Потерянные крестоносцы

Киевлянка Леся Калинская, филолог и специалист по украинскому постмодернизму, неожиданно оказалась на факультете славянских языков и литератур Иллинойского университета в Чикаго — и вскоре начала снимать кино. Материал для последнего фильма «На земле потерянных крестоносцев» привезла с Кавказа, из Хевсуретии. Его судьбу боится сглазить и будет представлять ленту для просмотра на самые яркие кинофестивали мира.

— Леся, как по мне, дистанция между украинской филологией и серьезным кино немного великовата. Каким образом произошел такой поворот в вашей жизни?

— Теоретиками постмодернизма были именно американские интеллектуалы украинского происхождения, в частности Богдан Рубчак, известный в Украине как поэт нью-йоркской группы. Знакомство с ним на литературной конференции подтолкнуло подать документы в Иллинойский университет в Чикаго, где преподавал г-н Богдан. Так свершилось путешествие в Америку, которое спровоцировало еще детскую мечту снимать кино.

Началось все с очень интересной работы на съемочной площадке талантливого молодого режиссера Уны Ли. А позже я подала документы на режиссерский факультет Школы искусств имени Тиша Нью-Йоркского университета. Этот факультет считается едва ли не самым лучшим в США. Его выпускники — Мартин Скорсезе, Джим Джармуш, Оливер Стоун, Спайк Ли и др. В отличие от коммерческих калифорнийских киношкол, этот факультет имеет репутацию интеллектуального учреждения, не зависящего от студийной системы. Для поступления в аспирантуру экзамены и тесты были не нужны. Надо было снять фильм. А еще написать сцену с диалогом, сценарий немого короткометражного фильма и синопсис полнометражного. В конце — беседа с профессорами университета. Например, показывают фото и предлагают придумать сюжет к нему, чтобы оценить визуальное и драматическое мышление абитуриента. Был очень большой конкурс, но я поступила.

Когда занималась литературой в Чикаго, то даже не думала учиться на режиссерском. Это казалось нереальным, не из этой жизни... Образование в Нью-Йоркском университете интересно тем, что оно суперпрактическое. Никакой лишней болтовни. В первый день обучения мы уже осваивали шестнадцатимиллиметровую кинокамеру, а через два месяца — снимали свою первую короткометражную картину.

— На чьи деньги?

— Университет предоставляет нам возможность пользоваться аппаратурой, плюс небольшую сумму денег. Но остальное находят сами аспиранты. Кто-то работает, кому-то помогают родственники, кому-то повезет получить грант... Относительно организации съемок — и это мы делали сами. Все, абсолютно все, начиная с поиска актеров, локаций и съемочной группы, и заканчивая покупкой кофе для персонала и погрузкой аппаратуры в машину. Мне очень повезло. Когда родители и друзья узнали, что я поступила в такой престижный университет, они меня серьезно поддержали. Но все равно было очень трудно. Иногда на съемках после нескольких месяцев бессонных ночей казалось, что от напряжения вот-вот треснет позвоночник. Часто было так, что мы возвращались в первом-втором часу ночи, а уже в пять должны были снова быть на месте. Америка очень изменила мое представление о режиссере, который сидит в кресле и только руководит. Здесь ты должен уметь все, быть человеком-оркестром и не бояться физического труда. Это и есть свобода, настоящая свобода, хотя иногда ее очень трудно нести...

— Расскажите о специфике режиссерского образования вашей школы.

— Сначала каждый из студентов сам пишет сценарий для своего фильма. И когда формируется съемочная группа, например, из шести человек, она сдает под ключ шесть короткометражек. Выходит, что на одном фильме ты режиссер, на следующем — оператор, потом звукооператор, продюсер, осветитель, сет-дизайнер, иногда даже актер... Режиссер должен понять, как ему руководить каждым человеком, как на профессиональном языке рассказать звукооператору о желательном «вкусе» звука твоего фильма, как оператору объяснить, чего ты хочешь от кадра, о его «запахе»... За годы учебы я работала на съемках более сорока фильмов. Мы и монтировали самостоятельно. Это очень важная часть режиссуры. Так что система образования в Тиши абсолютно практическая. Никакой симуляции.

— Расскажи о каком-то из своих главных или любимых фильмов...

