Оккупация: как работают, живут и на что надеются учителя

Война — это время ограничений, переворота и страха. Но мы, находясь на неоккупированных территориях, даже не представляем, как живут наши соотечественники по ту сторону линии фронта. Мы не можем оценить роскошь свободы. Роскошь не бояться, что в любую минуту тебя могут арестовать, убить, унизить, вывезти в неизвестном направлении. А они живут так. Они — это учителя в оккупированных городах и городках.

Когда мы с вами здесь, на подконтрольных украинской власти территориях, говорим о проблемах украинской образовательной системы во время войны, то обычно стыдливо умалчиваем о школах под оккупацией. Как выживают там учителя и остаются украинцами — или почему не остаются? Об этом я разговаривала с шестью учителями из Херсонской, Луганской и Запорожской областей. По понятным причинам не называю их настоящих имен.

Для меня было открытием, что большинство педагогов, оставшихся на оккупированных территориях, до сих пор преподают в школах по украинским программам и учебникам. И они, и родители категорически отказались менять что-либо в обучении. «Оккупационная власть нас пока не трогает, не слишком явно давит, чтобы не оказывали сопротивление, — рассказывает Анна, учительница украинского языка. — Но недавно нас собрала директор школы и сказала, что до 15 мая мы должны определиться, будем ли дальше работать, потому что школа переходит на российские программы и стандарты обучения. Тех, кто согласен, пошлют в Крым на переподготовку, а тех, кто не хочет, уволят. Я уже знаю, что большинство наших учителей откажется от сотрудничества, хотя и не знаю, какими будут последствия».

ВАС ЗАИНТЕРЕСУЕТ

Херсон как Южная Крепость

Мы с Анной не могли нормально поговорить: у них очень плохие Интернет и мобильная связь, разговор постоянно перерывался. По словам учительницы, так — уже две недели. Ее коллега с Луганщины Елена говорит: «Работаем дистанционно, несколько дней не было электроэнергии. Наша платформа Microsoft Teams для дистанционки не работала с 24.03 по 28.04».

«А как же вы проводите дистанционное обучение без Интернета?» — спрашиваю я Анну. «Есть Интернет — ведем уроки, нет — передаем распечатки с задачами через родителей, что-то выкладываем в вайбер. Украинскую учебную программу выполняем, как и было запланировано еще в начале учебного года. Хотя последняя связь с нашим отделом образования была 12 марта. В тот день уволилось все руководство нашей ОТГ. Они не выехали, просто сложили полномочия, потому что не хотели работать на оккупантов. Поскольку у нас нет легитимного руководителя отдела образования и громады, нас никто и не координирует с середины марта. Тогда же мы в последний раз получали зарплату. Потому что наши руководители перед увольнением никому не передали свои полномочия, и средства на заработную плату не перечислили. А у них осталось право подписи, право распоряжаться государственной образовательной субвенцией, которая идет на зарплаты учителям. Если бы они выехали на подконтрольную территорию, как это сделали в других громадах, они могли бы координировать нас оттуда. А так мы сами по себе. В Херсоне обучение прекратили с 1 мая, чтобы уберечь учителей и учеников от давления. А мы работаем, потому что наш отдел образования уволился и не успел подать нужные документы. Мы понимаем этих людей и не осуждаем, у них семьи. Но сами попали в тяжелую ситуацию».

Анна вспоминает тот день, 12 марта. «В нашем городе постоянно проходят многотысячные проукраинские митинги, — говорит она. — На один из них, 12 марта, мы вышли и увидели, что рядом нет никого — ни полиции, ни власти. Это означает, что мы — один на один с вооруженными оккупантами. Было очень страшно, но мы все-таки стояли».

Анна буквально забрасывает наш чат фотографиями с митингов. «Мы сопротивляемся, мы за Украину, мы хотим, чтобы Украина не забывала о нас». Она не пишет мне эти слова, но я вижу их в каждой букве и в каждой запятой ее сообщений.

А вот и свежие фото — с концерта ко Дню победы, который организовали оккупанты в городе Анны. Местных на него не звали, завезли автобусы с какими-то чужими людьми, сняли видео для телевидения, да и уехали. «Смотрите, здесь на фото местных мало, вообще мало зрителей», — говорит Анна.

