АКАДЕМИЯ ПАТОНОВ

К 80-летию Национальной академии наук Украины увидели свет две одинаково оформленные книги. Одну из них, справочную по характеру, издала достаточным тиражом «Наукова думка». Профинансировал издание президиум НАН Украины. Вторая книга, очерки по истории НАН, подготовлены четырьмя авторами. Ее в 2000 году напечатало издательство «Фенікс» тиражом 300 экземпляров. Средства нашел один из авторов и ответственный редактор, профессор Ю.Храмов.

Мизерный тираж сделал эту книгу недоступной для широкой общественности. Просматривая свои разделы, посвященные послевоенным десятилетиям в истории НАН, я обнаружил в них немало такого, что может вызвать общественный интерес. Ведь близится дата, которая вызовет резонанс в общественно-политической жизни страны и в мировой науке.

27 февраля 1962 года общее собрание Академии наук УССР избрало президентом Бориса Патона. Все последующие общие собрания, на которых стоял, в соответствии с уставными сроками, вопрос избрания нового состава президиума НАН, неизменно высказывались тайным голосованием в пользу действующего президента.

Несмотря на хорошее знание темы, писать эту статью мне было намного тяжелее, чем любое из прежней полутысячи газетных выступлений. Хорошо знаю, что Б.Патон избегает встреч с историками, желающих поставить его в центр своих исследований. Думаю, что это не скромность и не гордыня, а просто нежелание иметь дело с субъективизмом оценок. Как известно, объективных оценок в социогуманитарных науках не существует.

Моя статья, однако, посвящена судьбе академии. Бесспорно, в истории НАН главенствующее место принадлежит Евгению Патону, пришедшему в академию 59-летним, но повлиявшим на все ее дальнейшее развитие. Эта история неотделима и от Бориса Патона, пришедшего в академию сразу после вуза, в 23-летнем возрасте.

Я тоже пришел в академию 23-летним. Когда был аспирантом, Б.Патон стал президентом. Давно уже достиг пенсионного возраста, а президент — тот же. Эти четыре десятилетия обогатили меня опытом, который поможет преодолеть субъективизм оценок. Я попытаюсь привести некоторые абсолютно точные факты и установить причинно-следственные связи между ними. Оценивать эти факты в большинстве своем поручаю самим читателям.

«Проблема Швондера»

В советском обществе социальное происхождение человека весило не меньше, чем до революции. Разница состояла лишь в том, что раньше высоко ценилось дворянское происхождение, а после революции — пролетарское.

Казалось, что большевики старательно придерживались в своей политике утверждения, содержащегося в их партийном гимне: «Кто был никем, тот станет всем». Но такой проницательный наблюдатель, как писатель Михаил Булгаков, затронул в повести «Собачье сердце» так называемую «проблему Швондера». От нападок «настоящего пролетария» Швондера представители высшей власти защищали «буржуазного» интеллигента, профессора Преображенского, у которого лечились. То есть они зависели от Преображенского.

Да, большевики ставили целью заменить «буржуазную» интеллигенцию выходцами из рабоче-крестьянской среды. В повседневной жизни появились такие понятия, как выдвиженцы, рабфаки, рабочие призывы в литературу и науку. Играя на популизме, творцы нового порядка все же учитывали неудобства «проблемы Швондера».

Большевистский террор нередко бил вслепую, а со временем и вообще стал превентивным, то есть накрывал тех, кто мог бы в будущем оказать сопротивление. Однако он, как правило, обходил людей, символизировавших в науке понятие качества. К выдающимся представителям «буржуазной» интеллигенции большевики относились с пиететом, если те не вмешивались в политику. Власть делала все, чтобы привлечь ученых к себе на службу если не добровольно, то принудительно. Советские неологизмы сталинского периода обогатились и понятием «шарашка».

