СКЛОНЯЮСЬ ПРЕД ТОБОЙ, ОТЕЦ

Я навсегда запомнил тот вечер, когда, придя домой из школы, увидел в одном углу комнаты своего деда, понуро сгорбившегося над газетой, а в другом, на кушетке - вздрагивающую от рыданий мать. Острое чувство щемящей тоски пронзило сердце девятилетнего человека - я все понял. Да, в этот день мы узнали о гибели моего отца...

Начало войны застало нас в Смоленске. Мои родители - молодые учителя, очень занятые люди (отец некоторое время был еще и директором школы), пользовались каждой свободной минутой, чтобы побыть со мной. В доме было весело, звучало много музыки - мать училась игре на фортепиано, отец самоучкой освоил многие струнные инструменты. Увлекался радиотехникой, мастерил мне игрушки.

И вот - война. Уже 22 июня над городом кружились немецкие самолеты-разведчики, а с 25-го начались систематические бомбежки. Фашисты забрасывали город зажигательными и фугасными бомбами, появились диверсанты, которые стреляли в людей, тушивших пожары.

Говорят, впечатления детства - самые яркие. В моих детских воспоминаниях - надрывный вой сирен, возвещавших сигналы воздушной тревоги, тяжелый гул бомбардировщиков, за которым следовали свист и разрывы бомб.

Спасаясь от бомбежек, жители начали покидать город, в основном уходили в окрестные деревни. Всем казалось, что это не надолго, что немцев вскоре отобьют. Мы с матерью, дедушкой и бабушкой тоже отправились в деревню. Отец остался в городе - сбрасывать зажигалки с крыш, готовить имущество города к эвакуации.

Мы устроились в деревне Сож за 16 км от Смоленска. Здесь было относительно тихо. В наше отсутствие наш дом сгорел дотла от прямого попадания зажигательной бомбы, сгорел со всеми нашими вещами, осталась одна коробка. Потом, когда мы вернулись в город, чтобы эвакуироваться, ходили на пепелище.

Отец случайно оказался возле дома во время пожара, он влетел в объятую пламенем квартиру и смог вынести кое-что (очень немногое) из вещей, документы и несколько фотографий, сохранившихся до сих пор. Где мы, отец не знал, и вдвоем со своей сестрой Марусей два дня искал нас, обходя все деревни по Киевскому шоссе, по которому мы ушли из города.

Последний раз он приехал к нам, чтобы проститься. Отец уходил на фронт. Он не подлежал призыву. У него был «белый билет» - отец был полностью слеп на один глаз из-за полученной в детстве травмы, но на мобилизационном пункте ему удалось это скрыть.

В тот приезд отец настоял, чтобы мы не задерживались в деревне, а вернулись в город, где формировались эшелоны для эвакуации мирного населения в глубь страны. Мы едва успели буквально вскочить в теплушку последнего эшелона пединститута. А 16 июля в городе уже были немцы.

В дороге я заболел, и нас ссадили с эшелона. Какие-то незнакомые, добрые люди приютили моих родных, пока я лежал в больнице. И вновь - эшелон, «теплушка»... В Саратов, где старший брат отца работал военпредом на авиазаводе, съехались чуть не все Белоусовы, и мы, списавшись с дедушкиной сестрой, которая жила в Перми (тогда - город Молотов областной), решили двигаться на Урал. Подвернулись билеты на пароход. После ужаса бомбежек, пожаров, обстрелов путешествие по Волге, а потом по Каме, куда не долетало даже эхо войны, казалось чем-то совершенно нереальным, сказочным.

Потом началось томительное ожидание писем с фронта. Понадобилось какое-то время, чтобы отец разыскал нас, а мы узнали номер его «полевой почты». Отец не просто вкладывал в свои «треугольнички» записки для меня, он присылал мне специальные письма, открытки с военными сюжетами, писал сначала печатными буквами, а потом, по мере роста моего образования, - все более «взрослым», но четким и разборчивым почерком.

В конце 1943 года за выполнение боевых заданий отца представили к ордену Отечественной войны и наградили месячным отпуском. Десять дней заняла поездка с передовой на Урал, столько же - обратно. Десять дней отец пробыл с нами. Это были незабываемые дни! Появился он совершенно неожиданно в комнатушке общежития Молотовского пединститута, где мы тогда жили. Я учил уроки. Мама мыла посуду. Открылась дверь, и в проеме возник мой отец - улыбающийся, несоразмерно большой для нашей маленькой каморки. Мама, продолжая мыть посуду, произнесла слабым голосом: «Шура, хочешь кушать?..» - и едва не лишилась чувств. Отец подарил мне фотоаппарат, часы и видавшую виды гимнастерку. В этой гимнастерке, подпоясанный отцовским ремнем с кобурой от пистолета, я, счастливый и гордый, носился по общежитию, стараясь попасться на глаза всем знакомым.

