В точке бифуркации

Когда в 1992 году в Киеве проводилась первая Международная конференция «Язык и культура» имени Сергея Бураго, мало кто верил, что она станет значительным культурным событием не только украинского, но и мирового уровня, и будет проходить ежегодно. Конечно, в начале 90-х в стране больше думали и говорили об экономике, и казалось, что «культура может подождать».

Однако изменения, произошедшие в обществе, настолько повлияли на его психологию, язык, философию, что теперь уже последние начинают нам диктовать свои условия. И тот путь, по которому мы пойдем дальше, сегодня во многом зависит от состояния культуры, и ее главной составляющей — языка.

— Культура всегда была и остается актуальной, — утверждает Юрий ПАВЛЕНКО, доктор философских наук, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений НАН Украины, специалист в области теории цивилизационного развития человечества. — Экономика, в конечном счете, тоже определяется культурой. Яркий пример — Япония. После Второй мировой войны по всем экономическим законам она не имела никаких шансов «подняться», в то время как у Украины после распада СССР были наилучшие стартовые позиции для дальнейшего развития. Но поскольку культура определяет специфику общества, его ценности, приоритеты, то, соответственно, в зависимости от культуры каждого отдельного человека, народа в целом, в решающей степени и зависит перспектива его развития.

— Получается, от того, как мы воспринимаем живопись или изъясняемся на родном языке зависит наше материальное положение?

— Да, хотя и не так прямолинейно. До развала СССР у нас еще сохранялись определенные (хотя не все это осознавали) языковые и культурные традиции дореволюционного времени. Не столько Запад, сколько именно они были реальной альтернативой (по крайней мере, в 50-70-е годы) тому, что происходило в нашей стране. У образованных людей того времени сохранялись еще более-менее нормальная лексика и ценностные ориентации.

В начале 90-х был взят резкий крен в сторону Запада: как тогда кто-то пошутил, «железный занавес» проржавел, и снизу потекла вся «грязь». Сперва стали воспринимать в основном эту «грязь», которая и до сих пор через телевидение и прочие средства информации идет с Запада. Безусловно, и там есть высшие ценности, но они заметны менее всего, они не коммерциализированы, да, собственно, и не могут быть таковыми, поэтому для большинства населения они практически недоступны, по крайней мере, через средства массовой информации.

— Больше всего от «тлетворного влияния Запада», на мой взгляд, пострадал язык: люди потихоньку начинают ходить в театры, кино, музеи, делая эти учреждения культуры, кстати, довольно доходным бизнесом. Заставить же всех опять говорить правильно, невозможно.

— Язык, действительно, сильно пострадал, причем как украинский, так и русский, за счет бессмысленного заимствования исковерканных англоязычных форм и смешения языков: во многих семьях говорят по-русски, а образование перевели на украинский. То, над чем раньше смеялись, как над суржиком, все больше входит в непосредственный обиход.

Собственно, с исторической точки зрения, здесь нет ничего удивительного. Такая же картина наблюдалась в Петровской России: когда после реформ Петра, а затем весь XVIII век и начало XIX пошел массовый поток заимствованных слов из различных языков — польского, французского, латыни и так далее. То есть для эпохи перемен, это, в общем-то, закономерное явление. Но такое массовое и бессмысленное употребление заимствований никак не украшает ни русский, ни украинский языки.

Кроме того, на мой взгляд, отмечается явное ухудшение знания как отечественной, так и мировой литературы, изобразительного искусства, всего того, что связано с понятием культура. Однако это тоже, в какой-то мере, закономерно: у каждого поколения свои приоритеты. Современная молодежь лучше предыдущих поколений разбирается в технике, компьютерах, знает иностранные языки, прежде всего, английский. Что-то утрачивается, что-то приобретается.

— С точки зрения истории цивилизаций, нас ожидает такой расцвет, как после реформ Петра Первого, или наоборот, еще больший упадок? У А.Дж.Тойнба есть гениальное понятие — «абортивная цивилизация». Не являемся ли мы жертвами «исторического аборта»?

