"А что это за Элис, и где она живет?"

По гамбургскому счету, на протяжении всей своей карьеры Элис Манро - а она десятки лет работает в формате рассказа, новеллы - задумывается над одним макровопросом, над одной супер- или гиперпроблемой, сущность которой, думается, метко выражает ряд таких взаимосоприкасаемых формулировок: может ли современный человек быть счастливым? Есть ли у человека основание вообще рассчитывать на счастье? Существует ли базовая, основополагающая модель того, что называется счастьем? И если да, то означает ли все это, что оно (счастье) - реально, достижимо и в отношениях между мужчиной и женщиной?

В новелле "Лес" в самом начале акцент делается на том, что эта история, рассказ не просто о мужчине по имени Рой Фаулер, а о вполне семейном человеке. Он и Лайла - пара, живут вместе и будто бы неплохо. У Роя навыки маляра, и он зарабатывает для семьи тем, что оформляет вывески по заказам фермеров, а также занимается небольшим бизнесом - заготавливает и продает дрова, имеющие в округе ситуативный спрос. Лайла - медсестра при стоматологе - женщина коммуникативная и приятная, обеспечивает врача клиентами и постоянной работой. Исходная ситуация, казалось бы, более или менее благополучная: и у Роя, и у Лайлы есть собственная профессиональная ниша, есть своя, так сказать, семейная специализация, и ничего критического, а тем более острого о жене Рой сказать, очевидно, не может.

Но Элис Манро смотрит глубже - для нее важно выяснить характер межличностных взаимоотношений, наличие или отсутствие психологического контакта между людьми, особенно между теми, кто живет вместе, в буквальном смысле - под одной крышей. В структуре надежд на счастье она стремится ощутить, увидеть и передать душевное, внутреннее прикосновение людей друг к другу. Или же его отсутствие, не исключено, что даже полное. И поэтому Элис Манро довольно скоро дает понять - эту семейную пару, Роя и Лайлу Фаулер, трудно назвать беспроблемной. А проблема их именно в том, что они не являются и не стали близкими людьми.

Каждый в этой паре живет своей жизнью, у каждого из них свой круг интересов и стремлений. Лайла со своими многочисленными родственниками, фактически определяющими образ и ценности жизни Фаулеров, - бытовое пространство, с которым Рой пытается по возможности меньше пересекаться, поскольку в нем он чувствует себя элементарно лишним. Для усиления эффекта семейно-родственного дисбаланса Элис Манро подчеркивает не только психологическое, но и физическое, точнее - антропометрическое различие Роя и родственников Лайлы: "…Для семейного клана Рой - явление малоинтересное: человек, влившийся недавно, ничем пока себя не проявивший, даже потомством не успевший обзавестись. Того, кто не имеет с ними фамильного сходства, родственники почти не замечают. Все они могучие, экспансивные, шумные, Рой же низенький, малозаметный, тихий" ("Лампа, зажженная в полдень", Москва, 1986). Формально он является членом мощной в количественном выражении семьи, но в действительности живет сам по себе, и его обособленный образ жизни, его уединенные интересы выполняют прежде всего компенсаторную функцию, смягчая отсутствие внутрисемейного контакта и осознание этого отсутствия. Семейная жизнь у Роя будто бы есть, но при этом ее нет.

Расставляя смысловые акценты во взаимоотношениях Роя и Лайлы, Элис Манро не лишает своего главного персонажа заботливых мыслей о женщине. Если в собственной семье муж живет одиноко, это еще не означает, что ему не нужно ощущение женщины, что его житье-бытье проходит без присутствия женщины. Хотя бы на уровне мыслей о ней. И писательница дает сценки, где Рой свое родственно заботливое внимание перемещает на Карен - племянницу Лайлы, которая внутренне ему ближе жены. И приключение-испытание, происшедшее с ним в лесу, куда он поехал на грузовике заготавливать дрова, чтобы, как ему показалось, не потерять свой небольшой бизнес, неслучайно происходит на фоне дисбаланса в семье. И в этой неслучайности вовсе не следует искать или видеть дидактические обертоны: Элис Манро по своей художественной сути не моралистка и тем более не резонерка, хотя отдельные ее персонажи время от времени и прибегают к сентенциям.

