«ДЕДОВЩИНА» — ПРЕСТУПЛЕНИЕ, КОТОРОЕ НЕВОЗМОЖНО ИСКОРЕНИТЬ?

Двадцать восьмого августа нынешнего года по телеканалу «1 + 1» в новостях был показан жуткий репортаж — матери из армии привезли гроб с телом единственного сына. Согласно документам, присланным из воинской части, он якобы повесился. Но ранее ей сообщили, что он будто бы застрелился. Кроме того, офицеры из части и представители военкомата настаивали на немедленном погребении, пытались воспрепятствовать матери вскрыть гроб. Была даже попытка своего рода подкупа — мы, мол, сами все организуем, будет и почетный караул, и салют и тому подобное. Но мать настояла на том, чтобы гроб все-таки вскрыли. Впечатление от вида трупа было ужасающим: солдат умер явно не от повешения, уж тем более не от огнестрельного ранения. Мать — медик с большим стажем и опытом работы определила, что ее сын умер от побоев. Расследованием факта гибели солдата вынуждена была заняться военная прокуратура.

То, что в части, где служил погибший солдат, предприняли все возможное и невозможное, чтобы скрыть правду, не вызывает никакого сомнения. «Дедовщина» в украинской армии чувствует себя вольготно. Ведь, по сути дела, сокрытие преступления является поощрением преступников. Поэтому таковыми являются не только «деды», которые издеваются над молодыми и физически слабыми солдатами и матросами, но и офицеры и прапорщики, чьими непосредственными подчиненными являются и те, и другие.

Наверное, каждому, кто служил срочную службу, пришлось сталкиваться с этим отвратительным явлением. Самый страшный случай в нашей части произошел года за три до моего призыва. О нем обязательно рассказывали замполиты на первом политзанятии всем молодым солдатам. А случилось вот что.

Призывники, прибывшие в часть, обязательно попадают в так называемый карантин. Формально карантином командует какой-нибудь старшина, но обычно у него и в своей роте дел невпроворот. Поэтому чаще всего азам армейского дела обучает молодых парочка сержантов из старослужащих. Вот тут-то и расцветает, бывает, их фантазия: «сверху» контроля никакого, а «салаги» уставов не знают. И превращалась иногда эта «учеба» в форменное издевательство над мальчишками, особенно из интеллигентных семей или физически слабыми.

Именно это и стало происходить в тот злосчастный призыв. Особенно издевались эти сержанты-верзилы над одним тщедушным «очкариком» и довольно быстро довели его до состояния сильнейшего нервного стресса. Как назло, после карантина он попал в их роту, и все началось заново… Замполит, старшина и командир роты то ли ничего не хотели видеть и слышать, то ли считали происходящее нормой. Но закончилось все это ужасно. «Очкарик» дождался, когда его назначили в караул, в котором один из его обидчиков был начальником, а второй — разводящим. Ночью ушел с поста, появился в караульном помещении и в упор расстрелял обоих «дедов», а заодно и половину отдыхавшего караула, а затем застрелился сам.

Пока шло расследование этой трагедии, «старики» приутихли, а старшины и офицеры стали нести службу строго по уставам. Однако буквально через месяц-два после завершения следствия все вернулось на круги своя.

Откуда же все-таки появилась эта зараза — «дедовщина»? Один очень толковый подполковник-политработник как-то сказал мне, что сразу после Великой Отечественной войны или чуть позже кто-то из министров обороны Советского Союза издал приказ, смысл которого можно было изложить в нескольких словах: «Опора командира — старослужащие». Отсюда вроде бы все и началось…

Конечно, армия — это очень специфическое общество, если ее можно так назвать. Собранные, часто не по своей воле, в закрытые мужские коллективы с жесткой дисциплиной и безоговорочным подчинением начальникам мальчишки, не имеющие за плечами никакого жизненного опыта, попадают под мощный морально-психологический и, зачастую, «физический» пресс. Бравада сборных пунктов и вокзалов бесследно исчезает, когда они один на один остаются с огромной машиной армии, перемоловшей многие поколения молодых парней, сделав не одного из них циниками и эгоистами. Чаще всего призывники, познакомившиеся друг с другом только на сборном пункте, попадая в роты, не могут противостоять сплоченным коллективам «дедов», и быстро ломаются под лавиной издевательств и унижений. Объяснения «стариков» на сей счет примитивны до удивления: мы терпели, а теперь настал ваш черед. И молодые солдаты теряются, не видя выхода, поскольку обращаться за помощью к офицерам или прапорщикам бесполезно. Не обладая способностью адекватно проанализировать ситуацию, они либо кончают жизнь самоубийством, либо бегут из армии, иногда с оружием. Их, конечно же, ловят, но я доподлинно знаю о случаях, когда такие беглецы отстреливались до последнего патрона, отправив на «тот свет» или сделав инвалидами не одного такого же солдата или матроса, а затем засовывали ствол автомата себе в рот и сносили полчерепа.

