Триста метров до войны

Сквозь щель в два пальца было видно многое - зеленое ровное поле, деревья на горизонте, за которыми пряталось азербайджанское село, далекие синие горы. Солдат уступил мне место в бойнице без сожаления, так как насмотрелся на этот вид до мозолей в глазах. Как и большинство его товарищей, у которых год службы уже позади и год еще впереди. Если не будет настоящей войны. Хотя бойница была надежной бетонной полусферой (такие стоят по всей линии обороны - 232 км от речушки с выразительным названием Тартар, на севере Карабаха, и до Ирана на юге), боец нес службу в каске и бронежилете, из нагрудников которого выглядывали запасные рожки к АК. Осторожность не была лишней - издали, с зеленки, постреливал снайпер. Сегодня остерегаться должны были особенно, поскольку по данным разведки противоположная сторона собиралась испытывать новое снайперское оружие. Впрочем, то, что противник использовал до сих пор, тоже не устарело - 24-дальнобойные миллиметровые винтовки. Хоть на слона ходи.

Мы забыли и эту войну, и почему она вспыхнула. А если честно, то и знали о ней немного. Сейчас выросло новое поколение, ни сном, ни духом не ведавшее о вооруженном противостоянии Нагорного Карабаха и Азербайджана в зловещие 90-е. У этой войны нет четкой хронологии, так как началась она не в 1991-м и не закончилась в мае 1994-го, когда было подписано мирное соглашение о прекращении огня. Ее начало - еще в 1988-м, когда карабахские армяне, абсолютное большинство населения Нагорно-Карабахской автономии в составе Азербайджана, захотели присоединиться к Армении.

И законодательство, и историческая справедливость, и здравый смысл подсказывали, что такое решение назрело и своевременно. Но Москва, сшивавшая Союз в 20-е гг. суровой дратвой в соответствии со своими представлениями о национальной политике, испугалась. Отпусти Карабах - все захотят свободы. В уже "перестроечном" ЦК насчитали целых 19 причин, из-за которых воссоединение исторических армянских территорий невозможно. Всем этим резонам было место на мусорнике тоталитаризма.

И напрасно взывал Андрей Сахаров, что Карабах - это пробный камень "перестройки". Споткнемся - все полетит кувырком. Напрасно призывала Галина Старовойтова услышать голос Карабаха. Напрасно голодали в Москве народные депутаты первого демократического созыва, требуя прислушаться к воле народа. Кремль ослеп и не видел, что дратва, скрученная еще ленинскими руками, сгнила. Потом вспыхнули погромы в Сумгаити, Гянджи, Баку, началось вытеснение армян из отдельных районов Карабаха - печальноизвестное "кольцо", в котором бок о бок с азербайджанским ОМОНом шли регулярные войска Советской армии. Такова правда. И первый убитый 2 января 1990-го в Карабахе протестант, скульптор Армен Акопян, также стал жертвой не азербайджанского экстремиста, а советского солдата.

Вспоминаю это не в упрек бывшим рядовым и офицерам Советской армии. Напоминаю для понимания, что узел вражды двух давних и в целом добрососедских народов затягивался по режиссуре Кремля. А уж хотела ли Москва как лучше, а вышло как всегда, или была намерена ловить свою рыбку в мутной воде - вопрос к истории.

Настоящие боевые действия с регулярными формированиями, фронтами и применением тяжелого оружия, изгнанием населения из своих домов, уничтожением городов и сел, где не было ни одного военного объекта, начнутся после окончательного развала Союза. С армянской стороны в них погибло - по разным источникам - от 4,5 тыс. человек до 5 тыс. Потери Азербайджана только в течение 1992 г. (а это начало масштабных боевых действий) - около 5 тыс. погибших и более 18 тыс. раненых. А жесточайшие бои были еще впереди. По продолжительности эта война, от первой крови до перемирия, равна Великой Отечественной. А по слезам и горю - горькая полынь, поскольку убивали друг друга вчерашние соседи и приятели.