В сравнительно либеральные времена нэпа Всеукраинская академия наук сохраняла относительную самостоятельность. Наиболее успешно в ней развивались социогуманитарные науки. Представителей технических наук среди действительных членов ВУАН не было. Только в 1926 году появился первый академик по специальности «строительная механика». Зато вклад гуманитариев академии в национальное возрождение 20-х годов сложно переоценить.

В 1928 году Сталин похоронил нэп. Начались социально-экономические преобразования, направленные на создание нерыночной командной экономики, сердцевиной которой был военно-промышленный комплекс. Это немедленно отразилось на судьбе ВУАН. Она должна была советизироваться, то есть потерять какую-либо самостоятельность. ЦК КП(б)У решил резко ущемить политически опасные для режима социогуманитарные исследования и развернуть в академии научно-исследовательскую работу, непосредственно связанную с потребностями технической модернизации народного хозяйства.

Академия формально подчинялась наркомату образования и финансировалась из его бюджета. Ссылаясь на это, в марте 1928 года коллегия наркомата во главе с Н.Скрыпником взяла на себя смелость перерегистрировать всех академиков, избранных в разное время, начиная с 1918 года. В составе академии она оставила 47 действительных членов. Пиетет власти перед наукой выявился в том, что только двух академиков лишили их статуса по политическим и идеологическим соображениям. Правда, нарком не устоял перед соблазном показать кто есть кто: обоих лишенных звания академика обвинили в «недостаточной квалификации».

Советизировать академию взялись председатель ГПУ В.Балицкий и Н.Скрыпник. Каждый действовал методами, свойственными его профессии.

Глава украинских чекистов летом 1929 года провел аресты среди украинской интеллигенции. Из арестованных создали антисоветский «Союз освобождения Украины» и организовали открытый судебный процесс. К лишению свободы были приговорены 26 сотрудников ВУАН, в том числе действительные члены С.Ефремов и М.Слабченко. Потом подошла очередь М.Грушевского и его школы. Академическая социогуманитарная наука была разгромлена. В последующие десятилетия она не достигла уровня 20-х гг., поскольку была вынуждена подстраиваться под марксизм-ленинизм.

Компенсируя потери, причиненные Балицким, Н.Скрыпник открыл сразу 34 вакансии действительных членов в июне 1929 г. Была введена, в порядке исключения, процедура выборов, надежно гарантировавшая успех списка ЦК КП(б)У. Кандидатуры новых академиков выдвигались в комиссиях, сформированных властью из действительных членов ВУАН, представителей научных заведений и общественных организаций. Избирались они открытым голосованием на расширенном заседании совета ВУАН. В его состав с правом решающего голоса входили чиновники наркомата образования.

Антидемократичность избирательной процедуры Н.Скрыпник компенсировал учетом «проблемы Швондера» при определении поименного списка ЦК КП(б)У. Случайные имена были в нем явным меньшинством. Нарком считал, что академию нельзя советизировать за счет ухудшения ее качественного состава. В списке фигурировали представители точных, прикладных и технических наук, бывшие всемирно известными учеными: А.Богомолец, Н.Вавилов, М.Кравчук, А.Палладин, Е.Патон, Г.Проскура, Д.Третьяков, М.Холодный и др.

Показательно, что некоторые члены ЦК КП(б)У не смогли удержаться от соблазна воспользоваться открытым голосованием, чтобы войти в состав академии. В.Затонский, имевший высшее химическое образование, на этом основании стал действительным членом ВУАН по специальности «химические науки». Н.Скрыпник позволил себе стать академиком по специальности «философия, социология и право». А.Шлихтер получил звание действительного члена академии по специальности «экономические науки».

Универсальная технология

В новом пополнении действительных членов ВУАН четверых ученых впервые избрали по специальности «технические науки». Среди них был мостостроитель Е.Патон. Работая с 1904 года в Киевском политехническом институте, он подготовил сотни квалифицированных инженеров-путейцев. Во второй половине 20-х гг. ученый увлекся сваркой металлов с помощью электричества. Как оказалось позднее, это был универсальный технологический процесс. Многие десятилетия он нес с собой (и продолжает нести) революционные изменения на производстве. Основанная Патоном в академии в 1929 году электросварочная лаборатория уже через год превратилась в солидное научно-исследовательское заведение — Электросварочный комитет.

