С РОССИЕЙ?.. НЕ РАНЬШЕ ЧЕМ ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

Попробуйте москвичу сообщить, что прах основателя их города покоится в Киеве в церкви Спаса на Берестове. Удивление, как правило, граничит с шоком. Не менее странным выглядит и мнение некоторых украинцев, для которых основатель Москвы Юрий Долгорукий — москаль.

«Это парадокс нашего сегодняшнего восприятия истории, — считает известный украинский историк, специалист по Киевской Руси, академик НАНУ Петр Толочко. — Ведь между самим Юрием Долгоруким и тогдашним Великим киевским князем Изяславом Всеславичем никакой этнической проблемы не существовало. Они мыслили себя членами единого государственного, этнического и культурного организма. Да и сам Юрий Долгорукий южнорусского происхождения — сын Владимира Мономаха.

Юрий Долгорукий, сидя в Суздали, имея под руками огромное княжество, все время стремился стать великим киевским князем. Он согласен был отдать все, только чтобы жить в Киеве. В конце концов так и происходит — Юрий утверждается в Киеве как великий князь, но вскоре неожиданно умирает. Есть подозрение, что его отравили».

Политическую жизнь, как видим, и тогда, даже без нынешнего этнического или культурного компонента, трудно было назвать безмятежной. Сейчас же украинское общество озабочено несколькими вопросами, возникающими постоянно, за обсуждение чего бы ни взялись наши интеллектуалы. Похоже, что нам трудно браться за решение важнейших государственных проблем, пока не ответим на проклятые (как принято называть их в мире) наболевшие вопросы нашей действительности. Вот, пожалуй, главные из них:

1. Почему мы такие до неприличия бедные и есть ли у нас хоть какая-нибудь надежда со временем жить лучше?

2. Не коренится ли причина наших бед в менталитете?

3. Что сулит укрепление союза с северо-восточными соседями?

4. Оправдают ли себя потуги влиться в Европу?

Ответ на коренные вопросы общества во все времена и повсюду на планете найти было непросто. Попытаться подобрать ключ к ним могут только очень просвещенные люди с трезвым, философским складом ума, немалым жизненным и политическим опытом. К сожалению, их всегда немного. Что еще печальнее — услышать их нам мешает пресловутое: нет пророка в своем отечестве…

Тем не менее, обозреватель «ЗН» обратился к ряду ученых и политических деятелей, имена которых у всех на слуху, с просьбой ответить на перечисленные вопросы. Ответы двоих из них — Петра ТОЛОЧКО и Богдана ГАВРИЛИШИНА особенно интересны. Ниже мы предлагаем их читателям еженедельника.

Академик Петр Толочко:

1. В попытках найти ответ на вопрос «почему мы живем так плохо?» нередко приводят такие цифры: в протестантских странах доход на душу населения достигает 23 тысяч долларов, в католических — 17 тысяч, а в православных — лишь около 2 тысяч. Особенно обидно выглядит все, если обратиться к истории — вроде бы Киевская Русь в свое время ничем не уступала наиболее развитым европейским странам. Тогда не было на Западе ничего такого, чего бы не знала Русь. У нас стоит София Киевская ХI века — ничего похожего из монументальных построек в Западной Европе в то время еще не существовало. Ну и в различных других сферах, например в ремесле, в культурном развитии мы были на уровне европейских стран, хотя в то время Русь уже принадлежала к православной цивилизации, а западные страны к римо-католической. Но дальше развитие пошло различными темпами. Вроде бы сам собой напрашивается вывод о большей прогрессивности протестантской или католической ветви христианства.

Кстати, впервые этот вопрос поднял украинский историк Омелян Прицак, живущий ныне в США. Он без обиняков указал, что Владимир Святославич в Х веке «поставил не на того коня», мол, если бы он принял христианство из Рима, то, наверное, наша судьба сложилась бы по-другому.

Прежде всего, история не знает сослагательного наклонения — случилось как случилось. Кроме того, я не уверен, что католическая вера защитила бы нас от монголо-татарского смерча, пронесшегося по нашим землям. Тогда Русь была практически испепелена. Если до монгольского нашествия Киев был процветающим городом с 50-тысячным населением, то уже через несколько лет после нашествия, когда Плано Карпини проезжал через Киев в ставку монголов, в нем жили всего лишь около 2 тысяч человек. Это говорит о масштабах удара, нанесенного Руси.

