Поддержать
Вашего родственника мобилизовали. Скоро ему отправляться на фронт. У него слишком короткий ненадежный броник, каска, которую можно проломить ударом кулака, и берцы, которые натирают ноги так, что сто метров кажутся марафоном. И тогда сбрасываются все — семья, родственники, друзья, соседи, знакомые и незнакомые, чтобы купить все это лучшего качества за свой за счет вместо государства. И вместе с тем вы еще должны уплатить налоги. Волонтеры и общество в целом возмущены. Но есть ли коммуникация с властью? Как вообще на протяжении всех этих лет войны живет гражданское общество, те активные люди, которым, как говорится, «нужно больше всех», не для себя, а для других?
В конце марта украинская общественная организация «ІСАР Єднання» представила новое комплексное социологическое исследование «Гражданское общество Украины в условиях войны» за 2023 год (проведено Киевским международным институтом социологии (КМИС).
О том, с какими вызовами сейчас сталкиваются общественные организации и волонтеры, мы говорили с исполнительным директором «ІСАР Єднання» Владимиром Шейгусом.
В этом месяце все волонтерское сообщество взбудоражил вопрос налогообложения помощи военным. Речь идет о подпункте 1.54 статьи 165 Налогового кодекса Украины.
Согласно этой норме, если волонтерский фонд передает помощь не военной части, а непосредственно военному, то должен уплатить 18% НДФЛ и 1,5% военного сбора. Если помощь передает волонтер, который есть в реестре Государственной налоговой службы, платит военный. От уплаты налога освобождаются только военные, имеющие статус участника боевых действий (УБД).
Народный депутат Инна Совсун, которая стала инициатором дискуссии и предлагает освободить от налога всех военных независимо от статуса (законопроект № 11011), говорит, что лишь около 40% действующих военных имеют статус УБД — такие данные ей предоставили в Минобороны. Вместе с тем в Минфине и Налоговой службе Совсун ответили, что считают целесообразным сохранить налог для наполнения госбюджета.
Волонтер Диана Макарова опубликовала приблизительный список нужных военным вещей, которые невозможно передать на воинскую часть. Это — инструменты, зарядные станции, витаминные смеси, влажные салфетки, полиэтилен для блиндажей, турникеты и многое другое.
Вопрос налогообложения остается неурегулированным с самого начала войны, а волонтеры ходят по лезвию ножа, балансируя между помощью военным и перспективой когда-то столкнуться с интересом налоговиков к своей деятельности.
— Владимир Александрович, как на это реагирует общественный сектор? Пытается ли коммуницировать вопрос с властью? Какой будет дальнейшая работа волонтеров и ОО, если соответствующая норма останется и будет активирована?
— Мы помним, был период, когда волонтеры собирали деньги на свои счета, карточки, и потом государство пыталось запустить систему налогообложения этих поступлений, если человек не мог объяснить их происхождение. И была реальная угроза, что человеку, который насобирал миллион гривен, придется уплатить как минимум 300 тысяч налогов, которых неоткуда было взять, потому что волонтер собирал деньги не для себя, а чтобы спасать людей или оборонять страну.
Тогда общественные организации (и мы в частности) вместе с депутатами наработали соответствующий механизм и назвали таких волонтеров «физическое лицо-волонтер». Была амнистия на налог, а дальше вступила в силу норма, согласно которой волонтер должен был зарегистрироваться, зарегистрировать карту и представить документы, которые бы свидетельствовали, что деньги были собраны и потрачены по назначению.
Сейчас нарабатывают несколько законопроектов об урегулировании работы украинских и иностранных волонтеров. Некоторые из них будут представлены в ВР.
— Во время презентации исследования представитель КМИС заметила, что многие волонтеры не регистрируются официально и реальный масштаб волонтерства в стране больше. Почему?
— За 2023 год дополнительно появились 8563 общественные организации. Часть из них зарегистрировали либо волонтерские группы, либо отдельные волонтеры, — согласно закону, зарегистрировать БФ можно даже единолично. Регистрация юридического лица дает им возможность быть большими игроками, вступать в партнерства, чтобы получать те или иные возможности либо в финансовом плане, либо в виде товаров и даже услуг. Это одна из причин, почему волонтеры не регистрируются.
Другая — волонтеры перефокусировали свою направленность и уже не так активно собирают средства. Да и внимание тех, кто донатил, уменьшилось, и собирать ресурсы так, как это было в 2022-м или даже в первой половине 2023-го, уже нельзя. Соответственно, потребность в таком количестве частных инициатив для регистрации волонтеров отпала.
