Мы уже сейчас должны тщательно готовиться к периоду «после войны»

Недавно в Швейцарии завершился Саммит мира. Каждый желающий выразил свое мнение и дал оценку этому событию. Вместе с тем, по моему мнению, саммит в который раз пролил свет на очень важную проблему: мы уже сейчас должны тщательно готовиться к периоду «после войны». Даже активная фаза войны не должна забирать у нас возможность конструировать будущее. Потому что сложно говорить о мире, если мы не готовы к нему. И именно от наших сегодняшних действий во многом зависит то, каким он будет.

В мире есть много подходов и инструментов по восстановлению жизни после периода вооруженного конфликта. И довольно часто развитие ее архитектуры важно начинать не после завершения войны или свержения недемократического режима, а работать с запросами общества, готовить институции и население к будущим сложностям, чтобы «мир» не стал новым шоком. В целом такая политика получила название «переходное правосудие». В теории переходное правосудие — это правовой концепт, но не обязательно углубляться в сложные юридические термины, чтобы его понять. На практике — это о правилах и особенностях выхода общества из вооруженного конфликта или же о переходе от недемократического к демократическому режиму. Довольно часто эти периоды, к сожалению, являются не менее сложными и противоречивыми и сопровождаются политическими, социальными, экономическими кризисами, запросом на справедливость, необходимостью восстановления не только сооружений, но и институций, а еще, конечно же, они — об осмыслении и осознании опыта войны и перестройке сознания. Как бы сложно нам ни было, мы уже должны готовиться к этому этапу.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ

Какой будет победа над Россией? Главные варианты, которые устроят украинцев

И работая в прокуратуре, и мобилизовавшись в Вооруженные силы, я не прекращал изучать опыт переходного правосудия и пришел к определенным выводам. Прежде всего о том, что нет готовых «рецептов», как легко и с наименьшими потерями выйти из конфликта. Поэтому мы не можем просто взять какую-то методичку или использовать опыт другого государства. В целом наиболее успешным примером применения переходного правосудия считается Германия — государство, которое само было агрессором и которому фактически «помогли» воплотить переходное правосудие. Поэтому для нас этот пример интересен, но не совсем релевантный. С другой стороны, мы не должны полностью копировать опыт другого государства, но можем использовать успешные кейсы и элементы. В конце концов, важно понять, что переходное правосудие — это, скорее, об общественном диалоге и, как следствие, определенном общественном договоре о ключевых моментах развития государства.

Какие же существуют основные «столпы» переходного правосудия? Обычно их выделяют четыре (конечно, этот список можно и дополнять, но эти являются фундаментальными): возмещение убытков пострадавшим вследствие вооруженного конфликта, привлечение к ответственности за международные преступления, право на правду, и, наконец, реформирование системы, которая должна быть фактором недопущения конфликта в будущем. То есть это о том, что житель Херсона, которого держали в застенке, должен быть уверен, что его свидетельства против мучителей не пропадут впустую, а станут частью обвинений; жительница Днепра, в квартиру которой попала ракета, должна понимать, куда ей обратиться, чтобы получить компенсацию; а жители деоккупированных территорий — знать, что их не осудят за попытки выжить в оккупации.

По сути, с вызовами переходного правосудия мы сталкивались с начала обретения независимости, когда перед нами встала сложная задача развития демократических институтов. Поэтому отдельные элементы переходного правосудия мы уже пытались внедрять: и в 90-х годах, и после революций 2004 и 2013–2014 годов, и после начала российской агрессии. Например, к таковым можно отнести попытку провести люстрацию, основание Института национальной памяти, развитие в Офисе генерального прокурора так называемого департамента войны, координирующего расследование международных преступлений, институционное оформление антикоррупционных органов. Но, к сожалению, это было хаотичным процессом. Поэтому сейчас и в будущем нам нужны комплексные подходы. Реальные изменения вместо имитации. Давайте обратим внимание на ключевые позиции по каждому из пунктов, которые нуждаются в общественном диалоге, чтобы в конце концов стать нашими векторами.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ

Что нужно Украине для победы: мнение Бена Ходжеса

Возмещение убытков

В центре любой системы правосудия должны стоять интересы пострадавших. Это краеугольный камень эффективных и человекоцентричных методов воплощения. И возмещение убытков — один из необходимых шагов для возобновления пострадавших в их правах. Бесспорно, речь идет не только о финансах, но и об определенной моральной сатисфакции, а также восстановлении нарушенных прав. Уже сейчас мы должны понимать, как будем восстанавливать уголовную юстицию, как верифицировать документы, что делать с имущественными правами, вступившими в силу во время оккупации. Таких вопросов сотни.