В психологической новелле "Лес" представлена та модель семейных отношений, где быть вместе вовсе не означает быть вместе на самом деле, где каждый проживает свою, родственно обособленную жизнь, и возможность счастья, всесторонней счастливости в такой семейной модели едва ли вызовет ливень оптимистичных перспектив.

В рассказе "Настоящая жизнь" для диагностирования проблемы достижимости счастья Элис Манро концентрирует свое внимание на женских натурах, которые, впрочем, подаются на фоне, возможно, не таких рельефных, но не менее важных для этого текста мужских персоналий. Первая, кто упоминается в этом рассказе, - Дорри, упитанная женщина с по-мужски грубоватой внешностью и абсолютно неженскими привычками и манерами. Для такого типа женщин устроить свою семейную судьбу и выйти замуж - это уже, так сказать, событие исторического масштаба. И, как подчеркивает писательница, сама Дорри не очень-то рассчитывала на замужество и создание собственной семьи, но когда ей представилась возможность - в виде странствующего австралийца по фамилии Спирс - после сомнений и колебаний она все же делает шаг и кардинально меняет свою жизнь.

Рассказывая историю Дорри, Элис Манро довольно прозрачно изображает то скрытую, то очевидную неуверенность в возможности своего женского счастья. Не исключено, что счастье для нее - только размытые и неясные мысли об этом загадочно-неопределенном состоянии. В любом случае, писательница намекает, что одна из возможных моделей счастья - его ожидание или прохождение своего, личного пути к нему. Говоря об австралийской жизни Дорри и Спирса, она так коротко, даже тезисно, ее очерчивает, что невозможно конкретно судить о достижении или не достижении Дорри счастья в семейной жизни.

Мюриэль поразительно отличается от Дорри, поскольку она (Мюриэль) - настоящая маленькая красотка и всем поведением мастерски щеголяет своей подчеркнутой женственностью. Тем не менее, в этом щеголянии хороший прагматичный тайный умысел - найти себе мужа и благополучно, в смысле более или менее удобно, выйти замуж. Мюриэль принадлежит к типу женщины-игрока, а устройство семьи - это, скорее всего, важнейшая в ее личной жизни партия, которую нельзя разыграть иначе, чем с выигрышем. Для нее счастье - в достижении прагматичных целей, счастье - то, что можно измерить, увидеть, можно потрогать руками, что, короче говоря, существует в доступной материальной форме. Абстракции в форме духовных категорий и поисков ее мало привлекают. Счастье, по ее житейской концепции, конкретно, а доступ к нему зависит исключительно от персональных способностей.

В отличие от Дорри, Мюриэл не ждет появления своего будущего мужа - она его находит. И хотя он не совсем тот, кого она представляла в прихотливо-требовательных желаниях - мужчина-вдовец с двумя маленькими детьми, но цели своей она достигла, семью создала. А возможно, это и есть счастье, извечное женское счастье, в котором практическое действие недвусмысленно преобладает над внутренними колебаниями и мытарствами?

Еще одна женская натура в "Настоящей жизни" - Миллисент. По сравнению с Дорри и Мюриэл, она выглядит наиболее семейно устроенной. Ведет спокойную, размеренную, хорошо устроенную жизнь. У нее есть подруги, в отношениях с которыми она всегда может продемонстрировать семейный опыт и указать на него. Муж - хоть и не из провинциальной элиты, но обеспеченный фермер. Он послушен и прислушивается к мнению жены, она влияет на него. Казалось бы, у Миллисент все сложилось таким образом, что ее жизнь вполне можно соотнести с призрачной категорией счастья, точнее - всестороннего женского счастья.