Эта война, открыл я для себя, не закончилась. Она тлеет до сих пор, как огонь в глубинах торфяника, время от времени прорываясь протуберанцами ненависти. В позапрошлом году Армия обороны Арцаха от снайперского огня потеряла 11 бойцов, в прошлом году - только одного, в этом году - уже одного. Не проходит и дня без нарушений соглашения о перемирии. В злополучные дни их количество достигает нескольких сотен. Накануне моей поездки на позиции военный министр и командующий Армией обороны Арцаха генерал Мовсес Акопян советовал быть осторожным, поскольку враг в последнее время активизировался, в предыдущую ночь было 24 нарушения "холодного мира", в том числе и на отрезке фронта, куда я собирался. Трижды на них отвечали огнем.

Мовсес Акопян - не из паркетных генералов. Он начинал войну комбатом, уже с афганским опытом. Таких в карабахской армии было немного. А закончил командиром оборонительного района - в горных условиях, считай, фронта, Героем Арцаха и кавалером ордена "Золотой орел". В Арцахе такая награда означает больше, чем когда-то Золота звезда в Союзе, равный ей в Армении - орден Отечества. Кстати, в Армении геройскими званиями верноподданных из милости или за пряники не осыпают. Может, потому, что президенты Армении Роберт Кочарян и Серж Саргсян также прошли войну (оба с "Золотым орлом") и знают, что цена геройской награде - кровь.

Если бы я смотрел на ничейное поле из азербайджанских окопов, то видел бы за армянской линией обороны семь районов, площадью около 3 тыс. кв км, входивших в состав Азербайджана. Я считал бы армян оккупантами и напомнил бы, что с тюркского "наказание" - черный, а "бах" - сад. Где армянские корни? Я видел бы старинную столицу этой земли - крепость Шуши, где жили преимущественно азербайджанцы. И не вспоминал бы, что в 20-е гг. армян из Шуши грубо выгнали, а столицу перенесли в Степанакерт. Я видел бы брошенные азербайджанскими беженцами дома и сады. Видел бы слезы и слышал плач азербайджанских беженцев из Карабаха и Армении, точного числа которых никто не знает, а приблизительно это 500–600 тыс., и цифра эта мне казалась бы точно больше и печальнее, чем 500 или 600 тыс. так же изгнанных из Азербайджана армян. Так и думают те, кто по ту сторону армянских позиций, поскольку в огне нет брода, а в войне - правды.

Священный долг -
ни шагу назад

Поле, лежащее предо мною, называется разграничительной полосой, но металлический флажок с буквой "М" предупреждает - там мины. Над бруствером и за ним на горячем ветру отзываются нанизанные на леску уже сильно заржавевшие консервные жестянки - самая древняя и лучшая в мире сигнализация. Солдаты вполглаза наблюдают за нейтралкой - день. На вопросы отвечают охотно. Правда, как-то скупо и штамповано. Если бы журналисты сюда ходили табунами, можно было бы заподозрить, что ребят хорошо вымуштровали, что и кому говорить. И действительно - что скажешь, когда спрашивают о службе? О маме-папе? О жизни в армии и о планах на будущее, когда тебе 19 или даже целых 20? Об окопном быте спрашивать нечего - все и так видно. Бетонные коробки, похожие на секции панельных гостинок, - и спальня, и столовая, и караульное помещение - на одно лицо. Над спальней торчит печная труба, ребята признаются, что как ни топи, а зимой все равно не жарко. Жарко летом. Электрических проводов не вижу, а на вопрос "как с освещением?" - дипломатическое молчание. На вешалке сохнет солдатская роба. В общем, условия суровее спартанских. Украинские мамы, узрев такую реальность, утонули бы в слезах и легли костьми, чтобы не пустить свою кровиночку на такую каторгу. Армянские же своих сыновей провожают на службу с пониманием - если дети их не защитят, то кто? Поэтому и бойцы, с которыми я общаюсь, не совсем понимают вопрос о возможности "закосить", откупиться от службы. Они взялись за оружие защищать не абстрактную суверенность или исторические земли, а мать, отца, сестру и невесту, потому что знают, что с ними может сделать враг. Едва ли не у каждой армянской семьи есть своя трагическая история. Армия - это тяжело, все планы откладываются на два года. Но как иначе? Все порядочные люди в Армении, все успешные - из тех, кто защищал Отчизну. Они - национальная элита и культовые персоны, высоконравственные авторитеты.