На октябрь 2023 года зарегистрированы 6734 волонтера. Это много. Думаю, это количество более или менее отображает нынешнюю ситуацию — те, кто еще собирает деньги на собственные счета или карточки, большей частью зарегистрированы.
Часть волонтеров работает с неденежной формой помощи, то есть смысла регистрироваться как волонтер нет. Ведь большей частью реестр нужен для легализации денежной помощи.
— Исследование свидетельствует, что коммуникация и сотрудничество общественного сектора с центральной и местной властью в течение года была недостаточно эффективной. Есть ли сейчас та условная «точка сборки», в которой общество, доноры и власть могли бы сойтись для эффективного сотрудничества?
— Широкой коммуникационной платформы, где бы собирались все три сектора, на сегодняшний день нет. Есть рабочие группы при министерствах, есть платформы с наблюдательными советами, например, между министерством и донорским сообществом; есть рабочие группы, где собираются ключевые игроки гражданского общества и представители центральных органов исполнительной власти (ЦОИВ); есть профильные встречи между властью и донорским сообществом, где широкого гражданского общества меньше. Есть не особо действенные общественные советы при органах местного самоуправления.
На Национальном совете по безбарьерности, которым занимается первая леди, периодически встречаются представители разных органов власти, доноров и гражданского общества. Но большей частью это отчетные встречи о реализации Национальной стратегии содействия развитию гражданского общества. Полноценного голоса гражданского общества там нет.
Прежде всего не хватает механизмов и инструментов информирования заинтересованных лиц в разных секторах о том, что происходит, например в процессах восстановления. Чтобы узнать об изменениях на уровне любого министерства, представителям гражданского общества надо приложить значительные усилия, чтобы найти информацию, или иметь индивидуальные контакты.
То же самое происходит на уровне местной власти, в частности во время разработки стратегий территориальными громадами. Культуры вовлечения гражданского общества нет. Связи между властью и гражданским обществом большей частью разорваны либо не работают, и площадок, чтобы получить доступ к информации, почти нет.
Считают ли коммуникационные команды при ЦОИВ гражданское общество целевой аудиторией? Выставляют ли в публичный доступ все наработки, а не только базовую версию? Коммуницируют ли во время подготовки документов с гражданским обществом?
Например, когда Минсоцполитики начало разрабатывать новый порядок ввоза гуманитарных грузов, было широкое обсуждение. Работа велась почти девять месяцев, нарабатывали положение перевода системы в онлайн. Но весь этот процесс был недокоммуницирован гражданскому обществу, и в конце 2022 года среди волонтерского сообщества возникла напряженность. И волонтеры, которые завозили гуманитарную помощь, и их партнеры были удивлены тем, что правила меняются. Многие и так уже уменьшали помощь Украине, а в таких условиях кое-кто вообще отказался помогать, завозить грузы.
Министерство было вынуждено вернуться к коммуникации с общественностью, чтобы понять, что не удовлетворяет волонтерское сообщество и других игроков. Начальной коммуникации было недостаточно для понимания, что такая система нужна, что она будет необременительной и сможет облегчить многие вопросы. (Новый порядок ввоза гуманитарных грузов через онлайн-систему заработал в Украине с 1 апреля. — О.Ч.)
С дружественными, так сказать, представителями власти мы встречаемся, чтобы поспособствовать формированию коммуникационных команд. Знаний, специалистов по коммуникации не хватает. Недостает институционной способности эффективно коммуницировать с широкой общественностью не на уровне «проинформировать», а на уровне «еще и привлечь».
При секретариате Кабмина есть коммуникационная команда. Однако многое происходит непосредственно на уровне отдельных министерств, территориальных громад, местного самоуправления. И там ситуация еще хуже. Все зависит от руководства, от эффективности механизмов коммуникации, которые давали бы больше понимания, заинтересованности и, соответственно, больше человеческих, финансовых и других ресурсов.
— В исследовании есть конкретные рекомендации о поддержке деятельности и развития органов гражданского общества во время войны. Есть ли уже реакция власти?
— Фактически исследование мы только представили. Опрошен 1501 респондент, оно репрезентативно и отражает то, что происходит в обществе. Сейчас мы распространим результаты исследования. И дальше уже можно думать, чем из этого можно воспользоваться.
— В исследовании, в частности, есть информация о суммах помощи, которые в течение года удалось привлечь из-за рубежа. Всегда ли грантовые средства покрывают реальные потребности Украины?
— Это сложный вопрос. Гражданское общество реагирует на то, что болит сегодня. Если организации занимались социальными вопросами, а надо помогать военным, то они переориентируются и ищут деньги, чтобы реагировать на потребности настоящего.