Можно, конечно, оправдываться изоляцией тех территорий по вине захватчиков, отсутствием связи или Интернета, но это не единственная проблема. Украинская власть до сих пор не знает, как решить некоторые вопросы. Во время войны стандартные рецепты и механизмы не работают. Нужно быстро и гибко находить новые, а к этому государственная машина не всегда готова. Есть огромный клубок сложных проблем — как моральных, так и финансовых. В громадах, руководство которых не работает на подконтрольных территориях, областные военные администрации должны наладить связь с людьми, начислить зарплату, поддержать, дать четкие рекомендации, как учить детей.

«Нам нужно на что-то жить. Не хочется брать подачки от оккупантов, — каждому бюджетнику выдают по 10 тысяч рублей, — говорит Анна. — Недавно новый руководитель города, коллаборант, бывший местный депутат, собрал директоров школ и спросил: «Вы донесли учителям информацию о 10 тысячах? Почему они их не берут?» А нам же надо кормить семью, покупать лекарства. Надеемся, Украина не забудет о нас».

В МОН обещают, что будут оплачивать работу учителям независимо от их места пребывания. «Ради налаживания механизма выплаты заработной платы педагогическим работникам в громадах, которые не могут сделать это самостоятельно, Министерство образования и науки совместно с Министерством финансов и Казначейством ищут реальные возможности решить этот вопрос в сложившихся условиях».

«Да перечислите нам эти деньги на карточку, и проблема будет решена!» — говорят учителя в оккупированных городах. Однако здесь есть несколько подводных рифов. Чтобы воспользоваться банковской карточкой, нужно иметь Интернет и мобильную связь, а они не всегда работают. Кроме того, банковский перевод должен быть подкреплен денежной наличностью (чтобы ее можно было снять при необходимости) или договоренностью, что в оккупации вы сможете расплачиваться своей карточкой, то есть гривнами, безналично за товары и услуги. Иначе это бесполезный пластиковый прямоугольник, а не карточка.

Некоторые диванные эксперты в тылу советуют: пусть учителя из оккупированных территорий выедут на неоккупированные земли, там и получат деньги. Но это опасно. «Нужно ехать через линию фронта, под обстрелами, по заминированной территории. Мы знаем случаи, когда люди семьями гибли, — говорит учительница Марина. — Либо на линии фронта идут тяжелые бои, и люди по три-четыре дня сидят в машинах в поле или на дороге. С детьми, с минимальными запасами еды и воды».

«Мне страшно, я не могу так рисковать своими детьми, поэтому остаюсь дома, — говорит Анна. — Но, вероятно, после 15 мая придется-таки отважиться выехать и мне».

Возможность выехать из оккупированного города ценится на вес золота. Вот на что приходится идти людям, чтобы выбраться из ада. Учительница из Мариуполя вместе с мамой и сестрой попробовала прорваться к оккупационному автобусу, но россияне обстреляли их. Мама и сестра погибли прямо возле дома. Понимая, что другой возможности выжить может не случиться, женщина прикопала родных неглубоко, лишь присыпав землей. Времени было слишком мало, она должна была успеть на автобус, который везет в жизнь. Села в него лишь с мобилкой в руках. Без вещей, без документов, без самых родных людей. Она ехала в жизнь, в которой не забудутся эти смерти.

«А из нашего города можно выехать только в Россию, — говорит Оксана с Луганщины. — В другую сторону просто не выпустят. Поэтому остаемся дома. Хотя кое-кому удалось прорваться через Прибалтику на подконтрольные украинские территории».

Можно попробовать выехать с перевозчиками, которые делают бизнес на спасении людей. Учителя из разных оккупированных городов называли мне разные расценки. В одних городах берут по 100–200 долларов с человека, в других (где дорога через Прибалтику или Польшу) — по 400–500. А если нужно съездить туда и обратно, умножьте эти цифры на два. Если маме с ребенком нужно съездить на подконтрольные украинской власти территории, чтобы ребенок сдал независимое тестирование, то умножьте сумму еще на два, потому что в такое опасное путешествие ребенок сам не поедет.

Сейчас учителей на оккупированных территориях очень беспокоит окончание учебного года. Они волнуются, чтобы их 11-классники получили украинские свидетельства об образовании. Но в оккупации это невозможно. Очевидно, Министерству образования придется искать нестандартное решение этого вопроса.

«Не будет у детей выпускного, — вздыхает Марина. — Какой уж здесь праздник!»

