Игры поэтов

С конца 90-х на постсоветском пространстве стали появляться и множиться поэтические фестивали, лишенные какой бы то ни было казенщины. Логика их рождения, вероятно, вызвана отчасти тем, что «самоиздательский бум» большинству стихотворцев не принес удовлетворения (книга издана, а то и три, и даже пять раз! — ну и что — кто о тебе знает?!!) Читатель ударился в детективы и разгадывание кроссвордов (как политика никогда не удовлетворяет народ, так поэта — читатель)! Фестиваль — это презентация имени и книги, фестиваль — общение с собратьями и компенсация читателя слушателем; это неблизкие поездки, часто за свой счет, и житье не в самых фешенебельных гостиницах или общежитиях. Но это — праздник. У меня есть знакомые, которые чуть ли не целый год колесят с фестиваля на фестиваль… Обилие поэтических форумов (их количество, кажется, еще и недостаточно для нормальной культурной жизни) позволяет говорить о новом (забытом старом) явлении, социально-историческом, конечно.

Стрела Аполлона

Прообразом нынешних фестивалей вообще, а литературных конкурсов и поэтических турниров в частности, вероятно, следует назвать Пифийские игры. Из греческой мифологии известно: Аполлон, изведя чудовищную рептилию Пифона, терроризировавшего Дельфы, основал на древнем капище храм и учредил в честь своей победы игры. В исторический период к Пифийским играм были причастны многие великие. Так, однажды Аристотель был приглашен в Дельфы и составил список победителей (был членом судейского жюри?), за что удостоился от организаторов почетного декрета. Плутарх как дельфийский жрец сетовал, что на Пифийском празднике непомерно возросло количество соревнований, мол, вслед за первым добавлением к традиционным видам, «как бы в открытую этим дверь, ворвалась целая толпа всевозможных музыкальных и словесных состязаний», в том числе и поэтических. Ранее учитель Аристотеля Платон рекомендовал: «В Пифийский храм Аполлона, в Олимпию к Зевсу <…> посылать людей по мере сил в самом большом количестве, самых прекрасных и достойных, которые могут стяжать добрую славу своему государству». В условиях многополисности и нескончаемых локальных войн «посылать» — было непросто. Выручало то, что войны могли быть управляемыми: на три месяца объявлялось перемирие. В Дельфы за это время можно было добраться из самой отдаленной колонии, а после игр безопасно вернуться домой. Игры открывали и торговые пути. Пифийские игры работали и на обособленность государств-полисов, подчеркивая красочную уникальность каждого, и на единение, собирая «самых прекрасных и достойных» в культурных центрах. В тех играх можно увидеть и некие признаки глобализации.

Победители игр награждались, их сочинения иногда высекались на мраморных плитах, увековечивались, так сказать.

Сегодня — все иначе. И дело, конечно, не в том, что мрамор дорог, да и с монитора или белого листа читать удобней, нынче впадина на поэтической синусоиде. Это волнообразное движение: то интересно обществу стихотворчество, то нет, то густо, то пусто. То стадион в Дельфах или Лужниках битком набит, то сидят стихотворцы под хмельком у камина и друг другу что-то бубнят с разной степенью озаренности на лицах. Поэзия как линза, как инструмент постижения тайны времени и человека то работает, то затуманена, даже и сказать трудно — инструмент ли сам по себе дает сбои, люди ли, погруженные в ватный туман, не способны видеть сквозь эту линзу, слышать сквозь туман.

Золотая стрела Аполлона, прикончив чудовище, свистит сквозь время, отражаясь изредка солнечным золотом то в одних глазах, то в других, то в третьих.

«Нас мало избранных…»

