоняли в тупик. Одно признание должно повлечь за собой другое. И вот он обосновывает необходимость «преодоления своих ошибок».

В 1973 году Дзюбу помиловали решением президиума ВС РСФСР. Это до сих пор вызывает дискуссии, нарекания и обвинения в его адрес. Мол, не «оправдал надежды», «сломался» и т.д. Я убежден, что это не та плоскость, в которую следует переводить серьезный разговор. Одним из первых, кто довольно откровенно и цинично раскрыл истинную политическую «ценность» помилования Ивана Дзюбы, был уже упомянутый «первый чекист» УССР Виталий Федорчук. В своем письме в ЦК Компартии Украины от 2 ноября 1973 года он отмечал, что помилование, выступление Дзюбы с самоосуждением «серьезно скомпрометируют его перед зарубежными центрами ОУН и националистическими элементами в рес­публике, поставят Дзюбу в состояние изоляции и недоверия со стороны националистических элементов, что будет способствовать окончательному его идейному разоружению, перевоспитанию и отрыву от националистической среды».

Планируемые Федорчуком изоляцию и недоверие Ивану Дзюбе пережить придется. После выхода на относительную свободу он чувствовал себя, разумеется, как человек, потерпевший поражение. Его стали избегать друзья и знакомые. Одни делали это из-за разочарования в бывшем «символе» оппозиции, а другие - ввиду опасности возможных обвинений в контактах пусть и с «обезоруженным», но все же «врагом». Как вспоминал сам Дзюба, только три человека посетили его тогда. Это были Виктор Некрасов, Мыкола Лукаш и Григор Тютюнник.

Прошли годы, и мне вдруг пришлось столкнуться с неожиданно высокой оценкой памфлета Ивана Дзюбы в книге воспоминаний бывшего высокопоставленного сотрудника КГБ, человека, который на протяжении многих лет организовывал борьбу с оппозиционными силами в бывшем СССР. Речь идет о Филиппе Бобкове, бывшем начальнике уже упомянутого 5-го управления КГБ СССР. В книге «КГБ и власть» он замечает, что работа «Интерна­ционализм или русификация?» стала «по сути программой для возникновения движений, которые привели к образованию Руха». Это еще один аргумент в пользу тезиса о том, что вынужденная капитуляция Ивана Дзюбы перед КГБ в 1973 году выглядит исторически девальвированной.

... Когда в марте 1973 года над Иваном Дзюбой еще продолжался судебный процесс, некоторые из его единомышленников, людей, несомненно, достойных, выразили недовольство... поведением супруги Дзюбы: она ничего не сообщила о ходе процесса, о поведении мужа и его показаниях в суде. Более того, одно уважаемое (без кавычек и без иронии) лицо из диссидентского круга пожаловало к Марте Владимировне домой и начало высказывать недовольство поведением мужа, тем, что он покаялся. «А что же ему было делать? Он же больной, он умер бы, если бы не это вынужденное раскаяние!» - отреагировала жена Дзюбы. И услышала в ответ: «Лучше бы он умер!»

Понятное дело, лицо, коему принадлежали ужасные слова, было выдворено из квартиры. Выдворено навсегда. Однако сказанное осталось поводом для размышлений. Что лучше - броситься «на амбразуру», умереть, тем самым став и жертвой, и героем? Или остаться в живых и делать дело, ради которого, собственно, и живешь, и рискуешь жизнью?

В случае с Дзюбой для автора этих строк сомнений нет. То, что Иван Михайлович выжил, успел написать и сделать то, что успел, является очевидной победой. И не только его персональной, но и всех, для кого Украина - не абстрактное и не абсурдное понятие. Живой Дзюба лучше забронзовелого символа. Пообщай­тесь с первым, послушайте, почитайте его - и вы в этом убедитесь.