Уверен, гораздо больший удар был нанесен интеллекту нации — были вырезаны князья, знать. Ремесленники разбежались или их увели в Орду. Таким образом, нация осталась без элиты. На нашей территории, особенно в Украине, наступило безвременье (выпадение из исторического процесса). Мы не имели собственной государственности. Наша элита время от времени интегрировалась то в литовскую, то в польскую шляхту, позже — в московское дворянство. А если у нации нет собственной интеллектуальной элиты, общество не знает, куда идти. В значительной степени наша социальная разобщенность, хуторянство, малая прагматичность (которой мы часто почему-то гордимся), а в итоге — бедность объясняются именно этими обстоятельствами.

Я не ставил бы это в вину православию. Может быть, оно и не сообщило нам прагматического импульса для развития, может, оно в большей степени эмоционально, нежели рационально, но, думаю, не оно является тормозом нашего развития…

Кроме того, родителей не выбирают. Так случилось, что восточнославянская общность приняла православие из Византии. С ним мы прожили более 1000 лет. Ну и что сейчас — отречься от всего того, что было в прошлом, и стать сплошь католиками или протестантами? Это невозможно даже теоретически. Ко всему, мне кажется, безнравственно отрекаться от прошлого.

Когда распался Советский Союз, за океаном была произнесена знаменитая фраза о том, что «мы развалили Советский Союз, на очереди — православие». Когда много говорится о том, что православие неструктурированное, не соответствует прогрессивному опыту европейских стран, невольно возникает мысль: нет ли здесь какой-то целенаправленности?

А теперь относительно того, будем ли мы жить лучше? Не сомневаюсь, что будем. Это случится достаточно быстро даже в том случае, если мы не интегрируемся в Европу. Тайвань, Сингапур, Гонконг, Малайзия не интегрировались, но совершили экономический скачок и сейчас живут, дай бог каждому. Мы тоже готовы к этому!

2. Согласен, что для анализа нынешних проблем необходимо разобраться с нашим пресловутым менталитетом. Можно найти бездну примеров, когда он нас подводил. К примеру, когда обрели суверенитет, нам бы взяться за фундаментальные проблемы становления: быстро поднять экономику, построить дороги, решить социальные проблемы… А мы все воюем друг с другом до изнеможения на тему: нужен ли нам русский язык, кто у нас коренной народ, какая православная церковь наша, а какая чужая (а тем временем количество вариантов множится)…

Когда-то Швейк — герой знаменитой книги Гашека — заметил: «Ну да — все мы чехи, но зачем об этом так много говорить?» Нам бы его перефразировать, заменив «чехи» на «украинцы», и забыть об этом. Нам бы побольше трезвости в подходе к коренным проблемам бытия. А мы все время зацикливаемся на опасных и практически бесполезных проблемах. Это не дает консолидироваться, построить гражданское общество, сформировать политическую нацию, способную на сверхусилия в экономическом развитии страны.

Для примера присмотримся к образованию той общности, которая затем переросла в Россию. Процесс отдаленно напоминает движение европейцев в Америку. В Киевской Руси что-то похожее происходило в XII — XIII веках — колонизационный поток со Среднего Днепра устремился в междуречье Оки и Волги. Туда шли князья, ремесленники, авантюристы. Так что в самой закваске авантюрный, предпринимательский ген там должен был присутствовать. Кстати, россияне раньше освободились от монгольской зависимости, раньше почувствовали себя самостоятельными. Не следует сбрасывать со счетов и то, что Россия в течение длительного времени была мощной мировой империей — государственнический способ мышления пронизал все общество — вплоть до малограмотного крестьянина, которому тоже было «за державу обидно», хотя сам он не решал ничего.

У нас, в Украине, этого не было. Мы все время были под чьим-то крылышком — более или менее теплым, все время шатались в треугольнике между Москвой, Варшавой и Стамбулом. Когда нам было плохо в одном месте, шли в другое. Это не выработало в нас жесткой прагматичности.

Но когда мы говорим: Россия, россияне, иногда их москалями называем, не нужно абстрагироваться от того, что там, как говорил Высоцкий, «наполовину наш народ». Посмотрите на их правительство: Христенко, Матвиенко, Аксененко, Шевченко — министр здравоохранения, Онищенко — главный санитарный врач, Волошин — глава администрации... Там действительно на четверть наш народ. Получается парадокс — украинцы, которые интегрируются в структуры других стран, способны на большие дела, на прагматизм, свершения и поступки. На Западе наши люди тоже не пасут задних. А вот у себя, в Украине, мы почему-то не можем продемонстрировать аналогичной потенции, энергии, структуротворческой деятельности.