Предпоследний гребень на поэтической синусоиде высвечен искрами фитиля, вставленного в динамит Европы. В 1913—1914 гг. в Симферополе, Севастополе, Керчи прошла Олимпиада футуризма, мероприятие коммерческое, неудачное и скандальное, но в историю вошедшее: ее звездами были Игорь Северянин, Маяковский, Давид Бурлюк, Василий Каменский. О том благодатном времени Северянин в частности вспоминал в 1923-м (и это характерно): «Едим весь день с утра до ночи, По горло сыты, сыты очень; Вокруг съедобные слова: «Еще котлеток пять? Ветчинки?..» И еще в феврале
1918-го афиши, расклеенные по Москве, завлекали: «Поэты! Учредительный трибунал созывает всех вас состязаться на звание короля поэзии. Звание короля будет присуждено публикой всеобщим, прямым, равным и тайным голосованием…» Текст был составлен в духе актуального искусства: «трибунал», «прямым, равным…» И лишь слово «король» — из сказки. Свой титул короля Игорь Северянин воспринял вполне серьезно. Да и Маяковский, судя по всему, свое второе «кандидатское» место — тоже, он бушевал в тот день в Политехническом, имитируя революционную бдительность: «Долой королей! Теперь они не в моде». А потом надумал устроить переворот: на каком-то из вечеров Северянина Маяковский вылез в антракте на сцену, стал читать… Мол, вернется Северянин, а все в зале завопят, требуя: «Ма-я-ков-ский! Ма-я…» Самозванца освистали. Пришли на короля. Кому-то избрание Северянина казалось шутовством, ведь все еще были живы. Но так получилось — он королем и остался. И это навсегда: не бывает бывших королей, как не бывает и бывших поэтов. Время в реальной поэзии это не совсем то, что в истории политической. Случается, что поэты очень надолго остаются активными игроками в политической жизни государства, а то и планеты. На Северянине монархическое время в поэзии кончилось. Диктатура предполагает не избрание, но провозглашение. И в 1920-м в Харькове, тоже не без шутовства, Председателем Земного Шара Есенин провозгласил Велимира Хлебникова. И это навсегда. А на площадях уж горны трубили о коллективизме. В литературе течения, группы были издревле, тем проще. И как бы откликом на пушкинско-моцартовское «Нас мало избранных, счастливцев праздных», началась арифметическая конкретизация. Каждый стал волен считать по-своему. В 1921-м Пастернак сосчитал: «Нас мало. Нас, может быть, трое». У Мандельштама была другая «тройка». Вдова поэта, Надежда Мандельштам писала: «Мы» Мандельштама — это те люди, заочный разговор с которыми продолжался всю жизнь. Их было трое, но кроме троих — вся мировая поэзия, не знающая разделения ни в пространстве, ни во времени...» В 1924-м у Есенина — с сегментом ужаса в синих очах — уже не арифметика, не до игр, высшая математика: «Тот ураган прошел, нас мало уцелело...» Так мало, качественно мало, что через три эпохи — в 1970-м — пастернаковская цифирь переплавилась в Вознесенском в нечто совершенно легкомысленное: «Нас мало, нас адски мало». А перед тем — в 1964-м — еще увесистей: «Нас много (через несколько строф вариант — «мало». — О.С.). Нас, может быть, четверо…», ставшее знаменитым. Но у Бродского в 1966-м математика была совсем об ином: «Теперь так мало греков в Ленинграде, что мы сломали Греческую церковь…» А в Стокгольме при получении Нобелевской премии: «…нас уже пять миллиардов…» Но и он в четверке. Во всяком случае, так утверждают. При этом всегда и все помнили пушкинское наставление поэту: «Ты царь: живи один». Вот и у Цветаевой в ее счастливом ноябре 1918-го избранничество царское, как всегда у нее и во всем: «Бог меня одну поставил посреди большого света…» Разрушая все тройки и четверки, когда восьмерка перепрыгнула через единицу, в 1981-м, державший в руке золотую стрелу Юрий Кузнецов объявил на весь свет: «Звать меня Кузнецов. Я один, остальные — обман и подделка». (В украинских реалиях отклик на арифметику Вознесенского мог выглядеть так: «Нас ще менше — нас один...» — Владимир Цибулько о Сергее Лавренюке).

Каждый знает, что поэтов в человеческой истории — единицы. Но лишь в определенном смысле это так, во всех других — иначе. У А.Солженицына в «Архипелаге» изумление: «Сколько же среди людей поэтов! — так много, что поверить нельзя! (Меня это иногда даже в тупик ставит.)» Это и среди зэков. А в сытости на воле?.. В пропорциональном отношении немногим меньше.

Festivus — праздничный

Как возникают фестивали? Действительно — как? Из личного опыта: для этого нужен некий веселый (не без злости) протест в сердце против окружающей и диктующей свое серопупости. Энергичный такой протест. То есть должны проклюнуться амбиции, тяготеющие к высокому, не без этого. В Черкассах именно так в 1998-м возник фестиваль «Летающая крыша», а позже, проводимый в Каменке и старинных парках, фестиваль «Пушкинское кольцо». Но в ту пору, к которой мы относим стихийное начало фестивального бума, и в самой атмосфере планеты что-то такое произошло, потому что ЮНЕСКО в 1999-м придумало Всемирный день поэзии… Однако Черкассы пока не претендуют на место, занимаемое Дельфами в древней ойкумене (подчеркиваю: пока), поэтому поинтересуемся иным опытом. Вот, скажем, Крым, провинция у моря, точнее — Коктебель… К слову (вспоминая о Дельфах), там у Карадага и змий гигантский рыбакам как-то привиделся… Вот о Волошинском фестивале и речь.