Я спрашиваю у карабахских воинов: есть ли у них дедовщина? Ребята удивляются: что за армия без "дедов"? Но вскоре выясняется, что определение мы используем одно и то же, а содержание в него вкладываем разное. Наша дедовщина возникла из криминальной, лагерной традиции. Замешанная на унижении и садизме, она уродует и калечит мораль. В Армии Арцаха "дедами" становятся через полтора года службы, и именно тогда каждый из них должен выполнить самое ответственное задание - научить молодняк всему, чему научился сам. Чтобы, идя в запас, знал, на кого оставил страну.

По дороге в Степанакерт, не рискнув идти по ночным серпантинам, мы заночевали на границе с Арцахом. Городок назывался Горис. Когда-то с него начинались все фронтовые сообщения. И не только потому, что по городу каждый день жестоко лупили с закрытых позиций "алазани" и "грады", а на домах и школах до сих пор сохранились шрамы. Отсюда начинался знаменитый Лачинский коридор, немного более 100 км горной дороги, единственной, соединяющей Карабах с Арменией. Каждый метр этого пути простреливался. И как оно было - проводить колонны "дорогой жизни" - мне рассказывал за ужином подполковник Галштян, ветеран той войны. Рассказывал, не хвалясь мужеством или подвигами. Скорее, с горечью, что пришлось воевать. Война, говорил он, это сплошь негативный опыт для человека. И искренне сожалел, что из-за войны ушли с Арцаха азербайджанцы, с которыми армяне никогда не враждовали. Сожалел, что до мира теперь дальше, чем до войны.

Я слушал и думал: какие жернова в душе этого человека перемалывали опыт войны? Мало того, что он прошел ее с фронтами от первого до последнего дня, был ранен - дни забываются, раны заживают. Но ведь не забудешь погибшего брата! Но подполковник Галштян не пылал жаждой мести. И уже завтра провожал на военную службу старшего сына. Как нетрудно подсчитать, родившегося во время войны. Парень сидел за столом рядом с отцом - служить он хотел только в Карабахе. Школа.

Возможно, через какое-то время младший Галштян будет стоять на этих же позициях, где я смотрю на скрытое за деревьями азербайджанское село. И его товарищами будут Эдик Осипян, Коля Симонян, Оник Мкртчян, братья-близнецы Саак и Артак Арутюнян. Кстати, у Саака и Артака сегодня как раз день рождения, празднование которого откладывалось - в связи с тем же испытанием азербайджанскими воинами мощного снайперского оружия, о чем говорил министр Мовсес Акопян. Пересменку решили отложить, так как солдат, оставляющий позиции, невольно теряет внимательность, а у того, кто заступает, ее еще нет. Золотое время для снайперского огня.

Братья Саак и Артак по только им известным соображениям попросили командование ставить их на соседние посты. Чтобы не вместе, но рядом. Расстояние между постами несколько сот метров, связь надежная, а вот в гости ходить не заведено. Но случай был особый. Поэтому Артак, отстояв свою смену, как был в бронежилете и при оружии, так и пришел обнять брата. И как раз успел к подарку - акапельному пению Оника Мкртчяна. Очевидно, бывают подарки и дороже, и изысканней. Но вряд ли в дальнейшей жизни братьев будет такое поздравление - песней о сестре-красавице, сидящей над быстрой рекой и выглядывающей суженого. За содержание не ручаюсь, так как перевод был скупым и, подозреваю, довольно произвольным. Английский в армянской армии сейчас знают лучше русского. Может быть, потому, что большинство моих новых знакомых пришли в армию из колледжей и вузов. Певец Оник, например, со второго курса консерватории. Близнецы - из колледжа, где изучали туристический менеджмент. Коля Осипян - из медицинского колледжа.

