Ирина Жиленко: «Я вся — суцільне серце…»

Ирина (Ираида) Владимировна Жиленко в украинской литературе сотворила мифический остров. Кажется, его жители имеют удивительную способность пересвистываться, о которой мечтает хроникер в романе «Записки українського самашедшого» Лины Костенко. Лирический субъект И.Жиленко еще в 60-е и в 70-е годы стремился совершить что-то непостижимое, он жил в мире, в котором есть начало, но нет конца. И эта интенция присутствует в поэзии И.Жиленко разных периодов. «Померли всі слова. І навіть найсумніші.// Лишились душі слів, мовчазніші за тишу…»

Жиленко - автор почти двадцати книг: «Соло на сольфі», «Автопортрет у червоному», «Вікно у сад», «Концерт для скрипки, дощу і цвіркуна», «Дім під каштаном», «Ярмарок чудес», «Останній вуличний шарманщик», «Вечірка у старій винарні», «Пори року», «Євангеліє від ластівки: Вибрані твори», «Світло вечірнє»; для детей - «Достигають колосочки», «Вуличка мого дитинства», «Двічі по два дорівнює кульбабці», «Казки про буфетного гнома», «Новорічна історія про двері, яких нема, і про те, як корисно іноді помилятися номером»…

Поэтическая жизнь у Ирины Владимировны начиналась со света, иногда жизненное анданте превращалось в тяжелый реквием.

Реквием начался тогда, когда не стало писателя Владимира Дрозда. «Посидь на лаві у ногах Атланта, // який тримає Всесвіт. Ще трима! // Хоч стільки вже на ньому пут і ран тих - живого місця од синців нема»,- писала Ирина Жиленко. Ее Атлантом был В.Дрозд.

Сегодня имя этого прозаика вошло в каноны украинской литературы. Однако с поэзией И.Жиленко, по моему мнению, поступили несправедливо. Вот-вот она с новой силой должна была войти даже в школьный курс украинской литературы в 12 классе, как программу снова изменили.

Ирина Жиленко как-то призналась, выступая пять лет назад в Институте литературы на одной импрезе, что на нее в свое время повлияли русские символисты. Но, как и Эмма Андиевская, благородная киевская барышня Ирина Жиленко выбирает для себя украинское слово и создает в нем магический мир любви.

Только через сорок лет любовь обернется отчаянием, которое будет иметь все признаки апокалипсиса. Дочь Ирины Жиленко - Ирина (или же Орыся) - исследовательница культуры барокко. Ирина Жиленко - не является барокковской по мироощущениям, в ее мире все просто и непостижимо, там постоянно продолжается концерт для скрипки, дождя и сверчка, а где-то рядом стоит заколдованный дом под каштаном, там открыто окно в сад посреди ярмарки чудес. «У поетеси свій чітко окреслений стабільний мікрокосм. Його осердя - рідний дім, своя кімната - як фортеця, без якої не вижити в цьому розбурханому недоброму світі», - писала Михайлина Коцюбинская. «Я дерево, я сніг, я все, що я люблю» - есть у Лины Костенко.

Ирина Жиленко определяет себя в поэзии достаточно похоже - просто окном в мир сказки, фантазии, легкой ироничности и изысканной манерности. «Ніхто у світі не повинен знати, // що в цьому домі, повному досад, // я не людина, я - вікно у сад».

Она родилась в 1941 году в Киеве, но детство прошло на Черкасчине. После войны семья снова вернулась в Киев, и эти годы становления в столичной художественной среде сложно назвать легкими. Средняя школа, вечернее отделение филологии, работа воспитательницей в детском саду, далее - в редакциях газет «Молодь України», «Літературна Україна», журнала «Ранок». Именно на страницах этих изданий и начали появляться первые (в частности и поэтические - с 1958 г.) литературные произведения. В 1964 г. вышли из печати две книги И.Жиленко - «Достигають колосочки» (для детей) и очерки «Буковинські балади». А уже в
1965 г. появился поэтический сборник «Соло на сольфі», вызвавший немало полярных суждений в советской критике. Героиня этого сборника была человеком чувств, она могла радоваться жизни, словно францисканский монах, могла и элегически грустить, имея на это известные только ей причины. Это не воспринимали советские писаки, определявшие для поэта ограниченное пространство существования, в котором лирический субъект мог смеяться и плакать по разрешению.