Поэт Андрей КОРОВИН — член редколлегий журналов «Современная поэзия» (Москва) и «Живой Журнал» (Киев), организатор Международного фестиваля им. М.Волошина — рассказывает:

— Волошинский литературный фестиваль родился в год 100-летия Дома поэта, в 2003-м. Вначале была идея устроить конкурс, который бы собрал все лучшее, что написано в последние годы о Крыме и Коктебеле, привлек бы внимание к тому, что уникальный Коктебель умирает, становится заурядным курортом, куда приезжают люди, понятия не имеющие о его легендарной истории. Позже возникла мысль собирать литераторов не только для вручения дипломов, но и для знакомства, общения разъединенных границами, но объединенных языком поэтов и писателей России и Украины. Инициаторами создания фестиваля тогда выступили директор Дома-музея М.Волошина Наталия Мирошниченко, киевский поэт Андрей Грязов и ваш покорный слуга. Идею поддержали заповедник «Киммерия М.А.Волошина» (Крым), Союз российских писателей (Москва), Национальный союз писателей Украины (Киев) и журнал «Сетевая поэзия» (ныне — «Современная поэзия»). В этом году прошел IV Волошинский фестиваль. В нем принимали участие главный редактор журнала «Новый мир» Андрей Василевский, заведующая отделом поэзии журнала «Знамя» Ольга Ермолаева, известные поэты из России и Украины, назову лишь несколько имен: Ирина Евса и Станислав Минаков из Харькова, Анна Аркатова, Елена Исаева, Ольга Сульчинская из Москвы, Андрей Поляков из Симферополя, Алексей Остудин из Казани, Владимир Гутковский и Александр Кабанов из Киева, а также Михаил Гофайзен из Таллинна, и многие другие. В рамках фестиваля кроме конкурса, который проходил по нескольким номинациям, состоялся турнир поэтов и турнир команд «Россия—Украина». Формат фестиваля — дружественный, домашний, поэтому мы специально не приглашаем за счет оргкомитета больших звезд. Денег-то у фестиваля практически нет. К сожалению, конечно. Тем более огромное спасибо тем меценатам, которые помогают фестивалю держаться на плаву! Нас поддерживают власти Коктебеля, мы почти во всем находим понимание…

— Почти?.. Я, Андрей, видел, как с тобой чуть инфаркт не случился…

— Честное слово, так и было!.. Наша программа была предварительно согласована с владельцем коктебельского «Голубого залива» Зелинским. Фестивальные вечера в его кафе проводились и в прежние годы. И вдруг он безо всякого объяснения, не называя причины… Часто ли вам приходилось видеть, как из кафе на улицу выставляют пятьдесят человек, среди которых уважаемые поэты и редакторы столичных журналов?! На моей памяти — впервые! Где, как не в украинских СМИ, об этом рассказать?! И спасибо большое отелю «Галеон», приютившему нас в экстренном порядке!!! Слава Богу, в Коктебеле достаточно хороших людей, беспокоящихся о будущем и настоящем своего поселка — это мэр Коктебеля Алексей Булыга, это Александр Хачко, которого называют «министр культуры Коктебеля»… Спасибо им за это!

— Как тебе видится будущее Волошинского фестиваля?

— Впереди, я думаю, расширение границ фестиваля. Вечера, помимо Коктебеля, мы уже проводили в Феодосии, Керчи, Москве. В дальнейшем хотелось бы объехать с выступлениями все города Крыма, регулярно проводить Волошинские вечера в Москве, Питере и Киеве. Есть идея устроить зимний Волошинский фестиваль — пока, правда, не решили, где именно. Изначально фестиваль планировался как русскоязычный — Волошин ведь писал на русском языке. Но сейчас я думаю, что можно попробовать включить в программу и вечера украиноязычной поэзии. Буду договариваться об этом с Сергеем Жаданом — прекрасным поэтом, пишущем на украинском, которого хорошо знают в России. Уверен, что количество участников и гостей с каждым годом будет увеличиваться, как растет с каждым годом и известность фестиваля.

* * *

Рано или поздно наступит очередной поэтический бум, наполнятся большие залы, а нынешние фестивали, конкурсы, турниры и слэмы, возможно, покажутся издали лишь интеллектуальной разминкой пространства перед приходом нового невероятного поэта и его времени. Хотя, не исключено, что литераторы сейчас переживают короткий период фантастического благоденствия, который можно сравнить с классическим 1913 годом.