После того как в Украине исчезла литературная критика, у меня выработалась тщеславная привычка — не читать то, что обо мне пишут. Ну разве что кто-нибудь подсунет ту или иную газету под самый нос. А сам я никогда не копаюсь для этого в периодике или в Интернете. Этот, возможно, не самый лучший принцип я начал развивать в себе после того, как одна тетя, рецензируя роман «Ключ», перепутала украинского буржуазного националиста Андрея Крайнего с московским патриархом Алексием. Тогда я понял, что в нынешней прессе каждая публикация имеет некое особое предназначение. Некоторые «рецензии» напоминают доносы в налоговую инспекцию, поскольку в них авторы скрупулезно подсчитывают тиражи твоих изданий и даже гонорары (как будто в современных условиях им кто-то скажет правду).
Некоторые авторы пытаются исследовать, пользовался ли твой герой презервативами, ей-Богу, не лгу, см. «ЗН» за 30 ноября 2002 года, где критик Ольга Замныборщ пишет о французском легионере из романа «Элементал»: «А еще герой не отказывается и от случайных половых контактов, причем складывается впечатление, что СПИДа он не боится, поскольку нигде не говорится о презервативах». Ну разве можно так врать?.. Ведь уже на второй странице романа говорится даже об автомате, выплевывающем легионерам бесплатные презервативы. Газете, конечно, я лишь признателен за пиар, но сам уровень литературного анализа, как по мне, не должен опускаться до уровня рекламы презервативов.
А еще кое-кого почему-то очень раздражает, когда в литературе появляется сильный герой-украинец, способный постоять за себя. И вот уже автора упрекают: дескать, он пытается показать украинцев самой сильной нацией, в то время как этот автор черным по белому написал, что это единственная нация в мире, которая согласилась брать заработную плату дерьмом в прямом понимании этого слова (во многих наших селах по сей день рассчитываются с людьми за их труд гноем). А кое-кому вообще до фени, о чем тот роман написан, — лишь бы самому стебануться или попутно что-то рассказать о себе. «Не знаю, кто как, но лично я ужасно люблю следить за перипетиями публичной жизни писателей», — признается нам с первого предложения Андрий Бондар в статье «Радостно плуг режет» («ЗН», 22 ноября 2003), которая, собственно, и побудила меня к этому отклику. Одним словом, одни пописывают, другие почитывают, и как-то так и движется этот процесс.
Особенно бросаются в глаза штампы или, лучше сказать, ширпотребовская фразеология, путешествующая в национально незаангажированных изданиях (определение приходится употреблять только в противовес нечеткому, как по мне, клише «национально заангажированные», которым пользуется и Андрий Бондар). Так вот, среди этих фразеологизмов «незаангажированных» бытуют еще такие перлы, как «плач Ярославны» и «национально озабоченный» (как будто «национальный импотент» — это лучше). Не знаю, чем вам насолила, господа, Ярославна, но ее плач отнюдь не ассоциируется с невольническими плачами и, тем более, с патриотическими причитаниями. Да и сами причитания, как фольклорный жанр, больше касаются, пожалуй, патриотически незаангажированных масс-медиа и их корреспондентов, которые то разводят нюни из-за притеснений «русскоязычного населения», то плачут по официальному (а то и государственному) статусу русского языка, как будто и не видят, к чему привели эти высокие статусы язык аборигенов.
Но всякий имеет на это право. У нас, братья, не только свобода слова, но и свобода слез, не говоря уж о таких мелких волеизъявлениях, как ложь, цинизм, плагиат, контекстуальные извращения и многозначительные намеки на что-то. Все это можно было бы списать на кризис жанра, если бы он, этот жанр, не грешил перебрасыванием грехов с больной головы на здоровую и жадной поспешностью обвинить кого-то в чем-то. Именно так среагировал Андрий Бондар в уже упомянутой статье «Радостно плуг режет» на разговор журналиста радио «Свобода» Тараса Марусика с Сергеем Плачиндой и мной, вводя в заблуждение читателя уже с первой цитаты. «Поводом для очередного разговора о притеснениях украинского языка, — пишет А.Бондар, — стало закрытие единственной украинской школы в Донецке. Мгновенный комментарий В.Шкляра об этих событиях: «Зараз українська мова в небезпеці, вона — між цією Сциллою і Харибдою, між великодержавним російським шовінізмом і сіонізмом».
Во-первых, я такого никогда не говорил не то что по радио, но и с глазу на глаз Андрию Бондарю, во-вторых, это даже не моя стилистика высказываний, в-третьих, наш язык не только «зараз» в опасности, в-четвертых, я ни разу не употребил такие слова, как «шовинизм» или «сионизм», поскольку они лично для меня давно превратились в банальные пустые звуки, в-пятых, самые первые свои обвинения в этом контексте я адресовал бы нашим же ренегатам и гибкошеенкам... в-двадцатых, я не выступал в эфире в подпитии. Хотя мне и нравится метафора А.Бондаря «підпитий «геній», после которой и впрямь может появиться мания величия, — не поэтому ли я сразу начал, будто в состоянии глубокого опьянения, раздавать и своим критикам наивысшие титулы, вплоть до нобелевского лауреатства? А вот что касается сионизма... это мне, братцы, не нравится, поскольку в этих искажениях четко просматривается тенденция, даже цель, и здесь я не могу не вспомнить опять же Ольгу Замныборщ и вершину ее аналитического изыскания, посвященного роману «Элементал». Угадайте, что у нее на первом месте? Правильно, деньги. Уже в самом начале рецензии она говорит обо мне: «...победитель всех возможных литературных конкурсов (даже тех, где к званию дают еще и солидный денежный довесок)». И думаете, на этом успокоилась? Нет, не угадали, эти проклятые деньги поедом едят, просто грызут изнутри критика-бухгалтера. «Для того чтобы поднять веки Вию, — пишет крупный знаток Гоголя Ольга Замныборщ, — нужно несколько больше, чем сидеть «в тепле и добре», вычисляя с математической точностью составляющие романа, за который (да еще и зная членов жюри) можно получить какие-то деньги».