У нас выработался стереотип в объяснении трудных вопросов — мы ищем причину собственной несостоятельности в других. Это национальная трагедия. Общество может только тогда считаться обществом, когда оно способно критически себя воспринимать, когда может иронизировать над собой. А вы посмотрите украинское ТВ — оно же продолжает советские традиции: реляции, победы, передачи о том, какие мы знаменитые и как у нас все хорошо: лучше всех поем, у нас мова соловьиная, мы безмерно трудолюбивы. Одно несчастье — нас другие давят: москали, поляки, монголы... Менталитет наш надо ломать. Мне кажется, что национал-патриоты не понимают главного — патриотизм не в этом. Сделать нас лучше можно, если честно признаться в своих слабостях. Прежде всего себе!

3. Вспомним, Тарас Шевченко и не думал, что у нас будет суверенное государство Украина. Он и его единомышленники были федералистами. Их привлекала идея славянского единства. Тогда Шафарик написал свою нашумевшую работу «О древности славян» и показал, что мы в глубине веков имеем очень много общего. Тарас Григорьевич откликнулся стихами на эту работу:

Слава тобі, Шафарику,

Вовіки і віки,

Що звів єси в одно море

Слов’янськії ріки.

Сегодня мы отходим от этого, хотя, мне кажется, совершенно напрасно. А идея была очень популярной среди интеллигенции славянских стран. И не случайно Кирилло-Мефодиевское братство возникло в то время. Тогда такое проповедовать было крамолой: какая еще федерация славян? Если единство, то только на абсолютистско-монархических началах. Итог известен…

На этапе Киевской Руси восточнославянский мир был един практически во всем: в религии, в политике, в культуре, экономике. Но когда монголо-татарский смерч пронесся по нашим землям, Русь оказалась разорванной фактически на три части: одна отошла к монголо-татарам, другая — к Литве, часть — к Польше. Итогом нашествия явилось то, что диалектные и этнографические особенности в разорванных частях Руси начали развиваться. Так, в украинцах сильно чувствуется польское влияние.

Да и украинцами мы стали очень поздно — еще во времена Богдана Хмельницкого Оукраина была одной из многих земель. Тогда в документах писалось так: Оукраина, Подолие, Сиверия, Покутье, Полесье, Червоная Русь (имеется в виду Галичина) и так далее. Оукраиной была очень маленькая часть между Киевом, Каневом или Черкассами, Фастовом и Белой Церковью. Это была территория, находившаяся на порубежье между несколькими крупными образованиями того времени: Речью Посполитой, Российской державой, Османской империей. Только после воссоединения с Россией название начало постепенно выходить за эти границы. Наше название эволюционировало от Руси и русича до Украины и украинца.

Это произошло в значительной степени под давлением обстоятельств — когда Украина вошла в состав Российской империи на правах автономии, оказалось две Руси в одном государстве. Чтобы сохраниться, нужно было определить лицо нашей Руси. Вначале мы себя назвали Малой Русью. И не оттого, что были меньше — в то время существовала такая система географической ориентации — центральная земля везде называлась малой (Малая Польша, Малая Греция, Иль де Франс и так далее).

Богдан Хмельницкий и митрополит Сильвестр Косов в петициях в Москву упорно писали царю: «Царь Великой и Малой Руси…» А он им не менее упорно отвечал: «Царь Всея Руси…». Они ему снова посылали письма с тем же обращением: «Царь Великой и Малой Руси»… Так они хотели обозначить себя в этом объединении, конституировали сначала термин «Малая Русь», а позже заменили одним словом «Украина». Так что у нас никто прежнего названия не отбирал — это результат медленной эволюции.

Никакое государственно-этническое объединение с Россией в единой структуре, на мой взгляд, в обозримом будущем (даже типа ЕС) невозможно. Но в более далеком будущем все может кардинально измениться. Как показывает опыт истории, проходит 200 — 300 лет, и вдруг возрождаются, казалось бы, уже совершенно забытые традиции в странах, в прошлом даже противостоявших друг другу. И они объединяются. Но в далекое будущее заглядывать трудно. Однако уверен, что нам ничто не мешает поддерживать тесные экономические, культурные, научные и другие отношения с Россией.

4. Интегрироваться в просвещенную Европу, скажем так, практичнее. Наверное, что-нибудь от богатого европейского пирога перепадет и нам, хотя, будем откровенны, такой подход не очень морален. Мы хотим интегрироваться на положении бедного родственника, который со временем станет богаче за счет того, что присоединится к более эффективно работающей Европе.