Коле в этот день выпало стеречь тыловой периметр на сторожевом посту. Либеральный пресс-офицер Гешам Григорян разрешил нам побеседовать в укрытии, из амбразуры которого было видно ровное поле за бруствером и заминированную нейтралку перед ним. Так же синели горы, где когда-то стояла шумная столица Тиграна Великого, а сейчас - лишь руины. Так же зеленели деревья, за которыми до войны весело жила, торгуя портвейном и не только, уголовная столица Карабаха.

- Есть ли у тебя ощущение, что там, за разграничительной линией, - враг? - спросил я Колю Симоняна.

- А кто же там? Конечно, враг, - удивляется он моему вопросу. В действительности парень видел своих врагов через оптику, да и то мимоходом, ни одного лица не помнил. Но понятие "враг" для рядового Симоняна носит образ глобальный, географический - весь Азербайджан. Коля - солдат настоящий, отмобилизованный и готов исполнять священный долг - стоять здесь или где-либо и не уступить ни одного метра земли, реки или горы. Со временем, уже возвращаясь с позиций, я узнаю, что у парня есть боевая солдатская награда - медаль "За храбрость". Коля о ней промолчал, и потому, за что ее дали, я не знаю. Но точно - не за чистку картошки.

Рождение спарапета

"Если мы потеряем Арцах - перевернем последнюю страницу армянской истории", - переводит мне Гешам Григорян крылатое выражение, написанное на бетонном фронтоне блока. - Это сказал Аво. Знаешь, кто такой Аво?

Каждый, кто интересуется Карабахской войной и пробыл в Армении хотя бы один день, не может не знать Аво. Аво - спарапет. Точного перевода на украинский или русский нет. Филологи мне толковали это понятие широко - талантливый народный полководец, любимец масс, "как у вас генералиссимус". Спарапет не имеет отличий или удостоверения. Это звание не присваивает власть или оппозиция. Спарапет - спонтанное признание, народная любовь и уважение. В украинской древней истории такой фигурой был Иван Сирко, в новой - холодноярский атаман Василий Чучупака. Из современников не дорос никто.

Аво, он же Монте Мелконян, гениальный полевой командир, приехавший воевать за Карабах из Америки в 90-х, когда еще не было армии, организованного сопротивления, когда едва только зарождались отряды самообороны. Говорят, в американской армии Монте носил погоны подполковника, имел боевой опыт то ли Вьетнама, то ли Афгана, и многому научил своим однокровников. Например захватывать вражескую технику. Ругал бойцов, если они уничтожали танк или пушку на лом, поскольку машину надо подбить так, чтобы, отремонтированная, она уже завтра могла служить твоей армии. Монте был вездесущим, участвовал во всех известных военных операциях и, командуя оборонительным районом, погиб от случайного осколка в конце войны. Эту смерть Армения оплакивает до сих пор. День смерти спарапета Аво, Монте Мелконяна, внесен в национальный календарь. Этой весной его подвиг почтили в 20-й раз.

Не выше и не ниже, а рядом с Аво стоит и имя спарапета Вазгена Сарксяна. Его настольный бронзовый бюст я увидел в кабинете министра обороны. "Мы все знали друг друга и занимались одним делом, но Вазген был одним из самых лучших", - генерал Акопян не стал пускаться в воспоминания, но факт и без того был многозначительным.

Когда Карабах был еще таким беззащитным, что мог исчезнуть из армянской истории, как исчезла треть Армении в 20-е гг., Вазген Сарксян обратился к нации с призывом. Мне нужно, говорил он, 500 магапартов, и мы остановим агрессора. Боевые отряды азербайджанцев шли и на Карабах, и на Араратскую долину.