— Современная наука, в частности синергетика, предполагает, что из определенной кризисной ситуации, в которую входит система — в терминах синергетики, так называемая точка бифуркации (когда система находится в не сбалансированном состоянии) принципиально возможен почти бесконечный спектр выходов. В реальности, конечно, наиболее вероятными являются несколько. Они ведут либо к усложнению самоорганизации системы — то есть к развитию, либо, наоборот, к упрощению, деградации с возможным застоем или вообще распадом.

Мы сейчас как раз находимся в этой точке, или, может, правильнее было бы сказать, в полосе бифуркации. Теоретически, конечно, у нас может быть и подъем, и застой, и упадок с достаточно сильной деградацией. Конкретно сказать, что более вероятно, сложно. Но то, что мы находимся в зоне риска, совершенно ясно.

— И насколько сильно мы рискуем?

— Сегодня в мире сформировалась группа наиболее развитых стран (Северная Америка, ведущие страны Западной Европы, Япония, Южная Корея, Сингапур и другие «дальневосточные тигры»), которые уже перешли в новую стадию развития человечества. Раньше ее называли постиндустриальной, а последние четверть века чаще называют информационным или, что более точно (по М.Кастельсу), информациональным обществом.

Эти страны, выйдя на новые стартовые позиции, развиваются уже благодаря не столько промышленности и, тем более, не сельскому хозяйству, сколько научно-техническим разработкам, прежде всего, созданию, накоплению и обращению информации. Они превращаются в своего рода монополистов разработки новых технологий, новых научных концепций.

Тогда как остальные страны — так называемая полупериферия — должны либо покупать у них эти технологии, что уже изначально программирует их отставание, либо переходить в разряд аграрно-сырьевой периферии, неспособной не то что производить новые знания, технологии, контролировать мировую информацию, но и даже использовать купленные или размещенные на их территориях технологии.

Украина постепенно теряет все имевшиеся к концу советского периода преимущества. После провозглашения независимости новейшие технологии, самые тонкие, требующие наиболее бережного к себе отношения сферы знаний и разработки технологий, которые принципиально не могут быть рыночными, поскольку не могут быстро давать отдачу (но на их базе, в конечном итоге, и получают экономическую прибыль), фактически уничтожили. В результате мы вообще лишаемся шансов перейти из разряда полупериферии в разряд стран информационного общества, с большой угрозой сползти вообще в систему периферии.

— А как же экономический рост, о котором рапортует правительство?

— Некоторые сферы производства в последние годы действительно начали возрождаться — черная металлургия, пищевая промышленность, но это не то, что выводит на следующий этап развития. Это технологии ХХ, а в чем-то и XIX века. Конечно, еще есть некоторые шансы прорваться в разряд развитых стран мира, но эти возможности сужаются как «шагреневая кожа» и находятся на грани исчезновения.

Не исключено, что мы можем превратиться в аграрно-сырьевую страну, чему пока препятствует достаточно высокий образовательный уровень населения и наличие еще с советских времен производственных технологий. Но в перспективе нельзя исключить наше сползание на уровень латиноамериканских и даже африканских стран.

— Как гибель империи?

— Как деградация осколков империи. Скажем, в СССР функционировал единый производственный комплекс, единая структура организации производства знаний. Сейчас в результате распада экономических и научных связей все страны постсоветского пространства много теряют. Менее всего Россия, поскольку там осталось больше мощностей и кадров и поэтому можно наладить какие-то внутренние циклы научно-технического производства, производства высоких технологий. Но у России тоже далеко не самые радужные перспективы, поскольку ставка делается на сырьевую базу, на получение доходов от экспорта нефти и газа, как в Ливии, где тоже хватает нефти и газа, что также не способствует ее прорыву в сторону стран информационного общества.

— Хотите сказать, эти изменения в культуре больше говорят о деградации, нежели о развитии? Хочется думать, что мы просто вернулись в точку, где остановились в 1917 году, и теперь движемся в нужном направлении.

— Что касается культуры, то деградация или развитие — понятия оценочные и, строго говоря, не научные, как и понятие прогресса: оценки зависят от того, что нам больше нравится. Но вот что, на мой взгляд, безусловно свидетельствует об определенной деградации, так это мелькающее рекламно-клиповое сознание. Информации огромное количество, она связана с большими деньгами, предполагающими рекламу того, на чем они зарабатываются.