— Называется он «Воздухоплаватели». Мне очень повезло с этим фильмом. В частности потому, что на главную роль в нем согласился известный грузинский актер Кахи Кавсадзе, который сыграл Абдуллу в фильме «Белое солнце пустыни». В Нью-Йорке он был с американско-грузинским театром из Вашингтона. Они привезли спектакль «Гость и хозяин» по произведением Важи Пшавелы. Очень успешные гастроли, публика устроила фантастический прием. Я поняла, что должна написать для Кахи сценарий. Вышла эдакая урбанистическая модерная сказка о грузинском художнике, живущем в Америке. Бедняга, чтобы выжить, работает в русской бане. Другой персонаж, молодой украинец, подрабатывает на строительстве. Его роль исполнил Андрей Годованец, диктор и журналист «Голоса Америки». Итак, имеем классическую историю эмигрантов. Они становятся друзьями. Оба романтики, обоим хочется вырваться из нищеты. Они соглашаются лететь на воздушном шаре, рекламирующем русскую водку. И после разных проблем с бруклинскими бизнесменами, оказавшимися негодяями, они похищают этот шар и летят в Киев... Мы снимали зимой, в один из самых холодных дней, на настоящем воздушном шаре. С трудом нашли пилота, который согласился лететь, поскольку зимой никто на воздушных шарах не летает. Уже в небе Кахи Кавсадзе сказал: «Ты смотри, летим! Ох, уж мне эти горячие украинские женщины. Я и не думал, что достанешь шар. Боялся, будем снимать в студии». Это было фантастическое приключение и серьезное событие в моей жизни. Представьте себе: звезда грузинского кино и театра соглашается прилететь из Тбилиси в Нью-Йорк и бесплатно сыграть в фильме молодого режиссера. Просто ради того, чтобы получить новый опыт, познакомиться с новой командой. Я встречала знаменитых актеров, но очень мало таких скромных и настолько преданных искусству. Да что там говорить, Кахи Кавсадзе — настоящий рыцарь.

— Я впервые увидела Кавказ, когда была подростком. Путешествуя вместе с родителями на лошадях по горам, я буквально заболела Грузией. А потом в Нью-Йорке познакомилась с тбилисским скульптором Нико Абазадзе. Он и рассказал мне об уникальном хевсурском искусстве меча. В свое время, когда шла война и Грузию буквально разрывали на части, он понял, что нужно хотя бы зафиксировать на пленку островки традиционной культуры. В горах он нашел стариков хевсуров, которые владели старинным искусством фехтования — чра-чрилоба. Даже еще в середине ХХ века хевсуры устраивали поединки. Нико популяризировал это искусство пятнадцать лет. Его фанатизм меня поразил и зажег идеей сделать фильм. Планировался американско-грузинско-украинский проект. Два года мы бились головой об стенку, пока не получили часть финансирования для съемки от Грузии и США. Ныне ищем финансы для пост-продакшн. Это документальный фильм в стиле «синема верите». Он будет принципиально отличаться от публицистической документалистики. История будет разворачиваться в драматических сценах с минимальным использованием «говорящих голов» и закадрового текста. То есть мы структурируем наш фильм почти как художественный.

— А как представлена украинская сторона вашего фильма?

— Прежде всего людьми и параллелями. Я горда тем, что рядом со мной работал Сергей Михальчук. Это гениальный оператор, который участвовал во многих известных проектах, в частности в представленном на «Оскара» фильме Олеся Санина «Мамай». У Сергея редчайший дар. С одной стороны, благодаря экстремальному опыту документальных съемок в Чечне, Сомали, на Южном полюсе он выработал способность быстро и точно «ловить кадр», ловить настроение человека и природы в любых условиях. С другой стороны, у него тонкий эстетический вкус и эмоциональное чутье, позволяющие ему талантливо выражать себя в художественном кино. Считаю, что на сегодняшний день Михальчук является одним из лучших операторов в Восточной Европе.

Кристина Котляр — продюсер нашего фильма. Родившаяся в США украинка, она героически отважилась ехать в далекие и дикие горы. Мы путешествовали более месяца на высоте 3— 4 тыс. метров над уровнем моря. Палатки, горные дожди, мокрые спальники, старая «Нива» со сломанными тормозами, горная болезнь, красные волки, конные переходы по узким тропкам, плохо прирученные кони, почти средневековой быт — но романтика сумасшедшая... Фильм хотим сделать в трех версиях: грузинской, украинской и английской. Для украинского дубляжа приглашаем Леся Подервянского.