Между тем под влиянием ускоренной модернизации промышленности Украины академия изменялась. В 1934 году десятки ее учреждений (кабинетов, комиссий, кафедр) были объединены в научно-исследовательские институты. Тогда же ВУАН перешла из ведения наркомата образования в непосредственное подчинение Совнаркому. Институты были разделены на три отдела — математических и естественных, технических, общественных наук. Е.Патон впервые вошел в состав президиума и взял на себя ответственность за отдел технических наук.

Одним из первых в ходе реорганизации, еще в 1934 году, появился Институт электросварки. Его сотрудники продемонстрировали, насколько коротким может быть путь от теоретической разработки научной темы до ее практического применения. Патоновский институт наладил связи с мощными предприятиями, в том числе Новокраматорским заводом тяжелого машиностроения, Харьковским электромеханическим заводом, заводом «Азовсталь».

Технологическим прорывом мирового масштаба стал разработанный под руководством Е.Патона скоростной способ автоматической сварки под флюсом. После тщательной проверки в заводских условиях 27 февраля 1941 года директор института выступил с официальным сообщением об изобретении на заседании президиума АН УССР.

Доводя перспективное изобретение до стадии внедрения в производство, Е.Патон не давал ни малейшего послабления ни себе, ни подчиненным. Он научился требовательно разговаривать и с представителями власти.

В 1999 году был опубликован четырехтомник Н.Хрущева «Время, люди, власть» — полная расшифровка магнитофонных записей, сделанных опальным вождем КПСС. В отдельном очерке Хрущев затронул обстоятельства первой встречи с Е.Патоном. Это был примерно 1940-й год. Три десятилетия отделяют рассказ от встречи, но поражает рельефность деталей:

«...Мне как-то позвонил украинский академик Патон. Я слышал раньше о нём, но никогда с ним не встречался. Меня информировали, что это очень интересный человек, крупнейший машиностроитель, увлекшийся проблемой сварной конструкции мостов. Он попросился ко мне на приём, и я его принял. В кабинет вошёл плотный человек, уже в летах, весь седой, коренастый, с львиным лицом, колючими глазами. Поздоровавшись, тут же вытащил из кармана кусок металла и положил на стол: «Вот, посмотрите, товарищ Хрущёв, что может сделать наш институт. Это полосовое железо (кажется, 10-миллиметровой толщины), и я его таким свариваю». Посмотрел я сварку. Так как сам я металлист, то со сваркой мне приходилось встречаться. Здесь был просто идеальный шов, внешне гладкий, как литой. Он говорит: «Это сварка под флюсом». Слово «флюс» я тогда услышал в первый раз.

Были у Патона и другие изобретения. Он рассказал, какие возможности таит в себе сварка под флюсом, какую даёт выгоду, как облегчает труд, повышает его производительность и качество сварных работ вообще, особенно их надёжность. Он был поглощён идеей сварки всех железных конструкций из чёрного металла — мостов, стропил для перекрытия зданий и пр. и доказывал, что их выгоднее сваривать, а не клепать; нарисовал передо мной такую картину, что вскоре он изготовит автоматы, которыми мы будем сваривать корабли. Глаза у него буквально горели, и в словах была такая уверенность, что он заставлял и других поверить в его идею. Он умел хорошо показать свои достижения и таким людям, которые не являются специалистами, умел убедить их в правильности своих доводов. Я был буквально очарован встречей и беседой с Патоном, его прогрессивными, революционными техническими идеями».

Вскоре после нападения гитлеровской Германии академия была эвакуирована в восточные регионы СССР. Часть ученых пошла на фронт, другие начали работать над оборонной тематикой. Ход разработки многих тем, особенно по отделу технических наук, контролировался непосредственно Государственным комитетом обороны.