Отец взял на себя заботу по отовариванию наших продуктовых и промтоварных карточек, которых скопилось великое множество. Нашим бедственным положением он был поражен и возмущен. Он ходил по кабинетам, громил «тыловых крыс»: «Как я смогу смотреть в глаза своим бойцам?! Ведь мы их убеждаем, что они могут воевать спокойно, зная, что их семьи в тылу окружены вниманием и заботой!» Его увещевали: «Не волнуйтесь, товарищ Белоусов, это временные затруднения, для вашей семьи мы все сделаем!» И действительно - на хлебные карточки нам выдали мешочек гороха. Остальное - обещали позже. Отец не забывал в письмах спрашивать нас, как выполняются эти обещания. Мама написала все, как есть. И вдруг ее - беспартийную - вызывают в райком: «Как вам не стыдно! Вы же подрываете боевой дух советских воинов!»

Наступил 1944 год - год решающих побед. Письма отца становятся короткими и торопливыми - война поглощает все время и силы. Растут ответственность и круг обязанностей отца. Он уже капитан, замполит 1324-го стрелкового полка 413-й стрелковой дивизии.

И вот это письмо:

«Здравствуйте родные, привет с фронта борьбы с немецкими захватчиками и самые лучшие пожелания. Галочка, ты недовольна лаконичностью моих писем. Я согласен, что это чувство законно. Но считаю за главное - напомнить, что я жив. Не живем мы мелочами. Все подчинено главному вопросу - поскорее разбить немца и победоносно завершить войну. Сейчас настал такой период или этап войны, когда Германия очень быстро катится к своей катастрофе. Успехи у нас небывалые. На нашем фронте, и в частности я со своими товарищами, заняты боями по уничтожению окруженных пяти немецких дивизий. Немцев массами уничтожаем и берем в плен. Сдача в плен немцев принимает все более массовый характер. Это знаменательный факт, показывающий, что на своих государственных границах мы будем очень скоро.

Вот ты и должна понять, что мы полностью заняты и поглощены войной. Все другое - на втором плане. Написать хочется, но времени очень мало. Не хватает даже на регулярную еду и отдых, надо настигать и уничтожать врага. Вот и сейчас получается несуразное и незаконченное письмо, ибо сыграли подъем и снова в поход. Преследуем врага и бьем его день и ночь...»

Дата - 29 июня 1944 года. А 30-го отец принял свой последний бой.

Больше писем не было. Не было месяц, два. Молчание отца обеспокоило всех. Ведь он находил время, чтобы подать весточку не только нам, но и всем родным, в том числе самому младшему брату Геннадию, который готовился идти на фронт (еще два брата отца - Григорий и Владимир погибли в начале войны).

В сентябре 1944 года в польском городе Тлущ Геннадий с группой молодых офицеров ожидал распределения по частям 70-й армии Первого Белорусского фронта. И здесь он совершенно неожиданно встретился с однополчанами моего отца, которые отвели Геннадия к командиру полка - майору Михайлову. Вот что рассказал майор:

«В конце июня полк оказался в окружении. Было решено пробиваться на соединение с основными силами. В районе реки Свислочь завязался ожесточенный бой с крупными силами немцев. Фашисты яростно атаковали наши позиции, бросая в бой танки, обрушивая удары по переправе, через которую отступали наши подразделения. Замполит Белоусов возглавил защиту переправочных средств от захвата их противником. Весь период боя он находился среди солдат, вдохновляя и ободряя их. Благодаря стойкой обороне у переправы главные силы полка оторвались от наседавшего врага, вместе с ними отошел и штаб... Ваш брат погиб смертью героя. Командование высоко оценило его подвиг. Приказом по армии он посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени...»

Об этой встрече и было письмо, полученное нами в тот тяжкий день.

Однако официального извещения мы не получили, а потому какая-то надежда еще теплилась. Пришел 1945 год - год Победы. Помню вечер после праздника Победы, который мама отмечала в своей школе - она вернулась сияющая, радостная, возбужденная и вдруг забилась в жуткой истерике...

Наконец, 20 июня 1945 года пришла «похоронка». В графе «похоронен» - прочерк. Этот прочерк тоже оставлял какую-то долю надежды - мало ли что? Я помню свою самую заветную детскую мечту - вот я иду по улице, а навстречу мне - отец...

Так и жили мы много лет с этим «прочерком». Мама не стремилась внести в него ясность - слишком болезненной была для нее эта рана, не зажившая ни за годы, ни за десятилетия. А может быть, не хотела рвать ниточку надежды - с нею и ушла из жизни.

Я, пытаясь нащупать хоть какие-то следы памяти отца, написал в Белоруссию, но, возможно, не туда и не тем - ответа не получил.

Однако мой дядя Геннадий, ставший журналистом, проявил настойчивость. Его, как и меня, мучил вопрос - что скрывается за этим «прочерком», чего не договорил майор Михайлов. Ведь если отца похоронили с воинскими почестями, как тот утверждал, имя отца должно быть хотя бы на какой-то из братских могил... Для начала дядя Геннадий добился, чтобы имя отца было внесено в Книгу Памяти Брянской области. Друг дяди, белорусский журналист В.Аленичев, путешествуя по местам сражений Великой Отечественной войны, нашел в селе Свислочь Осиповического района небольшой мемориал, где на плите братской могилы высечены имена погибших воинов. Среди них оказались и однополчане моего отца, однако фамилии отца там не было.

