Киев осенью 1943-го: как нас освобождали

Недавно ZN.UA опубликовало воспоминания участников и свидетелей обороны Киева 1941 г. ("Сон накануне войны", №29 от 21.08.2014 г.).

Наступила осень, и снова всплывают в памяти эпизоды уже 1943 г. - освобождение Киева после двухлетней нацистской оккупации. Это - записи воспоминаний киевлян, переживших те два года. Проходило время, эти люди, вспоминая детство, осмысливали и анализировали собственные воспоминания уже умом и жизненным опытом взрослых. Это свидетельство и подробности, которые уже не придумают никакие писатели. И в то же время это качественно и психологически, морально и исторически, совершенно иной уровень и мыслей, и самих фактов, чем имеем сегодня.

История освобождения Киева существенно отличается от аналогичных событий в других крупных городах Украины. Не затрагивая военных действий, напомним, что нигде, кроме Киева, оккупанты не эвакуировали массово местное мирное население накануне боев. Несмотря на то, что Красная армия вела наступление южнее и севернее Киева, немецкое командование не исключало возможности форсирования Днепра и даже лобового штурма, каким бы бессмысленным это ни казалось, ведь за два года войны немцы неоднократно были свидетелями бессмысленных операций своего противника. Вот строки из доклада начальника оперативного штаба Герхарда Утикаля: "24 сентября 1943 г., по приказу военного коменданта, была образована запретная зона, проходящая приблизительно в 3 км к западу от Днепра. Все гражданское население этого района, включительно с невоенными учреждениями, должно было оставить эту зону до 21 ч. 26 сентября 1943 г.".

25 сентября были освобождены Бровары.

26 сентября "Новое украинское слово" поместило обращение генерал-майора и военного коменданта Вирова:

"К населению города Киева.

Западный берег Днепра и г. Киев всеми средствами будет защищаться немецкими войсками. Районы г. Киева, расположенные близ Днепра, станут боевой зоной.

Немецкие войска в эти дни размещают там свои позиции. Чтобы предотвратить ненужные жертвы среди населения и гарантировать боевые действия без препятствий, боевая зона в городе должна быть освобождена...

Я надеюсь, что в собственных интересах населения выполнить это распоряжение без сопротивления.

Всех, кто после указанного времени без особого пропуска будет находиться в запрещенной зоне, ждет суровое наказание...".

Что означают последние слова, киевляне хорошо усвоили за два года оккупации: расстрел! Но, по сравнению с тем, что и какими методами совершают на Востоке Украины российские агрессоры, действия нацистских оккупантов кажутся просто гуманными: "Чтобы предотвратить ненужные жертвы среди населения...". Из Киева тогда было эвакуировано свыше 100 тыс. мирных жителей, включая воспитанников и персонал детских домов, а также старых и немощных, содержащихся в "богадельнях" (да: эти заведения создала в оккупированном Киеве городская управа, организованная передвижными группами ОУН еще осенью 1941 г.). Таким образом, подчиняясь распоряжению оккупантов, город зашевелился, как встревоженный муравейник, и двинулся к западу от Днепра.

Впрочем, послушаем воспоминания киевлян.

Георгий Малаков. «Экипаж машины боевой...» и дети войны над братской могилой. Букринский плацдарм, осень 1943 г. Эскиз. 1961, карандаш. Публикуется впервые

Киевлянка Ирина, которой в 1943-м было семь лет, вспоминает:

