Диоксиновая баллада

Я каждый день слушаю «Балладу о Севезо» Вальтера Моссманна, по нескольку раз в день. Это продолжается вот уже неделю и будет продолжаться еще. С того момента, как из известной венской клиники прозвучало официальное подтверждение известного отравления. Еще в тот же вечер Вальтер Моссманн выслал мне мейл, который начинался словами: «Только что я прочитал о том, что Виктор был однозначно отравлен — диоксином».

Вальтер Моссманн знает нашу страну и всех нас значительно лучше, чем подавляющее большинство немцев. За ним стоит во всей своей амбивалентной полноте легенда 1968 года с ее расхристанным на все стороны света мятежным левачеством. В 70-е годы он сам стал легендой и душой антиатомного движения на западе ФРГ — его политические песни в его же исполнении слушали и вместе с ним пели десятки и сотни тысяч манифестантов. Он организовывал митинги, концерты и протестные шествия, его имя годами не исчезало с газетных полос и из полицейских протоколов. В начале 90-х он впервые приехал во Львов. Его вела любовь к романам Йозефа Рота и безошибочный нюх искателя иных европ. С того времени он все больше погружался в Украину. Осенью этого года он внезапно пережил ее как еще одну молодость — наверное потому, что оранжевый цвет был цветом антиатомного протеста его, Вальтера, семидесятых.

В том же субботнем своем письме он написал: «Это [диоксиновое отравление] превышает возможности нашего постижения. Но ведь и убийства Гонгадзе мы тоже не могли понять. Не так давно у меня на добрый час отняло речь и я не мог произнести ни слова: на проспекте Свободы во Львове Олена показала мне пожилую женщину и сказала: «Это мать Гонгадзе!». Ведь Гонгадзе был уже так далеко в своей потусторонней потусторонности, он стал знаком, чем-то вроде почтовой марки, а здесь вдруг эта реальная пожилая женщина в реальной очереди, в которой я тоже стоял, — и образ реального обезглавленного тела».

Диоксиновая весть стала для Вальтера молниеносным сигналом о том, что на самом деле происходит в Украине. При этом обнажился со всей безжалостностью некий диоксиновый контекст: война во Вьетнаме, уничтожение лиственного покрова джунглей, массовое отравление людей — не только партизан, но и американских солдат. Хоть западным европейцам слово «диоксин» говорит чрезвычайно много не только и прежде всего не по этой причине.

В 1976 году Вальтер Моссманн написал «Балладу о Севезо», которая была тут же запрещена на тогдашних радио и телевидении. Ее я и слушаю теперь ежедневно, по нескольку раз в день — из подаренного им же в октябре полного собрания песен. Я слушаю не только ее, я вообще слушаю песни Вальтера, ибо в них речь о том, о чем сегодня речь у нас. То есть речь в них об универсальной драме угнетения и свободы.

По поводу Севезо у нас в последнее время неоднократно писали и говорили, поэтому лишь самое существенное. 10 июля 1976 года стало днем экологической катастрофы в окрестностях Милана. Она лежит на совести базельского химического концерна Хофманн — Ля Рош. В атмосферу попало около двух килограммов диоксина TCDD (да, того самого!), вследствие чего произошло тотальное загрязнение 1500 гектаров густо заселенной местности, а количество потерпевших из-за отравления людей достигло семи сотен. Значительные территории земельных угодий оказались на десятилетия непригодными для пользования. Однако самые загрязненные участки до сих пор не соответствуют нормам человеческой жизни.

Эта катастрофа, как свидетельствует Вальтер в своем письме, открыла глаза многим людям. Они внезапно увидели непосредственную связь между военными преступлениями американцев во Вьетнаме и «мирной» преступностью транснациональных концернов с их технократической вседозволенностью. Но сегодня эта линия должна быть продолжена. Мафиозные структуры «партии власти» на всем постсоветском пространстве прекрасно вписались в преступно-диоксиновый ряд.

Диоксин — и буквально, и метафорически — всегда и всюду возникает там, где «партия власти» пытается подавить «партию людей», употребив против них тайные средства и тем самым противопоставив свои интересы жизни как таковой. Избирательные технологии украинской власти образца 2004 года — это последовательное и безоговорочное загрязнение окружающей жизненной среды, несовместимая с жизнью химия насилия, компромата, фальши, махинаций. Это противоестественное технологическое зло, и природа такого не терпит: она либо карает, либо умирает, а чаще всего карает умирая. Если средством достижения цели — победы на выборах — оказывается яд, то это преступление против человечества, даже если этот яд применен всего лишь против одного человека.

Вокруг нас возникают тени ужасных отравителей прошлого — всякие там Борджиа с их смертоносными смесями в перстнях. Где-то рядом ошивается шекспировский Клавдий, братоубийца и кровосмеситель. Однако наш нынешний случай недвузначно византийский, и в нем выразительно просматривается не только «второй», но и «третий Рим», он же Москва, с ее все более обновляемой и все более патологической склонностью к закрытости, непубличности, келейности и подковерности.

На постерах 1976 года мятежные европейские экологисты отпечатали сотни изуродованных диоксином детских лиц. Это были дети из окрестностей Севезо. Я не знаю, как выглядят эти лица сегодня. Но иногда я не могу сдержать слезы, глядя на лицо Виктора. Это та же изувеченная природа. Или страшная сказка о превращении, игра с архетипом. То есть самая опасная игра — на коллективном подсознательном.

Против этого восстает мое личное сознательное. Я хочу, чтобы у этой сказки был счастливый конец. Я хочу, чтобы мы все помогли ему — так, как он, принеся себя в диоксиновую жертву, уже помог всем нам, и мы чуточку больше стали людьми.

Я хочу, чтобы с него упала эта личина, и я уверен, что так оно и будет. Самое хорошее в страшных сказках — то, что они однажды заканчиваются.

Однажды утром он снова увидит себя в зеркале иным.

Однажды утром мы увидим иной нашу страну.