«А я хмурые дни возвращаю судьбе»

Что меня поразило в этой хрупкой женщине с неправдоподобно огромными (из-за очков для дальнозорких, что ли?) глазами — так это ее неутолимая жажда жизни. С тех давних лет, когда она, еще совсем девочка-подросток, вынуждена была стать совершенно самостоятельной, и до сих пор.

Легко и живо вспоминает она как далекие (меня, уже немолодой, еще и на свете-то не было), так и совсем недавние события своей удивительно яркой, насыщенной жизни. Щедро сыплет небезызвестными именами своих многочисленных друзей и знакомых. Не без гордости связывает их с тем, что окружает нас у нее дома: «Узнаете картину? Мне ее подарил…», «А вот на этом снимке…»… Не запыхиваясь, снует (по живописной деревянной лестнице, разделившей на два этажа ее крохотную, но по-довоенному высокую комнатку) между семейным архивом и диванчиком, на котором я ее нетерпеливо дожидаюсь: «Сейчас покажу вам эти письма». Там, наверху, все аккуратно (я бы сказала, профессионально, по-библиотечному) разложено по полочкам, коробкам, альбомам. И меня не оставляет щемящее ощущение: вот она, живая история. Одной жизни и всей нашей страны. Без домыслов, инсинуаций, подтасовок. Так, как было. Предельно достоверно. Убедительно.

Тут собирались барды. И не только

Поженившись, недавняя детдомовка Майя Гальперина и вчерашний артиллерист Алексей Потапов, инвалид войны, перенесший 19 (!) челюстных операций, студент пединститута поселились в Киеве. Поначалу в центре города, на Евбазе (сейчас это площадь Победы), а когда их барак снесли, — на окраине города, в Корчеватом. Тут появились их сыновья: Саша в 1948-м, Толя — через три года. И Майя, конечно, обрадовалась возможности работать рядом с домом. Тем более — библиотекарем, как мама.

Вполне естественно, что бывшая школьная старшая пионервожатая, Майя сразу же развила бурную деятельность. Поначалу просто изредка приглашала в читальный зал известных людей. Со временем мероприятия становились все более регулярными и популярными: «Трудно назвать писателя или артиста, музыканта или художника, которые бы не побывали на наших творческих средах», — припоминает Майя Марковна. В «библиотеку Потаповой» (на самом деле им. Марко Вовчок), на ее творческие среды, потянулась разноликая интеллигенция со всего города: «Это сейчас имена многих членов нашего клуба и его гостей — Георгия Малакова, Вениамина Смехова… — стали известными, а тогда ребята были молоды, только-только начинали приобщаться к искусству».

Так появился клуб «Экслибрис». Так Майя Марковна сама увлеклась коллекционированием книжных знаков и теперь является владелицей более 10 тысяч экслибрисов, одна часть которых посвящена ей лично.

А когда М.Потапову «переманили» в Центральную городскую библиотеку (им. Леси Украинки), поначалу в отдел, размещавшийся на ул. М. Коцюбинского, затем в тот, который называется Библиотекой искусств (возле памятника княгине Ольге), «экслибрисисты» дружно потянулись вслед за своим лидером и кумиром. Они и сейчас вместе. А те, кто далеко, не забывают: приезжают, пишут, приглашают.

Все мы родом из детства

Так откуда у моей собеседницы столько энергии? Где источник ее любознательности и жизнелюбия? Как, пройдя через трудную, не всегда справедливую жизнь, Майя Марковна сохранила доброжелательность к тем, с кем сводила ее не слишком щедрая на радости судьба?

Одно из самых ярких воспоминаний ее прошлого… День ареста отца. Нет, не так. Московский двор на Сретенке. Она — в гурьбе ребят («Вот сделанная папой фотография»). А со второго этажа льются звуки мелодии — папа играет на домре. И собравшиеся во дворе взрослые бурно аплодируют ему.

Вообще-то ее отец был художником. А мама, как я уже упоминала, библиотекарем. В Москву они попали из родной Варшавы. Как только поженились, решили перебраться из буржуазной Польши в молодую советскую страну. И жить по-новому, счастливо. Не получилось.

Отец не избежал поголовного обвинения, предъявляемого выходцам из Польши, в шпионаже. Его «взяли» на рассвете, после теплого августовского дня. Накануне он еще успел покатать своих дочек на катере. По решению «тройки» осудили на 10 лет без права переписки. Подросток Майя не догадывалась, что это то же самое, что и высшая мера наказания. Много лет спустя оказалось, что приговор привели в действие меньше чем через месяц. А в день расстрела отца (о котором семья тогда не знала) арестовали и сослали за полярный круг, в Коми АССР, жену «врага народа», маму Майи и ее младшей сестренки Юнны.