"Немцы выгнали нас с нашей Обсерваторной улицы, 16, и мы нашли временный приют на Лукьяновке, на Овруцкой улице, в маленьком домике возле ограды т.н. дачи Хрущева. Мы - это дедушка, бабушка и я. Но вскоре и оттуда нас выгнали, и мы очутились в жилом доме Политехнического института. В том помещении было все: мебель, вещи и, что мне больше всего запомнилось, много красивых игрушек. Таких у меня никогда не было. Дедушка категорически запретил что-либо брать с собой. Утром появился немец в каске, с автоматом на груди и написал на стене карандашом: "12.00" и сказал: "Гевек". Мы вышли. Немцы гнали всех по Борщаговской к железной дороге, где стоял товарняк из двухосных вагонов ("8 лошадей или 40 человек"). Нас напихали так, что можно было только стоять, закатили дверь и на ломанном русском объяснили, что за попытку открыть дверь - расстрел. Поезд тронулся, и когда люди поняли, что везут на запад, поднялся крик: тот же беспроволочный телеграф давно донес сведения о лагерях смерти в Польше. (Конечно, обо всем этом я узнала позже). Через некоторое время мы услышали взрывы, и поезд остановился. Кто-то тронул дверь... Во всех, кто близко, стреляют, откатили немного - не стреляют. Тогда дверь открыли, и все бросились врассыпную, поскольку советские самолеты продолжали бомбардировать эшелон. Мы спрятались в пещере от выкопанной глины. Бомбы, к счастью, в эшелон не попали, но разбили рельсы перед паровозом.

Оказалось, что мы в Мотовиловке. Пошли в село искать приют. Во всех домах, что поближе, уже были беженцы. Приняла нас одна хозяйка довольно далеко от станции. Она рассказывала, что когда наши пошли, крестьяне развели с фермы весь скот по домам. Немцы вывесили приказ: вернуть скот, за невыполнение - расстрел. Ферма снова работала.

У нашей хозяйки остался теленок. Он пасся за огородом на леваде, возле небольшой речушки. Я считала, что помогу хозяйке, если буду пасти теленка, но мой выпас заключался в том, что я просто гоняла теленка с места на место.

Однажды я бегала за теленком по той леваде, и вдруг появился самолет-биплан с крестами на крыльях, который с крутого виража спикировал прямо на меня. У меня душа в пятки ушла - вот сейчас застрочит пулемет (дети войны все знали!), но самолет взлетел вверх и вторично пошел в пике на меня, и я увидела лицо пилота в шлеме. После третьего пике он исчез за лесом. Так и не знаю, что его интересовало.

Стоп-кадр: вся улица в селе занята в беспорядке скученной немецкой техникой, брошенной сбежавшими вражескими солдатами. Крестьяне бесстрашно залезают внутрь и тянут оттуда все, что можно стибрить. Я прониклась общим возбуждением и тоже начала искать что-нибудь для нашей хозяйки. Но опоздала, нашла только на дне самоходки совок (такими потом развешивали в магазинах муку, крупы, сахар) и принесла его хозяйке. Моя добыча вызвала у нее слезы: "Ой, дитятко, так муки же нет!" - "Еще будет", - говорила я.

На следующий день все люди высыпали на улицу и смотрели в ту сторону, где над лесом поднимались оранжево-черные клубы дыма, - горела смоловарня. Все опасались ветра с той стороны, поскольку дома были под соломенными крышами - достаточно одной искры.

Еще через день улицы села заполнила масса непонятных для меня военных. Немцы были в форме. А теперь я видела людей в шинелях, ватниках, кожухах; на головах были каски, пилотки, фуражки, ушанки; на ногах - сапоги, ботинки с обмотками; на плечах - винтовки, автоматы. Не сразу восприняла этих людей как регулярную армию. Это были "красные".

Один из солдат, что зашел в наш дом, вынул алюминиевую кружку, украшенную узором, проскобленным ножом (потом я видела, как это делается), насыпал полкружки сахара и попросил кипятка. Налив его в сахар, он вынул из-за голенища ложку и начал есть эту "кашу". На ребенка, который давно не видел сахара, это зрелище произвело незабываемое впечатление. Тогда мы узнали, что Киев освобожден.

Вскоре мы собрались и двинулись домой. Пришлось идти пешком. У каждого из нас был самодельный наплечник из сумки и бечевки. Она невыносимо резала мне плечи, но пришлось терпеть.