Магапарт переводится с армянского как смертник. Но в действительности так называют человека, проявившего готовность умереть, но не отступившего в борьбе. Отличие от шахидов или камикадзе - очевидное. На призыв Вазгена откликнулись 500 патриотов в возрасте от 18 до 70 лет, и на этой цифре список закрыли. Эти 500 остановили военно-милицейские формирования, шедшие на Арцах. По сути, все карабахское ополчение, довольно быстро превратившееся в регулярную армию, было магапартами. Магапарты - это раствор с предельно высокой концентрацией патриотизма. И пусть это будет ополчение или регулярные части, но там каждый солдат осознавал историчность своей миссии. Только в таких условиях и выпадают кристаллы - спарапеты.

…Вот какой вопрос мучил меня в Арцахе и мучает до сих пор: позарез ли нужна война, смертельная опасность для нации и страны, чтобы произошел выброс патриотизма, из которого рождаются герои? Следуя армянской лексике - спарапеты и магапарты. У меня нет на него ответа, но точно знаю, что наши, украинские, оценки персон у власти - "все они одинаковые", "не продался, так как мало предлагали", "нет национальных интересов, есть только собственные" и многие подобные - до сих пор актуальны, поскольку у нас нет когорты настоящих героев. Длительное время обществу успешно навязывалась лжеистина, что патриотизм - последнее убежище негодяев. На самом деле Родина живет только благодаря патриотизму и гибнет исключительно из-за его недостатка.

Гранат цветет красным

В этой командировке многое было "нельзя" и "не желательно". Не снимать панорамно позиций, не называть фамилий и званий окопных командиров, не указывать количество постов и подразделений и т.п. Все эти ограничения справедливы и необходимы, поскольку - война. Кроме одного - не видеть Агдама. Не то чтобы не смотреть, а - не видеть.

Я видел расстрелянный, почти полностью разрушенный Грозный и заброшенную, похожую на призрак Припять, притихшие, изрешеченные огнем после трехдневной Приднестровской войны Бендеры. Но снесенный артогнем Агдам в этот ряд никак не становится. Когда-то возведенный из известняка город напоминает теперь исполинское, засеянное отбеленными костями поле. Из одичавших садов смотрят зеницами окон дома. Где-то от богатой усадьбы осталась стена, где-то - остов, из которого к небу проросли деревья, но преимущественно это груды битого кирпича и камня. Улицы и переулки уже только угадываются, и невольно вспоминаются холмы, под которыми скрывалась Троя или города Ниневии, о которых библейские пророки говорили, что в них купцов больше, чем звезд на небе, а князей - как саранчи.

В Агдаме, кроме знаменитого винзавода, размещались еще и окружные военные склады. Азербайджанская армия взяла Агдам в феврале 1992 г. и пополнила свой арсенал, если не врут официальные источники, боеприпасами: 728 вагонов -артиллерийских снарядов, 245 вагонов - реактивных снарядов, 131 вагон - зарядов для стрелкового оружия. Все эти сотни вагонов снарядов и пуль полетели по назначению - на армян. Особенно доставалось столичному Степанакерту. Его обстреливали прицельно с Шуши, откуда город - как на ладони. Артиллеристы Арцаха на каждый выстрел по Степанакерту и другим армянским городам и селам отвечали, как теперь говорят, асимметрично - залпами по Агдаму. "По базару", на тогдашнем сленге. И понятно, почему. Агдам был центром и символом азербайджанской жизни. И азербайджанского патриотизма. Именно с Агдама в 1988-м несколько тысяч ополченцев пошли захватывать недалекий армянский Аскеран. Со временем город стал и оплотом военных сил Азербайджана, а после эвакуации гражданского населения - и стратегическим центром войны. Похоже, огонь по нему вели беспощадный, но обходили одно строение - мечеть. Она стоит до сих пор - среди безлюдья, с почерневшими то ли от времени, то ли от горя минаретами.

Не знаю почему, но руины Агдама буйно поросли гранатами. Деревья так густо цвели красным, что невольно возникала мысль о впитанной в эту землю крови. Офицер сопровождения разрешил сфотографировать гранатовый куст, ошибочно считая, что Агдама за ним не увидишь.