Наиболее продуктивно работал на Урале Институт электросварки. Внедрение технологии сваривания автоматами позволило резко повысить производительность труда в оборонной промышленности. Большинство ученых института оказалось в Нижнем Тагиле на эвакуированном из Харькова танковом заводе. Применение метода Патона позволило в корне изменить технологию танкостроения и поставить на поток выпуск боевых машин Т-34. За войну завод выпустил 35 тысяч танков. В 1943 году Е.Патону было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Вернувшись из эвакуации в 1945 году, он стал вице-президентом АН УССР.

«Колючие глаза»

Когда скончался мой коллега, выдающийся украинский историк, то один из наших общих знакомых с искренним удивлением заметил: он всю свою жизнь каторжно работал...

Я даже вздрогнул от неожиданности. Хорошо знал, что мой коллега посвятил всего себя науке только потому, что не мог жить без исследовательского поиска. Кому наука каторга, а кому — острое наслаждение.

Пожалуй, большинство исследователей относятся к науке как к обычной работе. Это — нормально. Наука прогрессирует благодаря подвижникам, но ее достижения нередко закрепляются в жизни теми, для кого предельное напряжение сравнимо с каторгой.

Научная общественность уважает подвижников, но боится их. Впервые мне это пришло в голову, когда я читал воспоминания Н.Хрущева, посвященные Патону-отцу.

В июле 1946 года умер А.Богомолец, руководивший академией 16 лет. Именно при нем она стала системой научно-исследовательских институтов, объединенных в отделы.

Новое руководство академии определялось в ЦК КП(б)У. Как и раньше, кандидатуры в состав ее президиума подбирались из ученых, имевших большой опыт научно-организационной работы и авторитетных в академических кругах. О том, что происходило за кулисами выборов, рассказал в своих воспоминаниях Н.Хрущев.

«Когда нас всех поразило несчастье, несчастье и для Украины, и для науки, — скончался президент АН УССР Богомолец, которого все очень уважали, — встал вопрос о том, кто будет теперь президентом. Мне передавали, что учёные Украины взволновались. Это вызывалось тем, что многие из них полагали, что ЦК КП(б)У будет рекомендовать как раз Патона. Зная, с каким уважением я относился к Патону, думали, что эта кандидатура будет, без сомнения, названа. Тут следует сказать, что в АН УССР к Патону относились по-разному. Считаю, что абсолютное большинство учёных относилось к нему с большим уважением именно как к учёному. Но все очень боялись его характера и поэтому страшились того, что он станет президентом академии. Все знали его волю, нетерпимость к пустословию, конкретность в делах. У него была просто пробивная воля. До моего слуха дошли рассуждения, что если президентом будет Патон, потому что его поддерживает Хрущёв, то он поразгоняет и то, и другое, и третье, превратит Академию наук в экспериментальные мастерские. То есть обвиняли его в излишнем практицизме. Да, это был именно такой человек, который хорошо умел ставить научные знания на службу дела. Он не терпел отвлечённых разговоров и бесплодного словоблудия под маркой учёности. Действительно, для таких людей он мог быть грозой.

Мы всё же учли такое отношение к нему, и поэтому у нас не возникла идея рекомендовать его президентом. Надо было бы «нажимать», что при голосовании встречено было бы плохо. Да и Патон сам к тому не стремился. Он был поглощён своим делом и институтом, которым руководил».

Текст настолько прозрачен, что не требует пространных комментариев. В неблагодарной народной памяти Хрущев остался этаким «Никитой-кукурузником». Но на самом деле среди советских диктаторов не было более квалифицированного «инженера человеческих душ», чем он.

Хочу только еще раз показать на этом примере специфику отношений тоталитарной власти и академии. Когда Хрущева лишали всех должностей, на его голову посыпались обвинения в волюнтаризме. Этим дежурным «измом» в истории КПСС справедливо пометили проявленную вождем нетерпимость, произвол и высокомерие, прежде всего по отношению к собственному окружению. Но взгляните, насколько деликатно повел себя Хрущев с академией. Он понимал, что это закрытая корпорация с присущими только ей законами функционирования. Власть вполне осознанно ущемляла собственный произвол, чтобы извлечь максимальный эффект из управляемого объекта. Поэтому она была вынуждена считаться с последствиями академических свобод.