Что касается компенсационного механизма как важного элемента общей архитектуры восстановления справедливости, то важно понимать масштабы, — сейчас в Украине есть сотни тысяч пострадавших, потерявших жилье, имущество и, что хуже всего, родных. Они имеют право на компенсации. У нас уже запущена работа Международного реестра убытков и компенсаций пострадавшим от российской агрессии. Сейчас запуск сосредоточен на категории повреждения или разрушения жилого недвижимого имущества. Это первый элемент международного компенсационного механизма, который будет состоять еще из компенсационной комиссии и компенсационного фонда. И это важно. Но уже сейчас есть моменты, которые беспокоят. Прежде всего то, что реестр не учитывает ущерб, причиненный до полномасштабного вторжения, то есть до 24 февраля 2022 года. А это означает, что не все пострадавшие имеют равный доступ к правосудию, что абсолютно неправильно. Работая в прокуратуре до полномасштабного вторжения, я постоянно сталкивался с пострадавшими вследствие агрессии. Поэтому понимаю, насколько мучительны для них такие решения. Здесь, по моему мнению, государство должно взять на себя ответственность и создать адекватный компенсационный механизм, который на равных будет компенсировать ущерб всем пострадавшим. Кроме этого, важно понимать, что возмещение убытков, с одной стороны, является обязанностью государства перед своими гражданами, а с другой — связано с темой репараций, которые рано или поздно должно выплачивать государство-агрессор, и конфискацией активов. И здесь я бы отметил, что подход к этим вопросам, которые решаются прежде всего в правовом, а не политическом поле, должен быть унифицирован. Так мы сможем обеспечить объективность процесса. К тому же это еще и об инвестиционной привлекательности Украины.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ

Подавляющее большинство украинских беженцев верят в победу Украины – опрос

Привлечение к ответственности за международные преступления

Об этом уже говорили много. Но у нас до сих пор нет понимания, каким именно должен быть эффективный механизм правосудия по результатам российской агрессии. Я много исследовал этот вопрос и пришел к выводу, что самым реалистичным и эффективным на этом этапе выглядит усиление специализации. Это может быть развитие в Украине временных специализированных институтов, которые занимались бы именно расследованием и преследованием виновных в совершении международных преступлений, или же усиление специализации в уже существующих институтах. На национальном уровне речь идет в первую очередь о самых массовых военных преступлениях. Специализация должна охватывать правоохранительный орган, прокуратуру и суд. Как это есть, например, в наших антикоррупционных органах. Конечно, еще есть Международный уголовный суд, который занимается высшим российским военно-политическим руководством. И развитие национальной архитектуры правосудия вовсе не противоречит его деятельности. Но масштабы преступлений, совершенных в Украине, таковы, что надеяться на наказание абсолютно всех военных преступников, к сожалению, кажется идеалистичным. Но мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы большинство пострадавших были восстановлены в правах.

К тому же люди, находящиеся в оккупации (некоторые — уже десятилетие), должны получить четкие ответы от государства Украина о том, что их ожидает, что будет наказываться, а что — нет согласно нашему законодательству. Очевидно, что многие граждане с оккупированных территорий со страхом относятся к вопросу преследования и ответственности за разные формы сотрудничества с оккупационными органами власти. И введение в Уголовный Кодекс в 2022 году положения о «коллаборационной деятельности» необходимых ответов не дало. Более того, им фактически было криминализировано какое-либо взаимодействие с государством-агрессором без учета стандартов международного гуманитарного права, и это тоже не способствует построению диалога. Ведь каждый случай должен рассматриваться индивидуально, и мы не можем ставить знак равенства между работой в оккупационной власти, что ставит под сомнение территориальную целостность Украины, и работой для обеспечения жизнедеятельности города (например, врачей, пожарных и т.п.). Неоднократно бывая на деоккупированных территориях, понимаю, насколько масштабная эта проблема. Люди, остававшиеся в оккупации, боятся. Боятся, что их будут судить как коллаборантов только за сам факт пребывания в оккупации. Боятся, что никто не будет разбираться, кто на самом деле поддерживал оккупационную власть, а кто выживал как мог. На деоккупированной части Харьковщины я неоднократно слышал истории о том, как российские военные заставляли местных жителей отдавать им комнаты в своих домах. И люди боятся, потому что не знают, будем воспринимать мы их как жертв или как преступников? У нас должны быть ответы.