В том, что я получал за свои гран-при неплохие деньги, сознаюсь. Получал, грешный, каюсь, извините меня, я больше не буду. Когда дело дойдет до суда, я их даже верну, поскольку они у меня лежат на валютных счетах в швейцарском банке, а не в трасте. Надеюсь, тогда вы меня, госпожа Замныборщ простите. А вот относительно «зная членов жюри» — здесь мне прощения нет. Здесь уже нужно карать не только меня. Председатель жюри Павел Архипович Загребельный, сколько Вам заплатил Василий Шкляр за то, что Вы проголосовали за его роман «Ключ» да еще и заявили по телевидению на всю Украину, что это не детектив, а глубокий социальный роман? А Вы, господин Димаров, кто Вас тянул за язык (и за сколько?), что вы, еще не зная скрытого под конкурсным шифром автора, сказали, что «Ключ» не уступает лучшим образцам западной литературы? Это и Вас касается, господин Жулинский.
Но настоящая пуанта, как сказал бы Андрей Бондар, этой статьи Ольги Замныборщ об «Элементале» — это, конечно, концовка. Перейдя от денег к эротике романа, гениальный сексолог и фрейдовед Замныборщ подытоживает: «Фрейд отдыхает... Ну, где ему, венскому еврею, тягаться со звенигородским Шкляром...» После всех «пуантов» меня уже не удивило причудливое противопоставление венский — звенигородский (хотя Фрейд родился в Фрайберге, а умер в Гемпстеде), но бросилось в глаза противопоставление этническое... Впрочем, благодаря газету за внимание к моей персоне (абсолютно искренне), я даже не придал значения таким «мелочам» и упомянул о них лишь после публикации А.Бондаря «Радостно плуг режет», в которой он, говоря, опять же, его словами, плавно переходит от противопоставлений Замныборщ к сионизму.
Автор сам сознается искренне и трогательно: «...лично мне, украиноязычному, страшно становится...» Известно, что у страха глаза велики, но это не дает права журналисту переставлять факты с ног на голову даже у себя на кухне, не то что на страницах такой уважаемой и авторитетной газеты. Справедливости ради напомню, что испуг у А.Бондаря вызвали не «великодержавный российский шовинизм» или «сионизм», а цитированные слова украинских воинов, которые еще в 20-х годах прошлого века оказывали отчаянное сопротивление российско-большевистской оккупации и говорили, что на каждое русское слово ответом может быть только выстрел. Земляк А.Бондаря, подольский атаман Яков Орел-Гальчевский, говорил «стріл», а мой земляк, холоднояровец Василий Чучупак, говорил «постріл», и когда он, Василий Чучупак (красивый и юный!), попал, одинешенек как палец, в окружение буденновцев, то выстрелял из «люйса» во врага все пули, а последнюю пустил себе в лоб. Враги привезли умершего Василия к его дому и рвали на куски на глазах у матери, приговаривая: «Вот тебе твоя незалежная Украйна!..» Я знаю, что А.Бондарю и от этого становится страшно. А мне — нет. Просто я не могу это забыть. Просто я помню, что холоднояровец Василий Чучупак никогда не стрелял в женщин, детей, даже в безоружных мужчин, в отличие от муравьевцев, которые на улицах Киева безоговорочно открывали огонь по всем украиноязычным. И потому понимаю, почему в шестидесятых годах поруганный русскоязычный Донбасс дал больше известных бандеровцев, нежели, скажем, наша любимая Галичина. Вспомните: Николай Руденко, Иван Дзюба, Олекса Тыхий, Иван и Надежда Свитлычные, да и Василий Стус вышел из той среды.
Страшно, да? А мне — нет. Мне это так радостно, как вот плуг режет. Мне радостно, что из того Донбасса выходят такие поэты, как Леонид Талалай, мне радостно, что где-то там Бог сохранил для нас Василия Голобородько, более великого, чем вся Луганщина, мне радостно, что Павел Вольвач поднял из-под индустриального запорожского железа украинскую степь и кое-кого напугал, мне радостно, братья, так радостно, как вот плуг режет...
Я еще надеялся, что А.Бондар мог выдернуть фрагменты радиопередачи из Интернета, где все время наталкиваемся на множество извращений, ан нет — он четко удостоверяет свое присутствие возле эфирного источника, фиксируя даже темп разговора — «мгновенный комментарий В.Шкляра». И, нагородив вздор, с бухты-барахты еще и резюмирует ничтоже сумняшеся: «Радостно пистолет стреляет, господа «патриоты». А кто будет за слова отвечать?»
Я, кажется, уже ответил. А дальше? Кто будет отвечать дальше? И как? Ведь сакраментальный ответ украиноязычного патриота (обратите внимание, я кавычками не злоупотребляю), что, дескать, извините, дяденька, я больше не буду, меня не устраивает. Взамен я хотел бы только одного. Я хотел бы, чтобы А.Бондар поверил: наши песни, наши думы, наши выстрелы, наша национальная озабоченность и заангажированность, даже наши плачи и причитания никогда не были напрасными. Народ их, извини за пафос, вынес из огня. Уверуй в это, как сказал бы Василий Шукшин, перед русским словом которого я преклоняюсь.