Президент

Борис Патон перед войной закончил Киевский политехнический (тогда — индустриальный) институт, и с 1942 года начал работать у отца. За 1945 — 1952 гг. он создал теорию автоматов дуговой сварки, на основе которой были разработаны технологии полуавтоматической сварки под флюсом. В 1950 году молодой ученый стал заместителем директора, а в 1953 году, после смерти отца, возглавил крупнейший в академии Институт электросварки им. Е.Патона.

Новые тенденции в развитии мирового хозяйства, проявившиеся уже в последние годы Второй мировой войны, не были замечены Сталиным и его окружением. Считалось, что уровень добычи угля и выплавки стали будет определять, как и в довоенные годы, экономическое могущество государства. Между тем развитые страны Запада стремительно изменялись под влиянием научно-технической революции. Индустриальное общество превращалось в постиндустриальное.

Преемники Сталина с некоторым опозданием поняли стратегическую угрозу, исходящую из научно-технического отставания СССР. В июле 1955 года проблема научно-технической революции была вынесена на рассмотрение пленума ЦК КПСС как чисто политическая. Фундаментальная наука, связанная с темой современного производства, приобретала большое значение. За короткий период были осуществлены принципиально важные изменения в пропорциях распределения национального дохода. В науку и образование начали вкладывать существенно больше средств, чем раньше.

Качественно новой ситуацией смогли в полной мере воспользоваться лишь те исследовательские коллективы, которые благодаря своей прежней работе были готовы к выходу на передний край научно-технической революции. В АН УССР лучшие стартовые возможности имел Институт электросварки им. Е.Патона. Во второй половине 50-х гг. он дал несколько принципиально новых разработок, революционизировавших производство. В 1957 году Б.Патону была присуждена Ленинская премия.

С конца 50-х гг. Институт электросварки им. Е.Патона первым в академии начал превращаться в мощный научно-технический комплекс. Совет министров УССР положительно рассмотрел просьбу Б.Патона расширить экспериментально-производственную базу института, передав ему один из киевских авторемонтных заводов. На этой базе был построен исследовательский завод. Благодаря деятельности института СССР вышел на первое место в мире по объему автоматической под флюсом и электрошлаковой сварки. На институт были возложены обязанности главного научно-исследовательского заведения по сварке в СССР.

В начале 1962 года срок президентских полномочий А.Палладина истек, а вновь баллотироваться он не пожелал. По всем объективным показателям, претендентов на высшую должность оказалось двое: 48-летний А.Ишлинский и 43-летний Б.Патон. Проведенный аппаратом ЦК КПУ негласный опрос академиков определил преимущество последнего. Голосуя за нового президента, действительные члены академии надеялись, что он использует новый объем полномочий в интересах возглавляемых ими коллективов.

Так оно и вышло. Период со второй половины 60-х до первой половины 80-х гг. включительно, названный публицистами «застоем», для академии оказался временем стремительного развития.

Научный потенциал академических институтов направлялся прежде всего на решение конкретных задач в области народного хозяйства и обороны. Речь шла вовсе не о примитивной технизации, которая отбросила бы высшее научное заведение Украины на обочину научно-технического прогресса. Курс нового руководства академии гарантировал получение дополнительных средств на создание новых институтов и опытно-экспериментальной базы. Наиболее весомым источником дополнительного финансирования были предприятия военно-промышленного комплекса.

За 1966—1985 гг. академия пополнилась двумя десятками научных институтов. Девять из них возникли за пределами Киева. Преобразование многих украинских городов в центры академической науки, начавшееся практически сразу после назначения Б.Патона руководителем АН УССР, приблизило научные исследования к производству. В 1971 г. было создано пять научных центров — Днепропетровский, Донецкий, Львовский, Харьковский и Одесский.