У дедушки на протяжении всего тяжкого времени войны сохранилась поллитровка "Московской" водки - последняя надежда в трудную минуту. Теперь они с бабушкой считали, что самые трудные времена миновали и можно попробовать заплатить за проезд этой бутылкой, поскольку ребенок плачет от усталости. Но... выставленная в протянутой руке бутылка никакую машину не остановила. Тогда дедушка лег поперек дороги с той бутылкой. Какая-то машина, наконец, затормозила, и нас посадили в кузов. Так мы доехали до Святошино, а дальше должны были идти пешком до нашей Обсерваторной. Город был пустой, лишь один раз видели человеческую фигуру. Приближаясь к нашему дому, мы ожидали чего угодно: дом мог сгореть, в него могла попасть бомба... Несмотря на усталость, я побежала вперед и, увидев, что дом цел, радостно закричала своим. Дверь была выломлена, оконные стекла выбиты, вещи частично украдены, частично загажены, подушки распороты, на матрасе лежала чья-то кошка, которая мигом выскочила в разбитое окно, оставив на полу задушенную крысу. Но мы были дома!".

Георгий Малаков. Киевляне покидают «запретную зону». Сентябрь 1943 г. Рисунок из автобиографического альбома. 1956, тушь, перо.

Киевлянину Игорю Денисенко тогда было 13 лет, и он жил на улице Владимирской,79-б. Он пишет:

"Среди немцев встречалось немало хороших людей - и солдат, и даже офицеров, - но тон задавали не они, а мерзавцы. Мне иногда вспоминается случай, произошедший осенью
1943 г., когда фронт уже стоял под Киевом. Немцы отселили всех жителей восточной части города за линию улицы Саксаганского - на Соломенку, Демеевку и т.п. Нас тоже отселили, и мы очутились неподалеку от нашего дома - на углу Тарасовской и Жилянской. Дом сохранился. Квартир было навалом, и занять любую было легко, другое дело - как жить... Но как-то тянули эту лямку и прозябали...

Кое-кто прятался по старым местам и, ежесекундно рискуя жизнью, как-то существовал, но даже вступать в ту зону, которая сразу стала запретной, было смертельно рискованно. Об этом все знали, везде были расклеены приказы со злым предупреждением, и время от времени прокатывались слухи, что кого-то убили. Мы же - мальчишки - ходили туда порой и однажды нарвались на патруль. Немцы наставили на нас автоматы, затем опустили их и стали кричать, крутя пальцем у виска. Потом крутанули за ухо и прогнали. Сначала мы кипели от негодования, после успокоились от мысли, что им скоро конец. Позже я совсем забыл об этом случае и, вспомнив о нем через много лет, понял, на каких хороших людей мы тогда нарвались, - ведь их обязанностью было убивать, но они повели себя, как Люди".

Далее приведем рассказ старшего на то время (17 лет) киевлянина - Сергея Барашкова (мы о нем писали в предыдущей публикации ZN.UA). Чтобы не забрали в Германию, он пристроился работать в аптеке. Итак, прямая речь:

"По [улице] Саксаганского было заграждение, и туда уже никого не пропускали. Если увидят кого-то: "Хальт!" - стой; не остановился, значит стреляют без предупреждения - не в воздух, а прямо! А мы вывозили на подводах аптеки - с Печерска и другие. Ну, а я первым делом наворовал аспирина "баерского" (BAYER - немецкая фармацевтическая фирма, известная и теперь. - Д.М.), насовал в карманы. Были у меня две фляги, так вот из каждой ходки я брал две фляги спирта чистого, ректификата. Он нам здорово потом пригодился. Дома у меня было уже 12 полулитровых бутылок спирта - шесть литров. Когда уже начали всех выгонять и из нашей части, с Жилянской, у меня еще был тот самый аусвайс, где каждый день ставилась маленькая печать: т.е. я работаю.

Так вот, еще 2 ноября 1943 г. я должен был пойти на работу. Но вот в шесть утра отряд эсэсовцев заходит во двор, отца побили, погнали нас на грузовой трамвай. Но у нас давно уже были заготовлены котомки со всем необходимым. У меня с собой было еще шесть бутылок спирта. Выгнали нас и повезли на вокзал. А там - с нагайками те же самые, загоняют в пломбированные вагоны, мы это уже знали. Что же делать? У моей мамы был золотой крестик с бриллиантами, она его носила. Подходим мы с ней к немецкому офицеру, я говорю, что у меня вчерашняя печать, сегодня я еще не успел пойти на работу, нас по ошибке забрали. "Ну, так и что, поедете в Германию! Все равно всех выгоняют!". Тогда мама расстегнула воротничок, показала ему этот крест. Он понял, забрал крест и отпустил нас.