Единственное живое существо, встретившееся на пути через руины, была сумасшедшая женщина со всклокоченными волосами и одетая в какие-то зеленые лохмотья. Она безразлично шла по поросшим сорняком обочинам и даже не взглянула в нашу сторону. Говорят, в ту войну она лишилась рассудка и единственная из бывших агдамцев осталась в городе. Кормят ее карабахские солдаты, которые так же, как и мы, едут через Агдам на войну и с войны.

Лифт из бездны

Что означают 3 тыс. кв км - это территория захваченных районов - для такой небольшой страны как Армения? Или для намного большего Азербайджана? Стоили ли они четырехлетней войны? Действительно ли с потерей Арцаха будет перевернута последняя страница армянской истории? И именно поэтому 20 лет эта не самая богатая страна в мире удерживает 232-километровый фронт, вгрызаясь в каменистую землю и бетонируя окопы, создавая эшелонированную оборону, так как знает - война впереди. К ней, пусть даже и через минное поле - где триста метров, где километр, - одна атака. Азербайджанская сторона так же готовится к освобождению семи районов: все чаще звучат заявления ее лидеров и авторитетов, что мирное соглашение было ошибкой, и что армяно-азербайджанский узел можно развязать только войной. Старый лозунг "Погибнем, но не отдадим Карабах!", с которым воевали обе стороны, не утратил магической силы.

Было бы высокомерием и большой ошибкой с моей стороны сравнивать армянскую и азербайджанскую версии истории Карабаха. Десятая провинция Великого Айка, как называли этот край во времена Армении, простиравшаяся от Каспийского до Средиземного моря, пережила и претерпела столько, что каждый там найдет, что захочет. Я - о другом. За свою продолжительную и драматическую историю Армения уменьшилась в 10 раз, теряла и приобретала государственность, пережила страшный геноцид 1915-го и не менее страшные, но менее известные погромы, этнические чистки и притеснения. Рассеянных по белому свету армян в пять или в шесть раз больше, чем на исторических землях. Причина? Не только в каменистых землях прародины. Армения, как пшеничное зерно, попала между камней геополитических жернов, как бы они не назывались - Персия, Турция или Россия, и до сих пор опасна для проживания. Теряя столетие за столетием свои земли и свою нацию, страна в конце ХХ века дошла до крайней черты. У этой черты нет научного или математически просчитанного определения. Народ ее чувствует сердцем. И здесь уже никакие 19 - или сколько там - причин, просчитанных в ЦК КПСС, никакие резоны силы или власти не действуют.

Если все бывшие советские республики являются посттоталитарными, то между Украиной и Арменией есть еще одна общая черта. Мы страны постгеноцидные. О влияниях этого синдрома уже много сказано, но немного осознанно. Армения, находившаяся во время развала Союза в ситуации намного хуже украинской, намного успешнее, чем мы, преодолевает влияние и последствия геноцида.

Не бывает возрождения и процветания страны без воскрешения национального сознания, без пробуждения духа. Когда-то в СССР армяне были народом послушным и услужливым даже больше, чем украинцы. Но, очевидно, дважды за свою "красную" историю они все же осмелились подать голос против национальной политики партии. Впервые - в 60-ю годовщину армянской резни, когда к мемориалу жертв геноцида партийное руководство республики пришло с венками и неказенным горем. Во второй раз прогневили Москву в 1965-м, когда 13 карабахских смельчаков обратились к руководству СССР с требованием присоединить Нагорный Карабах к Армении. То есть идея воссоединения, ставшая причиной военного конфликта в 90-е, - идея давняя.