Поддержки никогда не было и не будет достаточно. Мы видим в исследовании, что 22% — это международные гранты, 69% — частные средства, донат, краудфандинг, членские взносы, благотворительные акции.
В большинстве донорских организаций более постоянное планирование и программы не такие гибкие, если это не быстрое или гуманитарное реагирование. Донорское сообщество планирует свои программы не меньше чем на год, а большей частью — на пять лет. Проекты, которые предусматривают существенные средства, планируют на два года вперед. А у нас сегодня война, которая многое меняет.
Донорское сообщество предоставляет очень много общей и программной поддержки, инвестирует в развитие потенциала. Способность организаций эффективно привлекать ресурсы и управлять ими дает им возможность делать больше. Международное сообщество большей частью помогает в том, чтобы мы стали более самодостаточными, приобрели опыт экспертизы.
Поддержка Украины постоянная, но перед вторжением денег было намного меньше. Донорское сообщество больше фокусировалось на том, чтобы мы становились самодостаточными, действовали и оперировали самостоятельно, а не полагались лишь на международную поддержку.
Многие сегодня говорят о так называемой локализации — отдавать на места больше лидерства. Чтобы местные организации были способны выполнять больший объем работ, привлекать больше ресурсов и даже оперировать теми ресурсами, которыми раньше руководили международные организации в разных странах.
Донорской поддержки будет больше, в частности и потому, что деньги будут поступать через местные организации. Стоит вспомнить и о нашем кандидатстве в Европейском Союзе: после вступления страны в ЕС значительная часть донорской поддержки перейдет к другим странам, которым нужно способствовать в развитии, наращивать способности. Зато мы получим доступ к структурным фондам ЕС, другой поддержке и, надеемся, репарациям.
То есть в ближайшей перспективе поддержка будет увеличиваться, но после вступления в ЕС денег, к которым привыкло гражданское общество, вероятнее всего, будет намного меньше.
— То есть сейчас можем говорить о том, что доноры постоянно держат в фокусе повестку дня и понимают конкретные нужды Украины?
— Они финансируют много инициатив, напрямую — государство. Коммуникации постоянные, проводится мониторинг. Думаю, в концентрированном виде информации о том, что и как происходит, у них даже больше, чем у нас. Там, где видят просадку, они стараются добавлять поддержки.
Если мы (государство, гражданское общество, частный сектор) каждый на своем уровне будем реально состоятельными, прозрачными, подотчетными, понятными и прогнозируемыми, то ресурсов у нас будет значительно больше и локализация произойдет.
Мы сегодня много недополучаем, в частности, из-за посреднических организаций, которые администрируют деньги, а потом распределяют здесь тем или иным способом. Одно дело, когда Международный комитет Красного Креста что-то делает, например для беженцев, другое — когда локальные местные организации будут иметь такие же средства, которые стопроцентно будут тратить на граждан Украины.
— Можно ли уже говорить о каких-то временных рамках завершения локализации международной помощи?
— Вопрос предоставления ресурсов местным организациям вставал еще в 2012–2014 годах. В 2022–2023 годах на локализацию был очень большой запрос. Но 2023-й уже позади, а локализация как таковая не произошла. Средствами все равно оперируют либо организации-посредники, либо международные организации, которые открыли украинские представительства.
Процесс затягивается, все ищут механизмы, как эту локализацию запустить. Конечно, здесь и вопрос безопасности, и отсутствие тех, кто имеет опыт управления хотя бы сопоставимыми суммами и может ими распоряжаться. Опытная средняя ОО оперирует 70–150 тысячами долларов. Известные организации с опытом могут иметь бюджет около 50 миллионов долларов. Но когда мы говорим о полумиллиарде или трех миллиардах долларов помощи, организаций, которым можно было бы доверить такую сумму, немного.
Другой аспект — международные посреднические организации не особо заинтересованы «отпускать» деньги, ведь они вынуждены будут прекратить работу своих представительств в Украине. Так что здесь еще и вопрос искреннего отношения к локализации организаций, имеющих сегодня доступ к деньгам.
В 2022 году у Украины было очень много возможностей получать финансирование. И многие наши партнеры (например Великобритания, Польша и др.) активно выказывали желание оперировать средствами для нас, поскольку в Украине институции или какого-то конкретного прозрачного механизма для передачи огромных средств в управление не было. И мне кажется, что доступ к ресурсам мы начали терять уже тогда. Но сегодня, думаю, у нас все равно хорошая позиция, потому что инфраструктура, способная оперировать этими ресурсами и привлекать новые, понемногу появляется.