Мы пошли тогда в аптекоуправление, на углу Саксаганского, где был раньше ЮРОТАТ (до 1917 г. - Южнорусское общество торговли аптекарскими товарами. - Д.М.). А там-таки оказалась наша заведующая аптекой с двумя детьми, муж - на фронте. Она говорит, что завтра идет эшелон, и мы будем якобы добровольно эвакуироваться в Винницу. По дороге, возможно, убежим. Загрузили нас в состав, товарняк, спокойно, даже на наши две семьи дали целый вагон. Отец мой говорит: "Возьму две бутылки спирта, пойду к машинисту, спрошу, может, где-то они остановят. Одну дам, а вторую - посмотрю!". Отец тоже немецкий знал еще с гимназии. Но я знал лучше. Отец вернулся, говорит, что их там трое и еще эсэсовец с автоматом. Узнал только, что первая остановка - Фастов. Поехали.

В два часа ночи приезжаем в Фастов. Темно. Вдруг - прожекторы, зенитки: налет нашей авиации на Фастовец, на Фастов-II. А тут уже разбомбленный вокзал. Темно. Отворяем дверь и вываливаемся из вагона. Тогда немцы из автомата ударили, хорошо, что не попали. Хватают нас, светят фонариком, смотрят в документах. А там - Винница! "Ага, хотели смыться?!" - и ведут нас в этот разбомбленный вокзал, поставили часового и показывают, что завтра утром нас снова загрузят, запломбируют и - нах Дойчлянд!

Что делать? Холод, морозец. Глоточек спирта, сальцо, горбушка хлеба. Порядок, не пропадем! Отец пошел посмотреть. Пошел - нет где-то с час! Приходит, говорит: "Вот интересно, встретил свою бывшую ученицу по институту. Там в конце станции мерцал огонек, я туда, смотрю: сидит старенький немец, эсэс и женщина, знакомая или незнакомая? Решил зайти. Она на меня посмотрела: "Константин Константинович, вы? Как вы сюда попали?". Я рассказываю, она говорит: "Вам надо бежать. Ведь сейчас не 41-й год, а 43-й. Могут и расстрелять, чтобы не возиться. Несколько дней тому назад одну семью так расстреляли, с детьми. Здесь же всюду эсэс".

Начали мы Богу молиться. Но тут спустился туман, и такой густой, что за 10 м ничего не видно. А эта бывшая отца студентка сказала, что дежурный сильно замерз, уйдет чуть раньше, а второй придет позже. Вот в этот перерыв надо убегать. Действительно, дежурный немного отошел в сторону, тогда мы - под вагонами и очутились на улице Фастова. Туман стал рассеиваться. И тут подходит к нам немец и на плохом русском говорит: "Что Гитлер делает! И все это - на нашу голову! А вам нужно отсюда убегать, ведь увидят - и все!". Я ему по-немецки: "А как?" - "Там, через четыре дома, есть такой зажиточный хозяин с телегой, он, возможно, вас отвезет. У вас есть чем заплатить?" - "Есть", - говорю. - А вы откуда?" - "Из Австрии". - "Привет Вене, если живым останетесь!".

Он ушел, а отец побежал к тому хозяину. Буквально через 15 минут - вез с двумя сильными лошадьми. И поехали мы в Снетинку. Это уже было 4 ноября. Мать говорит: "Пойду на базар". А там, на бывшем Турецком валу, стоят около 100 немецких зениток, которые могли бить и по танкам. Мы мимо них проезжали, но немцы на нас не обратили внимания. Остановились мы возле крайнего дома. Мать пошла на базар, но вдруг возвращается и говорит: "Там аэродром, но самолеты, которые должны были сесть, пролетели на запад, а тогда те, что стояли на земле, начали взлетать и тоже - на запад. Т.е. они уже драпают! Какой тут базар, надо сидеть дома!".

Действительно, вечером 6 ноября немцы начали убегать. А тут развезло, так они постромки обрубили и стали убегать верхом. Под вечер седьмого пришли наши, сели праздновать. Сначала на нас косились, но когда оказалось, что один из них из Ленинграда, а у мамы там родня, потеплело. Это была 51-ая танковая бригада, с ней - противотанковая батарея. Еще подошло пять "катюш", стали прямо против нашего дома на огороде.