Но Элис Манро не исчерпывает диагностику счастливости человека только психологическими срезами и рисунками. Она добирается до самой природы взаимоотношений между женщиной и мужчиной, до сугубо биологических проявлений и характеристик этих взаимоотношений. Счастье - это безвариантно универсальная гармония в семье, а была ли такая гармония у Миллисент и Портера, ее мужа? Рассказывая о начале их семейной истории, Элис Манро лаконично, но многозначительно описывает такой эпизод:

"В свадебную ночь он сказал:

- Ну, а теперь терпи, такая твоя планида.

Но Миллисент знала, что он сказал это не со зла…

Миллисент родила троих детей, почти одного за другим, и после третьего ребенка начала прихварывать. Портер отнесся к ее недомоганиям спокойно - по большей части он ее уже и не трогал" ("Иностранная литература", 1996, № 1).

Есть в отношениях персонажей, так сказать, по-взрослому представленная проблемная ситуация, смысл которой выражает следующий ряд вопросов: возможно ли настоящее счастье женщины и мужчины без гармонии в сексуальной тяге, в сексуальных призывах, без взаимных ярких эмоций во время полового акта? Возможно ли полноценное семейное счастье, если секс воспринимается дискомфортом, как, возможно, форма унижения или болевой резонанс, как то, что надо пережить, перемучиться и стоически выдержать одному из супругов?

Элис Манро откровенно говорит, что Миллисент и Портер не были очень счастливы в своей сексуальной жизни. Семейная судьба Миллисент похожа на вполне характерную семейную историю, когда внешне привлекательный образ семьи в действительности скрывает нюансы и сложности, которые не принято выносить за порог собственного дома. И как же быть в таких случаях с номинированием аналогичных семейных судеб на звание счастливых?

Внимание к биологическим основам в отношениях между мужчиной и женщиной, к интимно-сексуальному порядку между ними присуще всей короткой прозе Элис Манро. Она не утверждает, что секс - это наше человеческое все, но не забывает напомнить: человеческая природа по своей сути сексуальна, и без сексуальной гармонии во взаимоотношениях женщины и мужчины вряд ли стоит вести речь о гармоническом завершении счастья.

Реалиями рассказа "Лицо" Элис Манро стремится разобраться, существует ли вообще счастливая пора человеческой жизни, бывает ли человек счастлив хотя бы тогда, когда еще несерьезно говорить о возрасте, опыте, статусе и т.п. Короче говоря, бывает ли он преисполнен и переполнен безальтернативным счастьем хотя бы в детстве?

Развертывание событий в этом рассказе подается от лица мужчины-рассказчика, вспоминающего и рефлексирующего. Он, как подчеркивается в тексте, родился с заметным физическим недостатком, буквально искажающим его лицо. В ранние детские годы рассказчик, по его собственному признанию, не придает своему недостатку особого значения и, вероятно, не очень комплексует по этому поводу. Но миг, когда его самовосприятие и самооценка внешности резко изменились, наступает. Самым болезненным во всем этом оказывается то, что роковое изменение происходит с помощью его маленькой приятельницы Нэнси, которая вместе с матерью Шэрон Сатлз живет в бледно-розовом домике на территории семьи персонажа-рассказчика.

Травматичный опыт бытия не просто восходит к детству - он начинается с той вроде бы безоблачной поры. А счастье мало достижимо даже в "до-взрослой" поре жизни, и душевные травмы в ту не слишком самоосознанную пору могут восприниматься еще острее, чем в более поздние жизненные периоды.

Но Элис Манро, обсервируя историю своего я-рассказчика, пытается до конца отследить саму возможность гармонического самоощущения человека в детские годы и ставит классически бескомпромиссный вопрос: а если бы не тот жест Нэнси, когда она, желая пошутить и, возможно, развлечь своего друга-мальчика, в которого, очевидно, была тайно влюблена (как и он в нее), - если бы она в той ситуации неожиданно для себя не сделала ему больно, почувствовал бы ее персонаж-рассказчик тогда, в детстве и в совсем детских взаимоотношениях с Нэнси, полнейший внутренний комфорт?