— Расскажите о своих грузинских коллегах.

— Прежде всего, скажу, что у нас было два режиссера: ваш покорный слуга и талантливый молодой грузин Георгий Кхаребава. Идея двух режиссеров и вообще смешанной группы возникла тогда, когда стало ясно, что фильму нужна международная перспектива. И что он не только о Хевсуретии, а об исчезающих культурах вообще. Мы хотели увидеть предмет изображения изнутри и извне, объединив грузинский и американско-украинский взгляды.

— А не трудно было сотрудничать двум режиссерам?

— Нет, наоборот, очень интересно. Выступая режиссерами отдельных эпизодов, мы дополняли друг друга. Кроме того, это очень удобно с практической точки зрения. Часто мы разбивались на две группы: украинскую и грузинскую, поскольку снимать нужно было много, а времени катастрофически мало. Например, украинская группа снимает переход через Большой Кавказский хребет, а грузинская — проводит воздушную съемку с вертолета и тому подобное.

Продюсером с грузинской стороны, дизайнером и одним из главных героев фильма стал уже упомянутый Нико Абазадзе, уникальный и всесторонне одаренный человек. Вторым героем и консультантом проекта — талантливый автор публикаций по истории и этнографии Грузии Вахтанг Кизирия. С этими двумя людьми мы вынашивали идею фильма в прокуренных бруклинских кухнях на протяжении трех лет. Для завершения портрета — вспомню нашего второго оператора Давида Гуджабидзе, известного работой над фильмом «Голубые горы», а также менеджера и проводника Миндию Тсиклаури.

— Это, пожалуй, отдельная тема разговора, но Хевсуретия напомнила мне Запорожскую Сечь. И здесь и там социальная структура имела черты военной демократии. В Хевсуретии избирали совет старейшин, а уже те избирали Хевисбери, который был вместе с тем и жрецом-священником, и военным предводителем. Хевсуры были свободными людьми, никогда не знали крепостничества. Даже в средневековые времена законы феодализма там не действовали в своем классическом виде. У хевсуров не было сюзерена, и подчинялись они непосредственно грузинским царям. Только во время войны хевсуры спускались с гор защищать свою веру и Грузинское царство. На протяжении веков из них набирали личную охрану грузинских царей. Ни российская империя, ни позже Советский Союз не смогли подчинить хевсуров. Чтобы сломать, их переселяли на другие территории, в долины, в частности в Кахетию. Ведь это гордые свободолюбивые люди, которых окружает божественная красота... Переселить этих людей в долину, заставить работать на винограднике или на заводе было страшной жестокостью. Многие из них погибли. Но некоторые — самые смелые — остались в Хевсуретии. Сегодня их очень мало, а старых, которые еще помнят чра-чрилобу, вообще, может, трое-четверо.

— А почему хевсуры не передают приемы чра-чрилобы своим детям, внукам? Они же должны осознавать, что с их уходом это боевое искусство исчезнет?

— Понимаете, жизнь хевсуров очень сложная... В большинстве их сел нет ни дорог, ни электричества. Если зимой кто-то заболеет, то добраться до больницы невозможно. Их дети и внуки сбегают в Тбилиси, пробуют стать современными людьми. И хорошо, что появляются люди «извне», такие как Нико Абазадзе и Вахтанг Кизирия, которые приезжают из Нью-Йорка, чтобы зафиксировать традиционное искусство этого народа. В Украине больше интересуются восточной культурой. Я очень уважаю восточные боевые искусства, когда-то сама занималась... Но дело в том, что им ничего не угрожает. Школы ушу, тайчи, айкидо и т.п. существуют во всем мире. У грузинских мастеров чра-чрилобы нет школы. Они простые люди и не понимают, что оно такое — «школа». Но эти фехтовальщики с обрубленными в поединках пальцами и шрамами на голове и всем теле несут информацию поколений. Я уверена, что где-то на Гуцульщине тоже есть старые люди, которые в свое время владели боевыми искусствами. Я не о том, чтобы бить себя в грудь, дескать, давайте будем патриотами... Просто мне кажется, сегодня важно зафиксировать и осмыслить то аутентичное, что еще осталось где-то здесь, рядом с нами. В конце концов этот фильм не только о боевом искусстве. Для меня он прежде всего о противопоставлении технократической цивилизации и традиционной культуры.