Вдруг в ночь на 8 ноября - стрельба! "Катюши" начали гатить по Фастовцу, оттуда - тоже. Командир бригады говорит нам: "Прячьтесь в погреб!" - "Да нет, - мать говорит, - мы никогда не прятались, если попадет снаряд, то все равно, где сидеть!". Но тут приходит разведка (где-то около трех часов ночи), что-то они там поговорили, и командир нам говорит: "Вот что, киевляне, убегайте на Киев!". Мать: "А что случилось?" - "Да ничего, Фастовец захватили немцы, там целая танковая дивизия СС. У меня "катюши", моя бригада, а пехоты еще нет, противотанковая батарея и все - против целой дивизии! Что от вас останется? Я не гарантирую, что через два часа здесь не будут немцы. Если не подойдет подкрепление, они прорвутся сюда. Так что идите!".

Мы собрались и пошли по дороге. Подмерзло. Рассвело. А навстречу идет пехота, танк тянет грузовик. Выходит, идет подкрепление. Тут какая-то полуторка нас догоняет. Подобрала. Лейтенант из кабины пересел к нам в кузов. До Мотовиловки, говорит, подвезу. Отлично - ближе к Киеву. Но вдруг лейтенант как закричит: "Во-о-о-здух!". Мы выскочили из машины, котомки на голову, в канаву. А "мессер" расстрелял машину, водитель не успел выскочить, погиб, машина сгорела - у нее же бензобак прямо перед ветровым стеклом. Лейтенант его вытянул, взял документы...

Пошли мы с лейтенантом вместе, пришли в Мотовиловку: он - в штаб, мы - на станцию. Там уже собрались такие, как мы, киевляне. Вечером, это уже было 9 ноября, подходит эшелон из трофейных немецких вагонов, платформ. И поезд медленно пошел на Киев. На вокзале - пусто, темно, тишина полная. Пошли по Жилянской домой. Видим - угловой дом взорван, а наш уцелел. Дверь выбиты, все разграблено, даже подушки. Правда, книги остались, у меня до сих пор они есть, даже детские. Так мы добрались до Киева".

Дедушке Василию, уроженцу Переяславщины осенью 1943-го тоже было 8 лет, когда к их селу приблизился фронт:

"Осенью 1943-го, когда уже доносился далекий грохот пушек, в нашем доме поселился немец, пулеметчик-мотоциклист. Вел себя он довольно вежливо, видно, у него был сын, он меня иногда угощал, а на мою сестричку не обращал внимания. Мать следила, чтобы мы, дети, ничего не трогали из его вещей. Я как мужчина в доме (отец был на фронте) ему объяснял украинские слова. Иногда немец садился на свой мотоцикл, брал пулемет и куда-то ехал воевать. Бывало, и в ночь ехал, возвращался утром ужасно уставший, падал на кровать и засыпал. Однажды он закатил мотоцикл в сарай, сверху насыпал мокрой конопли и словами и знаками объяснил мне: когда вырастешь, это будет тебе - мотоцикл. И ушел.

Потом на холм над селом заехала наша разведка на полуторке. Немцы всех перебили, их было 12 - это уже потом, когда их хоронили, узнали. А тогда, не дождавшись ответа от этой разведки, начали наступать танки. Немцы перестреляли и эти танки, девять стояло разбитых и сожженных - и на краю села, и в поле.

А уже как нас освободили, кто-то донес о мотоцикле, к нам пришли из сельсовета и забрали. Отец погиб в Польше".

* * *

За этими воспоминаниями прослеживаются человеческие судьбы, обстоятельства давно минувших дней. А то, что сегодня происходит на Востоке Украины, когда-то тоже будут вспоминать дети этой бессмысленной, намного более жестокой и коварной, грубой со стороны агрессора войны...

Как с годами, через десятилетия будут вспоминать сироты украинских патриотов и антиукраинских "сепаратистов" свое детство, будут вспоминать - что, какие случаи?

Р.S. Киев был освобожден от нацистской оккупации в ночь на 6 ноября 1943 г. Весьма высокой ценой.