От всех учительниц из оккупированных городов и городков, с которыми я разговаривала, слышно одно часто повторяемое слово — «страшно». Страшно за жизнь, за свои семьи, за Украину, за учеников. И страшно, что о них забудут. Мне тоже было страшно. Потому что когда мы разговаривали, собеседницам приходилось сразу удалять свои сообщения. Будто эти люди исчезали, не оставив даже буквы на память.

Общаться с органами власти, да и просто с теми, кто находится на подконтрольных землях, для них становится все опаснее. Например, на оккупированной Луганщине учителей пугают приказом «правительства Луганской народной республики», который дает «органам внутренних дел» право контролировать переписку в мессенджере и соцсетях. А сейчас многие учителя ведут чат своих классов, где высказывают проукраинскую позицию. Кроме того, оккупационная власть позволяет «органам» отслеживать общение жителей оккупированных земель с людьми на подконтрольных территориях «с целью выявления неблагонадежных».

Учительница Наталья рассказала, что в ее оккупированном городе вся образовательная система какое-то время была парализована. Заведующую районным отделом образования оккупанты обвинили в нацизме после того, как просмотрели учебник по истории Украины. А потом вывезли женщину в неизвестном направлении «до выяснения». Дальнейшая ее судьба неизвестна. Также вывезли директора местного лицея. Поэтому директора, которые отказались работать на оккупантов, старались выехать из города, хотя это смертельно опасно.

Я понимаю и чрезвычайно уважаю каждую учительницу, которая не смогла оставить своих учеников, испуганных и растерянных, и под угрозой попадания в список «неблагонадежных», а иногда и без зарплаты, вышла на уроки, причем по украинским стандартам. Она знает, что рискует не только собой, но и своей семьей, которая находится в заложниках у оккупантов, однако идет. Сможет ли она оставить своих воспитанников, когда школы окончательно зажмут в тиски «русского мира»? Я не знаю.

Но есть и другие истории. Например, о заведующей детсадом, которая показательно сожгла вышиванки своих воспитанников, чтобы выслужиться перед оккупационной властью. Или о предателе — директоре школы, который решил перевести обучение на российские образовательные стандарты, но побоялся призвать к этому публично (неизвестно, дескать, как жизнь обернется), поэтому вызвал родителей к себе в кабинет «на беседу», чтобы убедить. И чтобы никаких «материальных следов» этого разговора не было — ни аудио, ни письменных! А тем, кто отказывался, настойчиво рекомендовал забрать ребенка из школы, потому что он «не потянет обучение в лицее».

«Наши мамы — «терпилы»: из тридцати пяти человек лишь пятеро отстояли свою позицию. Остальные согласились, потому что, дескать, всего два месяца осталось до конца учебного года», — рассказала мне мама школьника с оккупированной территории. И первое, что сделали несогласные родители, выехав на подконтрольную украинской власти территорию, — рассказали о «герое-директоре» в СБУ. Надеются, что после освобождения это ему не сойдет с рук.

«Очень больно и просто невыносимо жить в глубокой оккупации», — написала мне учительница истории Украины. Ее город захватили одним из первых. Она верит, что победа будет, и считает дни до освобождения.

Украинцев убивают физически на фронте и идеологически в оккупации. И последнее не менее мучительно.

В Уголовном кодексе есть статья 111-1 о коллаборационной деятельности. В ней указано, что все, кто добровольно работает на оккупационную власть, являются коллаборантами и будут за это отвечать. Но для учителей эта норма немного иная. Добровольно или нет, а любой педагог, который преподает в школе по российским стандартам, считается коллаборантом.

Это понятно, потому что образование — чрезвычайно мощный ресурс для власти, оно не бывает вне политики. Но если мы уж говорим «А», надо сказать и «Б». Украина не может бросить учителей на оккупированных территориях. Потому что иначе это будет означать, что мы не просто отказываемся от них, мы толкаем их к коллаборации и подачкам от оккупантов. Нужно объявить простой и выплачивать людям зарплату, чтобы они могли уволиться из оккупированных школ и вести уроки по украинским программам дистанционно. Чтобы у них было чем кормить своих детей, чтобы они не были вынуждены просить что-то у оккупантов. Надеюсь, власть найдет решение.

Больше статей Оксаны Онищенко читайте по ссылке.