— В каком аспекте?

— Интересно то, что хевсуры были не только легендарными воинами, но и глубоко верующими людьми. Подобно рыцарям Западной Европы, хевсуры имели черты жрецов-воинов. И хотя их христианство было смешано с язычеством, основными символами хевсурской культуры были крест и меч... Я часто думаю, что упадок искусства меча примерно совпадает с упадком веры и формированием светского общества. Массово уничтожать людей начали примерно в то время, как Ницше «сообщил» о смерти Бога. Как-то оно совпало: цивилизационный прыжок, милитаристское нагнетание и кризис христианства и других религий. Я не пытаюсь сейчас романтизировать хевсуров, запорожцев, рыцарей Западной Европы или самураев. Конечно, они не были красными девицами. Каждый воин имеет дело со смертью, имеет свою, как говорят американцы, «темную сторону». Люди всегда были жестокими. Но одно дело убивать своего противника мечом и смотреть ему в глаза, другое — сбрасывать бомбы на анонимного врага. Думаю, что искусство хевсуров — это благородный способ регулировать свою агрессию.

— Вы упоминали о каких-то особых правилах на поединке...

— Хевсурский поединок очень отличается от западноевропейской аристократической светской дуэли. В частности, потому, что кровь имела у хевсуров сакральное значение. Так что речь шла о чем-то большем, чем о «сатисфакции». Ясное дело — горцы не мушкетеры. Никто не бросал друг другу перчатку. Поединок происходил без секундантов. Хотя народ этот темпераментный и горячий, правила поединка у них очень строгие. Главное — как можно меньше ранить друг друга. Длину раны измеряли зернами. Сколько в рану помещалось зерен, столько коров или килограммов меди обидчик обязан был отдать раненному. Суперклассом считалось, чтобы в ней не поместилось ни одного зернышка. И что еще интересно... Это для меня вообще какая-то мистика. Когда начиналась война, хевсуры спускались с гор, одевали кольчуги и бились с врагом. Война завершалась — и они возвращались в горы, чтобы снова заниматься обычными делами: охотиться, пасти овец. Никакой военной муштры. Только поединки. Вот как это все объяснить? Небольшая страна, веками со всех сторон окруженная врагами. И она все-таки выжила, не растворилась...

— Во время поединка могли и убить. Действовала ли в таком случае кровная месть?

— Здесь нужно помнить: настоящее искусство состояло в том, чтобы не убить. Действительно, кто слабее владел техникой поединка, часто терял контроль над собой, а потому мог серьезно ранить, даже убить. Наказание за это было жестокое и неминуемое. Для хевсуров кровь — это символ жизненной энергии. Они верили, что ее следует вернуть, иначе невозможно жить. Семья погибшего должна была убить обидчика. Такая жестокая правда.

— Знаю, что рабочее название фильма «На земле потерянных крестоносцев»... Почему, собственно, крестоносцы?

— Хочу подчеркнуть: название только рабочее. Некоторые западные ученые считали, что хевсуры — это крестоносцы, которые потерялись в горах Кавказа, не дойдя до Иерусалима. В старинных манускриптах Западной Европы есть иллюстрации с изображением монахов с маленькими щитами и мечами в той же боевой стойке, в которой стоят воины-хевсуры. Чра-чрилоба — абсолютно уникальна. Ничего общего с западноевропейскими техниками владения мечом. Словом, американцы так и не договорились: то ли это чра-чрилоба пришла на Кавказ, то ли кто-то из европейцев научился у хевсуров. Конечно, грузины возмущаются: при чем здесь крестоносцы?! Они уверены, что чра-чрилоба — это аутентичное грузинское искусство. Название фильма выбрали, чтобы заинтересовать западного зрителя. Рядовой американский зритель где-то в Колорадо или Техасе не знает не только, что такое Хевсуретия, но и о Грузии не имеет никакого понятия. В Иллинойском университете в Чикаго я преподавала украинский и русский языки и студентам однажды сказала, что Сталин родился «ин Джорджия». Тогда кто-то удивленно отметил: «Никогда бы не подумал, что советский диктатор родился в американском штате...»