Экономисты, допускаю, легко докажут, что Армения без Нагорного Карабаха (а сам Карабах без семи завоеванных районов) не погибнет экономически. Так же и для Азербайджана 3 тыс. кв км - не вопрос жизни или смерти. Престижа, гордости, обид или печали - да. Но не более. Думаю, и это не претензия на окончательную истину, Карабах является водоразделом, перед которым, едва ли не впервые в своей новейшей истории, армяне остановились вопреки своей исторической судьбе, поскольку почувствовали - за спиной пропасть. Это была война не за территорию, а за право существования, протест против решения национальной судьбы в Москве или где-либо еще. Новые герои и победы Армении могут в других краях и государствах казаться "хуторянским патриотизмом", весь мир может ничего не знать и не слышать о ее спарапетах и магапартах, но главное - что их знает Армения. Это знание, как осознание подвига никому еще вчера не известных людей, в качестве примера для наследования, в действительности является лифтом, поднимающим Армению из исторической пропасти безнадежности, незначительности и покорности чужой воле.

Услышь себя

Меньше всего следов войны в Степанакерте. Когда-то полуразрушенная и истерзанная столица НКР - образцово опрятная и зеленая. В целом надо сказать, что бывшая автономная падчерица, на которую никогда не хватало средств, всего за два десятилетия воскресла. Похоже, она избавилась от одной из двух вечных бед - дураков и бездорожья. Дороги поражают. Не бросается в глаза показное богатство, но и не видно нищеты. Заметно, что в прифронтовой полосе возрождение проходит медленнее, но в этом есть своя логика.

На обратном пути в Ереван, как бы ни трудно было со временем, мы завернули в Шуши. Обнесенная белой крепостной стеной, древняя столица Арцаха просилась на страницы туристических проспектов, настолько она была красивой. Когда-то ее освобождение было одной из самых тяжелых военных операций. Город стоит на горе, а брали его без артогня, с помощью пехоты. Митинг по случаю победы был около церкви Святого Всеспасителя - Казанчецоц. Чужая для оборонцев святыня служила военным складом, а до боевых действий - еще каким-то складом, и так вышло, что митинг плавно перешел в очищение храма от хлама. Вообще Казанчецоц - не самый древний храм Карабаха - ХІХ век. Среди 1100 армянских церквей в Карабахе (хотя некоторые источники называют "только" тысячу) не являюся чудом храмы, древнее и на тысячу лет. Лишенный, как и все армянские церкви, византийских великолепий, Казанчецоц был открыт, но без прихожан, в жаровнях с водой горели в притворе свечи. К этому храму у меня был особый интерес. Где-то здесь было помещение, где можно услышать собственный голос. Нескоро, но мы его нашли. Сойдя по широким ступеням в подвал, мы оказались в небольшой круглой комнате со сферическим потолком. Из нее в три стороны вели глубокие узкие ходы. Произнесенное здесь слово действительно возвращалось через несколько секунд. Очевидно, этот акустический эффект имеет простое инженерное объяснение. Но там, в подземелье Казанчецоц, как мне подумалось, и скрыт ключик к миру.

- Услышь себя! - сказал я негромко, слова вернулись через мгновение, но я не узнал своего голоса. Ничего странного, скажет знаток акустики, поскольку человек чаще всего не знает своего голоса...

Есть общее и даже стандартное правило ведения диалога - услышать другого. Прислушайся. Взвесь, какие доводы твоего партнера в переговорах являются уместными, в чем он не может уступить ни при каких обстоятельствах, - и это будет первым шагом к согласию. К компромиссу.

Мне вспомнилось поле, видимое сквозь щель в два пальца, взятые в бетонные блоки окопы, разрисованные кое-где ради забавы, с бетонными бойницами и ходами соединения. Я знаю, что ребята в возрасте от 19 до 21 стоят там с уже посланным в ствол зарядом и не отступят. У них есть вера в священный долг и миссию своего поколения - возродить Армению.

В действительности более важным, чем услышать другого, является умение слышать себя. Самопознание - на самом деле преодоление самообмана, в плену которого мы находимся постоянно, убеждая себя в том, что совершенно не является главным и жизненно необходимым. Услышать себя - это как поговорить с вечностью, самим собой, когда уже не имеют значения мимолетные ценности, а святой Петр звенит ключами. Услышать себя - это понять не интерес другого, он может быть и меркантильным, а его душу и боль. И такое понимание всегда больше и важнее политой кровью победы. Или поражения.