Чтобы ответить на это, Элис Манро вводит сугубо физиологический эпизод в развертывание текстовых событий. Физиологические детали бывают чрезвычайно информативны, выразительны в своей психологической сути, и поэтому я-рассказчик доверчиво делится таким воспоминанием о себе и своей маленькой подружке: "Эротические игры… Да, такие у нас тоже были. Я помню, как одним особенно жарким днем мы прятались в палатке, которую, не знаю почему, расставили позади розового домика. Мы забрались в нее, чтобы как следует изучить друг дружку. От парусины палатки исходил какой-то соблазнительный, хотя и детский запах, как от нижнего белья, которое мы сняли. Мы стали щекотать друг дружку, возбудились, но потом нас это начало раздражать и, взмокшие, смущенные, мы вскоре выбрались из палатки. Оба почувствовали, что теперь что-то нас разделяет и хочется держаться друг от друга подальше. Я не помню, повторилось ли такое снова и с тем же результатом, но не удивлюсь, если да" ("Иностранная литература", 2010, № 12).

Чувство дискомфорта начинается с более или менее реального, сущностного открытия. Процесс открытия начинается с первых шагов вхождения в жизнь, с первых лет существования в жизни. Пока человек живет, он - хочет того или нет, сознательно или неосознанно - занимается тем, что открывает себя и окружающее пространство. Жизнь не может быть ничем иным, как растянутым во времени дискомфортом, болевым синдромом, очень пролонгированным травматичным процессом, который или нервно обостряется, или хронически притупляется. Над всем этим, собственно, и размышляет Элис Манро фактажом рассказа "Лицо". И при чем здесь вообще счастье, если трактовать его как сферу идиллии?

Писательница рассматривает самые разные жизненные модели, когда человек может или мог бы быть доволен своей судьбой и условиями своего существования, и не может не задать себе вопрос: а насколько это так, насколько человек в таких случаях действительно чувствует себя счастливым?

В рассказе "Жребий" изображается история Джулиет, молодой и одаренной женщины, которая перспективно инкорпорирована в социум и систему его ценностей. Более того, она мыслит себя органической частицей социумного организма и, кажется, не намерена из него выпадать. Джулиет успешно занимается научными изысканиями, специализируется на филологии, профессора восторженно отзываются о ее исследовательских способностях, у нее непростые культурологические интересы и выразительные интеллектуальные задатки. Семестр она преподавала латынь в Торранс-хаусе - частной женской школе Ванкувера, заменяя больную учительницу. Очевидно, преподавала бы и дальше, если бы не была на замене, а учительница не выздоровела. Но картинка с социумно благополучной Джулиет вскоре проясняется и оказывается не такой однозначной. Ее "вписываемость" в структуру социума и интерес к научной деятельности - это, с одной стороны, способ обратить на себя внимание, в смысле мужского внимания, а с другой - форма женской самозащиты от проблемы устройства собственной семейной судьбы, так как время устраивать ее наступает, а устроить пока не удается, поскольку это, оказывается, совсем не так просто.

В рассказе "Жребий" постоянно подчеркивается, что его основной персонаж - женщина, и что это изложение прежде всего женской истории. Причем изложение с физиологическим акцентированием на особенностях женского организма. Функции композиционного центра в этой истории отведены фрагменту, когда Джулиет едет в поезде и знакомится с двумя мужчинами, претендующими на то, чтобы стать частичкой ее окружения, и один из них со временем стал ее мужем.