Аленичев ходил вокруг, делая снимки, когда увидел подъехавшую к мосту через реку Свислочь машину, из которой вышли двое молодых людей, поддерживавших под руки своего пожилого отца. Старик начал что-то взволнованно рассказывать сыну и дочери, и вдруг Аленичев услышал ... нашу фамилию!

- Извините, пожалуйста, за мое вторжение в разговор, - произнес Аленичев, - вы, кажется назвали... Белоусов Саша, а может быть, это - Белоусов Александр Филиппович, парторг?

- Может быть, может быть, - ответил мужчина, скорее всего - Белоусов. - Они ведь тогда находились вместе с моим отцом...

Аленичев настолько был потрясен этой встречей, что даже не записал имени случайного знакомого. Но рассказ его запомнил и воспроизвел в своем очерке «По местам, где гремели бои».

Рассказчик приехал из Казахстана, чтобы отдать последний сыновний долг памяти своего отца, старшего сержанта 1324 полка. Много лет назад он получил письмо от однополчанина отца, в котором тот описал ситуацию, возникшую во время боя за мост через Свислочь 30 июня 1944 года. Несмотря на разницу в званиях, сержанта и капитана связывала крепкая фронтовая дружба, и в опасных ситуациях их всегда видели рядом. Так было и в тот день, когда бойцы бросились в атаку, увлекаемые парторгом полка. Старший сержант и в эту минуту оказался рядом с капитаном. Но снаряд, выпущенный из пушки тщательно замаскированного «тигра», разорвался прямо в точке, на которую ступили старший сержант и капитан. Так вот она, тайна «прочерка» в похоронке, вот о чем умолчал майор Михайлов!

Теперь наша задача обозначилась четко - добиться увековечивания имени моего отца среди погибших в сражении у села Свислочь. Местные власти выразили готовность это сделать, если будут найдены документы, подтверждающие участие моего отца в этом сражении.

Дядя Геннадий тем временем разыскал адрес Совета ветеранов 413-й дивизии, дал его мне. По нашей просьбе, секретарь Совета А.Шилина сделала запрос о моем отце в Центральный архив Минобороны Российской Федерации. В архивной справке содержалась выписка из картотеки учета безвозвратных потерь офицерского состава, в которой сообщалось, что «документов управления 413 стрелковой дивизии 1944 г., необходимых для наведения справки о месте захоронения, на хранении в ЦАМО нет. 1324 стрелковый полк 413 стрелковой дивизии 30.06.44 г. вел боевые действия в районе населенного пункта Октябрь, расположенного в 21 км северо-западнее крупного населенного пункта Сычково Могилевской области». Местечко Свислочь даже не упоминается...

Но был в этом документе еще один пункт, оказавшийся ключевым. В перечислении наград отца указано:

«... орден Отечественной войны 2 ст. пр.войскам 3 Армии №333/н от 22.07.44 г. Награда числится неврученной».

Вот что могло все расставить по местам - наградной лист к этой последней, посмертной, неврученной награде!

И я вновь посылаю запрос и получаю копию наградного листа, где документально подтверждается все то, о чем рассказал майор Михайлов моему дяде в польском местечке Тлущ.

Торжественную церемонию занесения имени моего отца на мемориал в селе Свислочь (вместе с еще восемью именами воинов, представленными райвоенкоматом) назначили на 9 мая 1999 года. Председатель сельсовета Анатолий Николаевич Скитович позаботился об изготовлении дополнительной мемориальной доски. Директор местного краеведческого музея Александр Ануфриевич Тимощенко предложил мне свое содействие и гостеприимство.

Свислочь оказалась совсем недалеко - ночь в поезде Киев-Минск до станции Осиповичи и еще час автобусом до самой Свислочи. Без труда нашел Тимощенко - его все знают, много лет он проработал здесь директором школы. Предсельсовета Скитович дал свою машину, чтобы подъехать к мемориалу. Вечером я отправился туда уже пешком, один. Мемориал построен перед выездом из села - небольшой, но аккуратный и ухоженный. Жители близлежащих домов регулярно кладут к могилам воинов свежие цветы.

И вот я возле реки Свислочь. Через нее переброшен новый, современный мост. Остатки старого скрыты весенним половодьем. Только бурунчики воды обнаруживают места, где находятся полуразрушенные опоры. Спускаюсь в плавни, пытаюсь увидеть реку глазами своего отца. Что он видел? Сейчас здесь все дышит миром и тишиной. А тогда? Ко мне подходит пожилая женщина, ожидающая корову с пастбища, спрашивает, кто я. Услышав ответ, говорит: «Моей матери 90 лет. Она нам часто рассказывала, что здесь творилось. Сколько тут немцев полегло, сколько наших! Сельчане подбирали тела бойцов, хоронили прямо на огородах. Потом их выкопали и перевезли в братскую могилу, сделали мемориал...»

Я беру горсть земли - она ляжет туда, где на родине отца, под Брянском, покоится прах наших предков...