А творческий дух Ирины Жиленко не знал ограничений, этот дух парил между музыкальными оркестрами и переносил небесную музыку на землю.

«Я вся - суцільне серце.
Тілом - світ.

А серцеві ж потрібно битись, жінко.

Я б’юсь, аж теплий лікоть у крові

і синяки скипають на колінках…»

Женщина в стихах Ирины Жиленко всегда мифологическая. А мужчины - они, конечно, хозяева положения, как в лучших украинских традициях, но их господство так бы и потонуло в обыденщине, если бы не чудесные женщины. Каждая женщина лелеет в себе сказочную инфанту, которая не только ожидает своего принца, но и прекрасно может обойтись без него, по крайней мере, в мире фантазии.

С течением времени ее поэзия становится мудрее: легкая веселость сменяется элегичностью. «Євангеліє від ластівки» - поэтическое откровение нового качества. Нередко в этом сборнике воспоминания окутываются идиллическими воспоминаниями из прошлого, правда - с усиленной дозой минорности. Это описания воспоминаний детства, сакрального времени психологических переживаний, которые уже никогда не вернутся... Душа ищет воодушевления, веры, способа преодоления границ, наполнения своего внутреннего мира новой целью. Но в прошлом что-то произошло, что-то непоправимое, трагическое... И от этого «чего-то» появилось одиночество как камертон, смятение и стораспятая тоска.

«Біле. Білим. По білому. Пише.

Срібні (і трішки рум’янцю) дні.

Сонце у срібних шибах. Тиша.

Висока свічка.

Сніг».

(«Дитинство»)

Все чаще появляются религиозные образы, заметные суггестивные молитвенные интонации. Поэзия здесь соткана из гармонии и отчаяния, как, в конце концов, и сам человек, состоящий из трех миров: духа, души и тела. В Адаме мы утратили наше духовное начало, имевшее возможность общаться с Богом. Но, познав Христа, мы духовно возродились. За две тысячи лет мы, кажется, сделали все возможное, чтобы разорвать связь с духовным. В перевернутом мире сегодня господствует кризис религии и веры, вокруг - пространство человеческого безверия и меланхолической безнадежности. А надо всего лишь поднять глаза вверх, где летает ласточка, чтобы возобновить первозданную связь с небом.

«Померли всі слова.
І навіть найсумніші.

Лишились душі слів,
мовчазніші за тишу».

«Сльоза за сльозою» - один из самых тяжелых циклов Ирины Жиленко. Кажется, еще никогда в украинской литературе, после П.Тычины, Т.Осмачки и - частично - В.Стуса, поэзия не излучала такого пессимизма. Пессимистическое мировоззрение вырастало из чувства трагической покинутости.

И.Жиленко много лет была словно «за кадром» в пространстве литературы, она жила миром семьи и только иногда могла убежать от социального мира в мир мечтательных фантазий, вставая на рассвете, пока все спят, чтобы отдать себя поэзии. А ведь казалось, что Ирина Жиленко - это прежде всего жена Владимира Дрозда. Верность мужу приобрела особую силу, а поэтому и его земной уход переживался так тяжело. В этот период каждая фраза И.Жиленко - плач, причитание. В них нет даже классической трагедии, только тотальный апокалипсис одной души, которая простирает себя во Вселенную. Лучше всего психологическое состояние поэтессы передают отрывки из ее стихов. В них - отчаяние и борение с Богом, бунт против природы и Всевышнего за то, что они забрали у женщины самое дорогое, - ее мужа…

«Я з тобою крізь смерть пройшла.

Провела тебе аж до неї.

В руки Господа віддала.

А в життя не вернулась.

Де я?»

Во время прощания с Михайлиной Коцюбинской в январе нынешнего года Ирина Жиленко рассказывала о своих непростых первых шагах становления в Киеве (после возвращении с Черкасчины). Но тогда у нее были верные друзья, помогающие выжить. Сейчас, говорила поэтесса, произведения искусств могут себе позволить люди, далекие от настоящего искусства. И это неправильно. Искусство нужно тем, кто умеет его уважать, а не считает обязательным приложением к своему статусу. К сожалению, теперь поэтесса не смогла бы спрятаться в волшебной стране воображения, как она могла это себе позволить в серое советское время.

Что-то меняется с течением времени. Искусство становится привилегией олигархов, настоящие художники брошены на произвол судьбы. Только поэзия остается вечно прекрасной. Поэзия инфанты, переступившей порог ХХІ века с трагически больной душой.