О физиологических неудобствах и дискомфорте, осложнивших странствие и психологическое самочувствие Джулиет, в "Жребии" говорится так: "Когда она встала, то сразу же почувствовала, что у нее возникла собственная проблема и ей нужно немедленно вернуться на свое место и взять сумку…", а чтобы не осталось сомнений, о чем идет речь, немного погодя добавляет: "Ежемесячные кровотечения были проклятием ее жизни. Один раз они даже помешали ей написать важный трехчасовой экзамен, потому что нельзя было выйти из комнаты за подкреплением" ("Иностранная литература", 2006, № 11). В этом рассказе с систематической настойчивостью продуцируется мнение о зависимости женщины, причем зависимости многомерной - от своей физиологии, от естественного призвания рожать детей, от психологической потребности в семье и семейном существовании, от травмоопасной перспективы остаться одинокой.

В "Жребии" акцентируется внимание на биологической основе человека, Элис Манро исходит из того, что говорить о человеке означает говорить о его физиолого-биологических свойствах и порывах, без этого представления о человеческой органике оказываются несовершенными. Биологическое в ее рассказах нередко граничит или срастается с осознанным, ментальным. Биологическое начало в человеке насквозь психологизировано. Иначе говоря, хочешь психических и подсознательных глубин - посмотри в биологическую структуру человека.

Обсервация биологических основ человеческого существования для Элис Манро является настолько важным, даже концептуально определяющим делом, что, рассказывая о Джулиет, она не забывает намекнуть: интеллектуальность натуры вовсе не оберегает ее от потребности в решении проблем сугубо физиологического сорта. Наоборот, интеллектуальные запросы могут только усиливать физические призывы и импульсы человека, а в биологических недрах скрыты истоки драматических переживаний и катастрофической боли. Как это случилось с интеллектуалкой Джулиет, которая в свое время чувствовала себя настолько сексуально встревоженной, что решилась на крайне решительный шаг: "В прошлом году она встречалась с заезжим племянником свого научного руководителя и была взломана - сказать "изнасилована" нельзя, поскольку она сама была полна решимости, - поздно ночью на земле в Уиллис-парке.

По дороге домой он объяснил ей, что она не его тип. И она испытала такое унижение, что не сумела ответить (и даже осознать в тот момент), что он - не ее" ("Иностранная литература", 2006, № 11).

Социумная инкорпорированность для филолога-интеллектуалки Джулиет - только временная житейская гавань. Все ее внутренние поиски и страдания связаны исключительно с одним - с желанием встретить Мужчину Ее Судьбы. Счастье для нее - в преодолении душевной боли, в том, чтобы этой боли, наконец, лишиться. Хочешь быть счастливой - готовься к слезам. Как это, в принципе, и происходит с Джулиет. Но когда она все же встречает Своего Мужчину, то уже не теряет его. И очень похоже, что при этом она спокойненько, без каких-либо сантиментов, "забивает" на социум. Вот такая история, вот такой жребий. И может, это действительно рассказ о почти счастливой женской судьбе? Потому что кто, в конце концов, сказал, что счастье обязательно должно быть счастливым?

Многочисленные книги Элис Манро - Dance of the Happy Shades ("Танец счастливых теней", 1968), Lives of Girls and Women ("Жизнь девочек и женщин", 1971), The Moons of Jupiter ("Спутники Юпитера", 1982), Friend of My Youth ("Друг моей юности", 1990), Open Secrets ("Открытые секреты", 1994), The Love of a Good Woman ("Любовь хорошей женщины", 1998), Too Much Happiness ("Слишком много счастья", 2009) и т.п. - проявляют своеобразную художественную лабораторию happiness'а. В этой лаборатории рассматривается немало моделей человеческой жизни - жизнь с проекцией на счастье. Но всегда есть признаки, которые объединяют эти модели и устанавливают между ними едва ли не родственные связи.

Почему так? Да потому, что прозаическая happiness'ография этой канадской писательницы неизменно сопровождается драматическими или даже трагическими нотами и фоникой. И вполне возможно, что это и есть та универсальная призматика, с которой и целесообразно подходить к вечным рефлексиям над проблемой то ли мифического, то ли мистического человеческого счастья.