Много лет продолжалось негласное соревнование между АН СССР и АН УССР по объему экономического эффекта от внедрения в производство результатов научных разработок. Несравнимо более мощная союзная академия нередко проигрывала республиканской.

Академия стала своеобразной визитной карточкой Украины. Кремль не часто соглашался принимать своих высоких зарубежных гостей в Киеве. Когда же принимал, то маршруты визитов обязательно предусматривали знакомство с институтами академии, прежде всего с Институтом электросварки им. Е.Патона.

Свою первую золотую звезду Героя Социалистического Труда Б.Патон получил в 1969 году, а вторую — в 1978-м. Две звезды предполагали, по существующим правилам, установление памятного бюста на родине героя. Родиной был Киев, а в Киеве — академия. Бюст был установлен на углу Владимирской улицы и улицы Ленина (ныне — Богдана Хмельницкого), у Научно-природоведческого музея академии.

Для Б.Патона это был бюст-оберег. После июльского (1955 г.) пленума ЦК КПСС, о котором говорилось выше, компартийное руководство наукой претерпело существенные изменения. Разрешая «проблему Швондера» в собственных рядах, руководство ЦК КПСС и республиканских компартий начало руководить наукой с помощью самих ученых. Случалось, что аппаратчик из научной среды пытался вернуться в науку. После партийных высот он претендовал в академии только на самую высокую должность, пускай даже его личные достижения в науке приближались к нулю.

В тоталитарном обществе с необычайно развитой служебной иерархией наличие бюста играло важную роль. Пожалуй, не меньшую, чем постоянно подтверждаемые реальные достижения в науке. Во время конфликта, вспыхнувшего между президентом академии и одним из секретарей ЦК КПУ, руководитель республиканской парторганизации философски отметил: нового секретаря я подберу быстро, а кем заменить Патона?

Это — слухи, запомнившиеся с тех времен. Главное — совершенно другое: академики прочно держались за президента, умевшего работать и создававшего условия для успешного труда других.

Когда проржавевшие конструкции старого порядка обрушились под собственным весом, академия выжила. Как она выживала — это тема отдельного разговора, в центре которого, опять же, должен быть ее бессменный президент.

Юбилей

Б.Патон родился 27 ноября 1918 года. Именно в этот день состоялось учредительное общее собрание академии — перст судьбы!

День 27 ноября 1998 года впечатался в память. Нам, работающим в отделениях (их теперь тринадцать), сообщили ориентировочное время, когда можно было поздравлять юбиляра. Разведение во времени было нужно, чтобы избежать столпотворения в приемной. Ожидалось, что приедут руководители всех институтов, а также множество людей из других ведомств и организаций.

Все расчеты оказались крайне далекими от реальности. Своей очереди мы ждали часами. Стихийный поток желающих поздравить президента был огромен. Даже те, кто не привык подолгу сидеть в приемных первых лиц государства, терпеливо стояли в коридорах, несколько растерянно поглядывая друг на друга. Это была манифестация национального признания. Чествовали далекого от власти человека, не рассчитывая что-то получить от него, то есть от чистого сердца.

В тот момент мне вспомнился митинг в академии — где-то в конце 80-х или в начале 90-х гг. В помещение ворвался активный в общественной жизни, но серый в науке человек с сумасшедшими глазами и веревкой в руках: снимать бюст партократа Патона. Образовалась тогда и альтернативная академии общественная организация, забыл уже, как называлась.

Убежден, что этот юбилей ярко высветил особое, даже уникальное место академии в жизни украинского общества. Чтобы понять это, нужно посмотреть свежим взглядом на всю отечественную историю с конца 20-х гг.

Чем была академия Патонов для Украины в эпоху массового террора? Мне она видится Ноевым ковчегом, спасавшим разум нации.