И не менее насущный вопрос, который беспокоит меня уже сейчас: будет ли у нас возможность обеспечить правосудие? Как минимум кадрами. Например, возьмем прокуратуру Крыма. На момент оккупации в органах прокуратуры Автономной Республики Крым насчитывалось 922 работника и еще 250 — в органах прокуратуры города Севастополя. Сейчас же аппарат прокуратуры АР Крым и города Севастополя составляет только 77 работников. То есть если представить, что в ближайшее время мы деоккупируем Крым, этого количества людей не хватит, чтобы отстроить юстицию на полуострове. И это, конечно, касается не только прокуратуры.

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ

Как изменилась вера украинцев в победу над Россией – исследование

Право на правду

Это очень сложный и один из самых болезненных процессов. Ведь это — об общественном сознании и самоидентификации, освобождении от нарративов российской пропаганды и искреннее желание знать свое прошлое. Но он чрезвычайно важен. И это то «поле», на котором пытается играть РФ, сжигая на оккупированных территориях украинские книги, уничтожая или присваивая предметы культуры прошлого, навязывая в школах свою программу.

У нас уже были довольно успешные кейсы внедрения политики памяти — разработка хронологии оккупации Крыма, основание Украинского института национальной памяти, который отчасти выполняет эти функции. И сам вопрос чествования и обеспечения права на правду может становиться не только средством смягчения острой эмоциональной реакции вследствие потерь и травматизации пострадавших и близких, но и определенной фиксацией обоснованности требований правосудия и обеспечения справедливости. Ведь фиксация и демонстрация пострадавшим и их близким того, что их потеря является признанной и видимой, дает ресурс времени для непосредственно правосудия. Социологические опросы свидетельствуют о понятном запросе на быстрое правосудие, которое часто может не отвечать существующим стандартам. И тогда мероприятия по мемориализации становятся средством признания и стабилизации, дают возможность и пострадавшим, и обществу дождаться от национальных и международных механизмов обоснованных решений, минимизирующих риски безнаказанности. Соответственно, нужно подумать о непредубежденной документальной реконструкции событий, формировании национального архива, поддержке низовых инициатив, направленных на мемориализацию. Ведь важно сохранение памяти об этой войне, распространение этих знаний и свидетельств как внутри страны, так и за ее пределами как основы запроса на справедливость. Но и здесь есть много мучительных вопросов. Например, что делать с солдатскими погребениями страны-агрессора (в которых могут быть и наши принудительно мобилизованные граждане).

Реформирование

Это одна из самых объемных тем. Ведь она касается системы в целом. Но напомню, что мы сейчас говорим о диалоге про наше будущее. То есть важно наличие дискурса по вопросам, куда мы двигаемся и какими хотим стать после войны. И еще раз подчеркну, что это важно обсуждать уже сейчас. Ведь общественный договор не может появиться ниоткуда. Если мы хотим укрепить демократию, то свертывание последней даже в условиях войны — не лучший рецепт. Если хотим быть в будущем инвестиционно привлекательными, основу нужно готовить заранее. То же касается борьбы с коррупцией, налоговой политики, завоевания доверия к органам правосудия и т.п.

В конце концов, переходное правосудие — это о праве людей получить ответы на вопрос о жизни в условиях войны и после достижения мира. В частности, это касается и наших граждан, которые сейчас живут на временно оккупированных территориях. Если мы хотим вернуть не только территории, но и людей, надо говорить с ними. На самом деле у нас уже была попытка ответить на эти вызовы еще до полномасштабного российского вторжения, — тогда я принимал участие в рабочей группе экспертов по вопросам реинтеграции временно оккупированных территорий при Комиссии по вопросам правовой реформы, где мы наработали предложения для президента о возможной концепции переходного правосудия для страны. К сожалению, эта концепция до сих пор не принята. Но она, в обновленном для современных условий варианте, могла бы стать основой для такого нужного дискурса о нашем будущем и путеводителем безопасной реинтеграции.