При этом уровень осмысления, глубины анализа, мне кажется, утрачивается. Здесь мы можем, сравнивая с первой половиной ХХ века, не говоря уже о XVIII и XIX веках, вести речь об исчезновении глобальных теоретических подходов. Конечно, в конкретных науках это сохраняется, но некие общие мировоззренческие системы, как когда-то были великие философские и религиозные системы, не появляются. В целом, культура становится более поверхностной, более плоскостной, «мигающей», не предполагающей самостоятельного мышления, ориентирующей людей на потребление, а не на критическое восприятие уже готовых продуктов.

— Возможно, речь идет о все большей специализации: в древности все занимались охотой, а чуть позже появились охотники. Так и с философией, которой в эпоху Возрождения «баловались» многие, а сейчас только дипломированные философы. Общий уровень падает, но специализация повышается?

— Согласен. Но я бы все-таки не делил четко на «или — или», поскольку серьезные новаторские разработки предполагают фундаментальную науку, которая никуда не денется от общемировоззренческих вопросов — хотя бы на уровне мышления отдельных гениев, таких, как Энштейн, Дарвин, Фрейд. Дальнейший научный прорыв даже в отдельных научных сферах все равно должен быть подкреплен теоретическими общемировоззренческими тылами.

— Во все времена смена социально-экономических формаций влекла за собой изменения в культуре. Так, на мой взгляд, и сейчас мы наблюдаем вслед за появлением информационного общества и информационную культурную революцию, культуру нового общества. Хотя многие полагают, что речь, скорее, идет о культуре и антикультуре.

— Для меня вся массовая культура — антикультура. Культура предполагает личное творческое начало, ориентированное на высшие ценности, масскульт ориентирован на прибыль. Его цель — производство не культурных ценностей, а дополнительного капитала. То есть подменяется сама природа культуры: она становится средством обслуживания экономических или политических интересов.

— Чем грозит человеку необразованность, прекрасно понимают и на Западе, где культура давно стала той демаркационной линией, которая разделяет общество на элиту и «рабочих лошадок». Учитывая, что именно развитые страны диктуют миру правила игры, не построим ли мы со временем мир, описанный еще Гербертом Уэллсом, в котором всеми благами цивилизации пользуется правящая элита — все прочие обречены лишь на каторжный труд под землей?

— Западное общество способно обеспечить нормальный жизненный уровень практически всем. Но управлять массами удобнее тогда, когда они меньше думают и заняты делом. Помните известный римский тезис: хлеба и зрелищ? Хлеба хватает, зрелищ сколько угодно, и для основной массы населения в любой стране большего и не надо.

— Если прежде в каждом государстве существовала своя элита, то при современной глобализации мира могут появиться целые государства господ.

— Действительно, в последнее время все больше увеличивается разрыв между передовыми странами и деградирующими. Но не все так однозначно. В мире сейчас происходит прорыв двух интенсивно развивающихся гигантов — Китая и Индии. Нынешняя гегемония Запада может быть прекращена возродившимся Востоком. Америка все больше увязает в войне с Мусульманским миром, что ее, прямо скажем, не усиливает. Она перестает быть и большим культурным «плавильным котлом»: отдельные ее этнические группы («латиносы», китайцы, индусы и пр.), живя по американским законам, научились функционировать самостоятельно, сохраняя собственные традиции и язык.

— То есть дестабилизация происходит не только в Украине?

— Это всемирный процесс. Но некоторые страны реально на подъеме и вышли на какую-то определенную перспективу развития — как Китай и Индия. Другие вполне довольны тем, что имеют (Западная Европа), им не надо большего, но хотели бы, чтобы их не трогали и оставили все, что у них есть. Америка, обладая основным мировым капиталом, не может его не контролировать, а поэтому ей нужен, в идеале, контроль над всем миром. Потому она и ориентирована на экспансию под самыми примитивными идеологическими лозунгами. Для постсоветских же стран, среди которых и Украина, а также стран Латинской Америки и мусульманского мира можно предположить благоприятные формы развития, однако не менее вероятны перспективы стагнации и даже деградации.

…Если, разумеется, вовремя не изменим отношение к собственной науке, образованию, языку, традициям, словом, всему тому, что и составляет понятие «культура».