Почему у нас сегодня многие за интеграцию в Европу, а другие против? Нет простого ответа на возникающие вопросы. Ведь не скажешь, что ретроград Толочко против интеграции в Европу, а патриот Мовчан — за интеграцию в Европу. Интегрироваться в Европу нужно, но не порывая при этом связей с восточнославянским миром. А они пытаются так интегрироваться, чтобы тут чуть ли не прошла граница между мирами. Вот это, мне кажется, глубокое заблуждение, и эту концепцию не примет большая часть населения Украины. А если так, то согласия — социального, гражданского — у нас не будет. Нам нужно найти такой модус интеграции в Европу, который не прервал бы наши вековые связи с восточнославянским миром.

Это не значит — «слиться в экстазе» с Россией и Белоруссией, но согласовывать фундаментальные направления вхождения в европейский мир было бы прагматично. Если бы мы входили в этот союз с несколько большим достоинством и в определенных рамках содружества, мне кажется, было бы лучше. Но, к сожалению, у нас это не получается.

Кроме того, я не уверен в счастливом будущем самого ЕС. Нет гарантии, что через некоторое время в этой организации не возникнут центробежные тенденции. Не случайно Британия не хочет терять свой фунт. Норвегия и Швейцария тоже не очень туда рвутся. Давайте и мы не будем смотреть на ЕС как на свершившийся факт реализации земного рая. Прагматичнее подойти к этому как к долговременному эксперименту.

Я не думаю, что наши национал-патриоты, вырвавшись из железных объятий Советского Союза, тут же захотят потерять суверенную государственность и войти в объединенную Европу в качестве одной из составных частей. Польша вошла и многое потеряла. И все теряют. Не надо обманываться, вхождение в Европу — это локальный глобализационный процесс. Очевидно, что там будет один язык. И уже сегодня им по существу является английский.

Как реликт мы сбережем украинский, но пользоваться им не будем, потому что в составе ЕС в нем не будет нужды. Я, к сожалению, знаю не английский, а немецкий. Поначалу, когда ездил на конференции в Европу, надеялся, что в германоязычных странах у меня проблем с языком не будет. Но оказалось — там на конференциях говорят преимущественно на английском и все научные журналы на английском. Это урок нам — придется поступиться многим, и об этом надо честно говорить, чтобы не было потом обид и разочарований. Люди должны знать реальную картину того, что нас ждет, и не нужно говорить им, что мы сохраним этнокультурную и всякую другую девственность. Увы, не сохраним! В лучшем случае за это будет компенсация — станем жить лучше. Не надо упрощать!

Академик Богдан ГАВРИЛИШИН:

1. Причин для объяснения нашей бедности много, но все говорит о том, что наша страна может стать зажиточной. И очень скоро. Убедительным примером для Украины может быть Ирландия. Эта страна много десятилетий бедствовала. Какая здесь была нищета в девятнадцатом веке, сколько было голодных забастовок и бунтов! А сколько ирландцев из-за этого выехало в США — еще больше, чем украинцев в Канаду!

А сегодня маленькая Ирландия может служить образцом того, как нужно вести хозяйство, быстро развиваться и внедрять хай-тэк. Ее присутствие в политических кругах сверхпропорционально по отношению к населению. Часто говорят, будто причиной стало то, что американцы вложили сюда большие инвестиции. Но это только часть правды, поскольку американские инвестиции (среди других) пришли сюда именно тогда, когда Ирландия стала членом Европейского Союза, здесь действует европейское законодательство и есть доступ из Ирландии к европейским рынкам. Разумеется, так сделали не только американцы, но и японцы, и другие богатые страны, поскольку то, что производится в одной стране ЕС, можно продавать в другие страны этого Союза. Чем не пример для нас?

2. Историческая правда такова, что в Украине элиту или уничтожали, или же наиболее талантливых забирали в центр. И все должно было возрождаться вновь из села. Именно это в значительной степени определило менталитет украинской элиты. Интересно иллюстрирует эту мысль книга Александра Александровича Мороза «Между вечными полюсами», где он рассказывает о своей жизни в первые 16 лет в селе. Дальше он поехал учиться в Киев. Прочитав его книгу, видишь, насколько этот политик является продуктом села.

Но возможности возрождения из села не безграничны. Во-первых, сегодня в сельской школе явно недостает современных достижений науки. Это не позволяет молодежи получить хорошее образование. Во-вторых, и молодежи сегодня в селе маловато. Далее с этим будет еще хуже, ибо правда то, что Украина способна прокормить не 48, а 150 миллионов человек, но для этого не нужно много людей. Современная техника поможет решить этот вопрос при наличии в селе нескольких процентов населения Украины. Следовательно, проблема возрождения в этих условиях выглядит абсолютно иначе, нежели в другое время.