Централизованное государство с диктаторской властью строилось как свободный союз национальных республик. Украина была слишком большой для периферийного, еще и национального образования в государстве, суть и форма которой пребывали в полнейшем противоречии. Она не соответствовала критериям государственной безопасности, и генсек уничтожал мозг украинской нации, чтобы избежать возможного сепаратизма. В таких условиях только академия давала шанс выжить украинской элите, за исключением тех ученых, которые имели несчастье специализироваться на социогуманитарных науках. Власть понимала, что существует «проблема Швондера».

Со смертью Сталина террор прекратился, и положение Украины в союзном государстве радикально изменилось. Однако республика продолжала терять элитных специалистов, которые всегда составляют мизерную долю интеллектуального потенциала в любом обществе. Только теряла их уже иным способом. Преемники Сталина были выходцами из Украины и тащили в центр аппаратных работников, которых хорошо знали. Те, в свою очередь, тянули за собой наиболее способных специалистов в тех сферах, которыми руководили.

Вымывание элиты почти не коснулось научной сферы. АН УССР стремительно развивалась, создавая украинским ученым условия для плодотворного труда в собственных подразделениях. Иногда ей даже удавалось «перехватить» элитных ученых в других республиках. К примеру, В.Глушкова.

В независимой Украине кадровая проблема, как оказалось, — самая болезненная. Разумеется, по количеству академиков, лауреатов или генералов наше государство не уступает любой из развитых стран мира. Но экономические показатели за последнее десятилетие у нее наихудшие из всех республик бывшего СССР и всех посткоммунистических стран. Это — закономерность, которую можно объяснить только жутким состоянием элитных кадров. Причины такого состояния названы выше.

Ежегодно я бываю на общих собраниях и вижу, как все меньше становится молодежи среди ведущих ученых академии. Почти все в зале — седоголовые. Утешает лишь то, что воспитанников академии в настоящее время повсюду можно увидеть на ответственных должностях. Она вырастила и сохранила свою элиту, а теперь отдает ее государству.

Не от мира сего

Сидели мы как-то в кабинете Валерия Смолия с руководителем Украинского института Гарвардского университета Романом Шпорлюком. Он сообщил, что институт получил от американских украинцев большой вклад, на проценты с которого можно развернуть немало исследований. И предложил: у вас есть светлые головы, у нас — деньги, давайте объединимся для развития украиноведческой проблематики.

Только как это сделать? Если наши исследователи едут в Гарвард или в Эдмонтон, то они уже становятся не совсем нашими. Желательно головы и деньги держать вместе.

Как это сделать? Уже имеется множество университетов, конкурирующих друг с другом. Через несколько десятилетий эволюционного развития из них выделятся наиболее престижные, и именно в них спонсоры будут вкладывать свои деньги. Спонсоры появятся, естественно, если наша налоговая система уже будет не нашей, а похожей на американскую. Вероятно, за это время сформируется и рынок ценных бумаг, который ежегодно будет давать надежный процент на вложенный капитал. Пока же миллионы наших соотечественников не получают ни одной гривни на свои ваучеры-сертификаты, а сбережения предпочитают переводить в доллары и держать при себе.

Если мы в начале ХХI века пожелаем идти тем путем, по которому Запад идет с ХVI века, то есть развивать университетскую науку, то результат получим (если получим) через несколько десятилетий.

В то же время нельзя не признать, что академия в ее современном виде — порождение командной экономики. Она не от мира сего.

Не так давно ученые академии могли рассчитывать на бюджет сверхдержавы, в том числе на почти безразмерный бюджет военно-промышленного комплекса. Теперь они зависят от нищего государственного бюджета страны, в которой командная экономика уже разрушена, а рыночная еще не появилась. Академия конкурирует в бюджете с пенсионерами, школой, медициной. И сколько бы руководители государства ни уверяли общество и самих себя, что ценят науку, они не могут радикально улучшить финансирование академических институтов.

С 1991 года Б.Патон придерживается одной линии: сохранить максимум из наработанного раньше и научить ученых обходиться без бюджета там, где это возможно. Благодаря его усилиям академию не постигла судьба Черноморского пароходства. Потери есть, но уровень исследований остается высоким. Надолго ли?