Растерянных девочек отправили в детдом. Вернее, в детдома. Шестилетнюю Юнну — в дошкольный, разлучив с сестрой на два долгих года. А четырнадцатилетнюю Майю — в переоборудованную под детдом для ребят, чьих родителей репрессировали, тюрьму в городе Семенове Горьковской области; между прочим, на родину хохломы (сейчас Потапова-коллекционер собирает и эти чудесные росписи). Майя переписывалась с мамой, точнее, со всем ее бараком, даже лагерем. С теми заключенными, чьи дети были маленькими и писать не умели. Или — постарше, но боялись, а то и тоже отбывали срок. Однажды, уже работая учительницей малокомплектной школы в глухой российской деревеньке Шахунья, в одночасье получила аж 16 писем «на волю», читала их при свете коптилки и на все отвечала. А потом узнавала, что кого-то из ее адресантов уже нет в живых… Каково было совсем юной девушке пережить такое?

Но это — позже. А из детдома она сообщала маме о том, что, добиваясь справедливости, писала кому только могла: Крупской (детдом носил ее имя), Берии (как раз сменившему на посту Ежова и, хотелось верить, назначенному именно для того, чтоб исправить ошибки предшественника), даже самому Сталину. И, представьте, получила от него ответ. Мол, дело проверяли, и приговор ее отцу (уже расстрелянному, но об этом не было ни слова!), а следовательно, и матери, вынесен правильно. С девичьей наивной верой в непогрешимость руководителей страны и таким же максимализмом выплеснула маме горе, разочарование, возмущение:

«…Неужели враг? Никогда я так не думала… Порой любила — только не обижайся — больше, чем тебя… Ты как хочешь, но если это так, то я его за это презираю.., ненавижу.., никогда не прощу… Если твое мнение с моим не сойдется, я не буду придерживаться твоего… Даже не удивлюсь, если после этого письма я стану тебе чужой, так как я знаю твою любовь к нему, эту любовь я не отнимаю. Но за это должно быть осуждение от тебя». А как еще могла воспринимать те жуткие события настоящая пионерка, к тому же председатель совета дружины детдома?

Ее мама ответила коротко: «После твоего письма у нас был траур на весь лагерь». К тому времени Майя уже многое поняла.

…В 1943-м маму освободили. По болезни. Впоследствии дело прекратили «за отсутствием состава преступления», маму оправдали. Как и отца. Хорошо, что хоть ее — не посмертно. До Победы она работала вместе со старшей дочерью в школе. После реабилитации вернулась в Москву.

А Майя по переписке познакомилась с братом другой учительницы, Галины Потаповой. Два года ежедневно получала от него письма, бывало — на сорока страницах. Встретилась. Вышла замуж. Родила двух сыновей. Теперь у нее уже трое внуков и трое правнуков. И так хочется, чтобы молодежь понимала старших. Чтобы докопалась до своих корней и гордилась своими предшественниками. Ну, хотя бы тем, что работа их прапрадеда Марка (он участвовал в создании макета Ленинградского порта) демонстрировалась на Всемирной выставке в Париже. В том самом злосчастном 1937-м, когда его не стало.

Левши всех стран, объединяйтесь!

Мы познакомились в подразделении Центральной городской библиотеки — Библиотеке искусств — на совершенно уникальном мероприятии: фестивале левшей, еще одной воплощенной в жизнь идее неугомонной Майи Марковны Потаповой. Прослышала она как-то, что вот уже более десяти лет леворукие жители Англии, а затем и Америки объединяются для защиты своих прав. Ведь, живя в «праворуком» мире, они вынуждены приспосабливаться к его правилам. Между тем именно среди левшей встречается наибольшее число талантливых людей — доказано, что у них лучше развито правое, отвечающее за творческие способности, полушарие головного мозга. Словом, их надо беречь. И вообще — добиваться того, чтобы леворукие дети сызмальства гордились тем, что они родились именно такими.

Деятельная левша Потапова, присматриваясь к тому, как читатели заполняют библиотечные формуляры (благо их перерегистрация проходит ежегодно), выявила среди них немало своих «товарищей по несчастью» (или, наоборот, по везению). И пригласила их на вечер-фестиваль. Он проходил по той же проверенной схеме, что и заседания клуба «Экслибрис»: выставка книг о великих левшах (Пифагоре, Наполеоне, Марке Твене, Чарли Чаплине…), экспозиция работ присутствующих, в частности 16-летней ученицы Академии искусств Лиды Мороз, которая, кстати, несла — левой рукой — олимпийский огонь по улицам Киева; выступление самого авторитетного в стране специалиста по леворуким доктора медицинских наук, профессора, академика Анатолия Павловича Чуприкова… А главное — утверждаю как очевидец — там была такая теплая, почти семейная атмосфера! Удивительно ли, что, перезнакомившись, участники фестиваля (почти все они блеснули своими талантами) единодушно высказались за создание при Библиотеке искусств еще одного клуба — городского Клуба левшей, который со временем вполне может стать украинским филиалом Всемирного клуба в Лондоне.