Две недели назад Интернет прорвало Крымом, словно фурункулом. Кто-то из виртуальных дискутантов даже не удержался от патетики: «Крымский прорыв!».
Выглядит все так, что беспрецедентный господин М. из Киева попросил крымских депутатов, чтобы они как можно скорее потребовали от депутатов киевских предоставить русскому языку государственный статус. Хоть в самом Крыму он этот статус имеет уже, кажется, с 1993-го или какого там года — записано в Конституции. Но этого оказалось мало — нужно, чтобы во всей Украине. И крымские депутаты за это почти единодушно проголосовали, и теперь действительно требуют. Русский язык должен быть в Украине государственным. Украина — многонациональная демократическая страна, семья народов и племен, а не какая-то галицийская глушь. Украинский вам (это «вам» касается уже окончательно осатанелых «нацюків-пацюків») никто не запрещает — разговаривайте себе по своим селам и в своей Галиции (или — еще лучше — только по селам и только в Галиции). А нам не мешайте приобщаться к сокровищницам мировой культуры через мировой же — русский — язык. Таково в общих чертах содержание всего этого — как теперь принято подобные послания называть — месиджа.
Ладно, с крымскими депутатами мне все ясно. Они играли и будут играть свою игру. Это нехитрая и иногда циничная игра вокруг того, как согласовать не вполне согласуемое: интересы мафии с любовью к Великой России Путина и коммунистическими уравниловскими идеалами. Но зачем эта игра нужна господину М.? Почему он давит на этот так называемый депутатский корпус, на это податливо-скользковатое тело? Ему что, без русского языка президентом не стать?
На самом деле на русском языке в Украине сегодня говорит все: телевидение, радио, газеты, фильмы в кинотеатрах, Президент, его канцелярия, армия, милиция, налоговая администрация, мафия, организованные и неорганизованные преступные группы, ночные клубы, рестораны, бордели, базары и вокзалы. Самые популярные телевизионные каналы только и делают, что целыми вечерами показывают если не бесконечные российские уголовные сериалы с банями, дачами и трупами, то такие же бесконечные российские ток-шоу. Мой зрительский выбор вследствие этого не так и широк — это примерно то же, что выбирать между искрометной дискуссией об отдельных преимуществах анального секса на канале X и не менее увлекательной дискуссией об отдельных недостатках зоофилии на канале Y. Догадываясь о существовании как отдельных преимуществ в первом, так и отдельных недостатков во втором случае, я благодарю за внимание и, как уже однажды сообщал, все чаще пользуюсь любимой кнопкой off.
Нет, я далек от языкового экстремизма и иллюзий. Даже больше — я нередко перехожу на русский язык в общении с русскоязычными украинцами, если они мне достаточно симпатичны, то есть прежде всего не давят — так же, как и я на них. Я поступаю при этом так, как девять десятых нашего общества поступает в течение последнего десятилетия — то есть я не ищу конфликта на языковой почве. Подобные решения принято называть консенсусом: хотя обе стороны полностью и не удовлетворены, но во имя некоторой высшей общности идут на взаимные уступки. К примеру, когда во Львове вы разговариваете только по-русски, а тамошние «нацюки-пацюки» даже не думают вас убивать и даже не обижаются за употребление слова «сравни» — более того, беседуют с вами весьма приветливо. Не знаю, как с аналогичным явлением-наоборот было бы в Крыму, но хотелось бы, чтобы аналогично. В общем же реальность такова: русский язык помаленьку увеличивает свой ареал — прежде всего через масс-медиа и масскульт. Украинский противостоит этому как может, не позволяя загнать себя ни в какие территориально-прослойные рамки — не удастся уже ограничить его ни галицким селом, ни Львовом с окраинами, ни целым аграрным Правобережьем.
Ничего не скажешь — подобный консенсус чреват многими рисками, он крайне хрупок, но он есть. Следствием этого консенсуса в нашей стране стало фактическое двуязычие. Которое однако перестанет быть фактическим, едва лишь станет юридическим. То есть едва лишь произойдет то, чего в унисон требуют крымские депутаты следом за несколько нервным взмахом дирижерской палочки господина М. Поскольку государственный статус лишь одного из языков — украинского — парадоксальным образом поддерживает в Украине баланс двуязычия. Как только русский язык получит такой же статус, имперская инерция приобретет новое ускорение — за считанные десятилетия (если не раньше) Украина станет фактически одноязычной. Нет ни малейших сомнений в том, что этим единственным языком будет русский. И если таковой на сегодняшний день является конечная цель языковой политики в Украине, то я чего-то не понимаю, теряю благоразумие и на глазах у глубокоуважаемой публики становлюсь экстремистом. Меня хотят серьезно поссорить не только с самой действительностью, но и с самим будущим.
Политикам, отстаивающим государственный статус для русского языка в Украине, о всей этой реальности известно не хуже меня. Утверждать, якобы русский язык у нас сейчас под угрозой и находится на грани исчезновения или ущемления, может лишь законченный абсурдо-сюрреалист. Но речь они ведут не о защите, точнее, не о той защите — говорят они о лучшей защите, имя которой нападение.
Речь идет об одной из тех политических перверсий, когда понятие «люди» (или — простите за патетику — «народ») заменяется крайне циничным понятием «электорат». К сожалению, в нашей реальной ежедневной политике пока побеждает и утверждается практика (то бишь, как говорят в Москве, технология), в соответствии с которой этот «электорат» не что иное, как материал для манипуляций. Время от времени определенной части этого электората — манипуляторы почему-то считают ее большей частью — показывают язык. Это русский язык, точнее, обещание сделать его государственным. Это приманка для одних (которых, считается, больше) и угроза для других — тех, кого якобы меньше. Язык становится инструментом разделения и властвования. Искусство его показывать — едва ли не высшее из политических украинских искусств.
Хотя саму по себе эту гримасу принято считать шутовской. Или даже обезьяньей.