Саманта Пауэр заявила, что деньги Агентства США по международному развитию в 2024 году должны идти через местных игроков в размере как минимум 25%. (Возглавив USAID 2021 года, Пауэр высказала намерение в течение четырех лет увеличить долю финансирования, направленного местным организациям, с 6 до 25%, а до конца десятилетия отдать ведущую роль в 50% программ USAID местным партнерам. — О.Ч.)
— Можете ли назвать несколько признаков эффективной общественной организации?
— Эффективная организация заботится о своей репутации, работает над усилением организационной способности, имеет необходимый уровень внутренней бюрократии. Это прогнозируемая для партнеров организация, которая может продемонстрировать эффективные и понятные программы, наличие необходимого персонала с нужной квалификацией.
И здесь не так важно, насколько организация активна. Есть организации, особенно волонтерские, которые эффективны полгода-год, а потом по разным причинам уже не могут быть настолько активными и сворачивают свою работу.
Эффективная организация будет эффективной и в том, как достигает целей: имеет ли влияние, удовлетворена ли ее целевая аудитория, насколько сама структура здорова с точки зрения внутренней слаженности. Инвестирует ли она в персонал, заботится ли о внешней коммуникации и участии в партнерствах, коллаборациях, кооперациях и так далее.
В нашей среде деньги ходят за организациями, гарантирующими эффективность своей деятельности и то, что финансы контролируются. Очень важен внутренний контроль, чтобы один или два человека не могли воспользоваться доступом к деньгам для решения собственных проблем.
Раньше развитие организации возлагалось на доноров, которые давали деньги организации и запускали программы обучения. В 2012 году мы изменили этот подход. Отныне мы проповедуем не donor-driven-подходы (управляемые донорами), а organization-driven — сами организации имеют возможность развиваться, учиться: как быть прозрачными, как привлекать ресурсы, отчитываться, коммуницировать, усиливать программную работу, объединяться.
Мы («ІСАР Єднання». — О.Ч.) создали систему по развитию и повышению потенциала и способности общественных организаций — так называемый маркетплейс по организационному розвитию. Это онлайн-система, которая дает возможность найти провайдера услуг по усилению институционных способностей по определенной тематике и даже в определенной локации. Также мы администрируем пространство, которое называется «Дом гражданского общества», чтобы люди, вовлеченные в работу ОГС, могли получить консультацию, провести мероприятия, встретиться с партнерами из государственного сектора и тому подобное. Это для них бесплатно.
Важно, чтобы такие экосистемы были и на уровне государства. В Украине 1439 территориальных громад. Где людям получить знания? Должны быть тысячи экспертов, которые могли бы помогать на местном уровне. Этого точно не хватает государству. Мы все уже откровенно говорим о том, что институционная состоятельность в нашей стране невысока.
— Почему у государства не получилось?
— Одна из причин — не было хозяина, который мог бы за всем этим следить, подражать и дальше двигаться с такой системой. Была инициатива небольшого количества людей, и когда те, кто запускал этот «маркетплейс для развития», ушли с государственной службы, он остановился.
Во-вторых, все, что делает государство, забюрократизировано. А большая бюрократия не дает возможности быть гибкими, чтобы появлялись новые люди, которые могли бы что-то советовать, консультировать, учить.
Ну и еще, наверное, не было политической воли и заинтересованности тех, кто принимает решения. Еще в Украине «маркетплейс для развития» для гражданского общества создали белорусы, но как только у них закончились донорские средства, через несколько лет закончился и «маркетплейс».
Поэтому последовательность такая: хозяин — заинтересованность — политическая воля — партнеры, которые бы поддерживали этот процесс.
— В исследовании есть интересные цифры о приросте за год новых общественных и благотворительных организаций на Херсонщине. Это связывают со стремлением украинцев помочь с восстановлением деоккупированных громад и ликвидацией последствий подрыва Каховской ГЭС.
Другие приграничные области, где ведутся активные боевые действия, также демонстрируют значительный рост, но не такой. В чем причина?
— Очень много общественной активности на Херсонщине было и в мирное время. Люди получили опыт, потому что подключались к некоторым проектам и инициативам. Все это — о высоком уровне социальной сплоченности. Соответственно, и до сих пор активность там серьезная.
В других регионах активности меньше. На Сумщине например, такой сплоченности и общественной активности не было.
Недавно вышло исследование индекса сплоченности, и меня заинтересовало то, что, например в Херсонской и Николаевской областях ее уровень выше, чем в Ивано-Франковской и Львовской. Могу предположить, что люди объединяются больше, когда речь идет о выживании.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google