Но мне известен и один совершенно нетипичный случай. Весной в дивизион Ленинградского округа ПВО прибыл очередной призыв. Как и следовало ожидать, «старики» быстро «обломали» молодежь — заставили их чистить себе сапоги и стирать форму, отобрали у них новые шинели и шапки и стали съедать чужое масло. Но среди «салаг» оказался один крепкий парень — кандидат в мастера по боксу, к тому же — «полутяж», да еще и с образованием — перед призывом он закончил радиотехнический техникум. Этот оказался «мужиком среди младенцев». Он отказался подчиняться «дедам», не отдал свою шинель и не испугался угроз. Его стали избивать толпой по ночам предварительно набросив на спящего одеяло. Но даже один против нескольких с одеялом на голове он оказывал сопротивление. Днем же подкарауливал «стариков» поодиночке где-нибудь за углом или в кустах и одним-двумя профессиональными ударами отправлял в глубокий нокаут. Но этим он только озлоблял их. Офицеры и прапорщики то ли не хотели ничего знать и видеть, то ли их такая ситуация в дивизионе устраивала. Так прошло месяца полтора-два, и молодой понял, что рассчитывать на чью-то помощь он не может, а в одиночку «дедов» ему не одолеть (в казарме к тому моменту его стали бить сапогами, ременными бляхами и табуретками). Но он нашел совершенно необычный выход. Солдат убежал из дивизиона, но … в другую часть ПВО. Появился у замполита этой части и заявил: « Я убежал из такого-то дивизиона, но обратно не вернусь: меня там «старики» убьют или искалечат. Но я слышал, что у вас, товарищ капитан, можно нормально служить. «Дедовщины» в вашем дивизионе нет. Я хочу служить в вашей части».

Замполит, конечно, моментально сообразил, что на этом можно сделать карьеру. И раздул невероятный скандал, который стал известен и в Ленинграде. Конечно, факт был невероятный — из одной части солдаты бегут, а в другую просятся.

Много позже я узнал, что этот политработник досрочно получил майорские звезды и был переведен из тундры в Мурманск, а командир и замполит дивизиона, откуда сбежал необычный «салага», были понижены в звании.

Но, к сожалению, я больше не знаю ни одного случая, когда молодые солдаты или матросы смогли бы сами каким-то образом решить проблему «дедовщины». В украинской армии ситуация нисколько не лучше, чем в советской. А, может быть, и хуже. Хотя бы потому, что в СА сама жизнь заставляла офицера делать карьеру: уйти из армии или флота, не отслужив положенные 25 лет, он не мог. Если молодой офицер до 28 лет не дослужился до командира роты, то выше капитана он подняться уже не мог и пределом его мечтаний могла быть только должность комроты. Поэтому все молодые офицеры старались делать карьеру и делились на две категории — на тех, кто боролся с «дедовщиной» и на тех, кто ее скрывал, а, фактически, покрывал и поощрял. Но все-таки были такие, которые боролись с этим злом!

В армии независимой Украины ситуация принципиально иная: офицер не обязан служить 25 лет. То есть те, кому не нравится служба или он не надеется на быстрый рост в звании, могут не продлевать контракт. К тому же, зарплату украинского офицера нельзя назвать большой, а о перспективе получить бесплатную квартиру от Министерства обороны большинство лейтенантов, по-моему, даже мечтать боятся. То есть стимулов служить — и служить хорошо — стало значительно меньше. Поэтому и надежд у новобранцев на помощь офицеров, как мне кажется, тоже стало меньше. А это уже очень грустно, поскольку можно сделать такой вывод-предположение: «дедовщина» в украинской армии будет существовать еще долго…