Украинскую интеллигенцию традиционно составляли учителя, врачи, местами — юристы, но всегда недоставало людей, умевших зарабатывать деньги, творить богатство страны. Это ощущается даже в диаспоре. В Канаде живет около миллиона украинцев, а сколько там миллионеров? Три-четыре-пять... За границей украинцы тоже идут в университеты, становятся дантистами, профессорами, учителями. Украинские фермеры фактически поставили на ноги сельское хозяйство Канады: в Саскачеване, Манитобе, Альберте. Но сколько пошло торговать, организовывать крупные предприятия, проводить финансовые спекуляции, то есть делать настоящие деньги? Единицы.

А вот две еврейские семьи в Канаде — одна в Монреале, другая в Торонто — до недавнего времени владели, как минимум, 25% всех акций в стране. То есть эти две семьи имели больше денег, чем миллион украинцев. У нас есть чрезвычайно способные люди, но у украинцев нет традиции торговать, организовывать предприятия и так далее. Это очень обидно. Сейчас мы говорим о развитии среднего класса в Украине. Конечно, это хорошо для политической стабильности, для настоящей демократии, но здесь таится серьезная опасность хотя бы потому, что все трансакции проводятся на русском языке. Это язык нашего бизнеса.

Итак, можно подвести итог — вскоре мы потеряем крестьянство, а средний класс у нас не является украинским... Как заявил один из российских бизнесменов в НБУ несколько лет назад: «Нам не нужно высылать к вам войска — достаточно только завладеть ключевыми предприятиями в главных секторах экономики. Тогда мы сможем диктовать Украине не войсками, а капиталом».

3. Меня часто спрашивали на Западе: вот Европа идет к интеграции, а Украина хочет стать независимой. Современно ли это? Почему же вы не остаетесь в союзе с россиянами? Как аргумент приводят то, что с Россией вместе можно жить только на ее нефти.

На мой взгляд, это нелепица и с экономической, и с политической точки зрения. Повнимательнее присмотритесь к странам—экспортерам нефти — многим из них «дармовые нефтяные деньги» очень вредят. Вместо того чтобы развиваться и научиться зарабатывать каким-то другим способом, они пользуются этим подарком от Бога.

У нас нефти нет. В России ее пока что много. Но не будем слишком наивными — Россия не станет дешево продавать нам нефть, если она может получить в три раза больше на рынке. Зачем ей мы? И нам это не нужно, поскольку только консервирует наши ошибки. И самое страшное, что в таком случае нас может разорвать как государство и нацию. Нам нужно сконцентрироваться и научиться производить лучшие продукты. Приближение к Европе стимулирует нас, повышает требования к нашей продукции, готовит к тому, чтобы мы не экспортировали сырье. Россия может делать большие экономические ошибки. У нее есть маргинес для таких ошибок. Украина этого себе позволить не может.

Возможно, что когда-то у нас выкристаллизуются более тесные отношения с Россией, но сегодня существует опасность потерять свою государственную независимость в таком союзе. Вспомните, что делалось у нас при царизме и при Советском Союзе.

4. Вхождение в Европу — спасение для Украины — за 30 лет вырастет новое поколение, все станет на свои места. Сейчас чрезвычайно важно воспитать в нашем народе самоуважение, веру в себя и положительный имидж Украины в мире. Важно не только то, что мы думаем о себе, но и что думают о нас. Тогда бы нас приняли действительно как независимое государство с собственной литературой, языком и богатой культурой, тогда бы и у нас было бы больше самоуверенности. В Европе легче себя ощутить украинцем.

Среди главнейших причин, которые просто вынуждают Украину приложить максимум усилий для вхождения в объединенную Европу, я бы выделил следующие. Прежде всего, именно Европа является носителем таких политических идей, которые позволяют избрать правительство — выразителя воли народа. Мы в Украине дебатируем об изменениях нашей политической системы. А в Европе вы найдете конституционные монархии, президентские режимы, здесь есть сугубо парламентские режимы. Украина, как и другие страны, имеет выбор и не должна втискивать себя в стандартные политические институты. Это очень хорошо — мы можем искать наилучшее решение.

Гармонизация нашего законодательства с европейским подняла бы его до самого высокого мирового уровня. Кроме того, здесь работает экономическая система, обеспечивающая высокий уровень жизни. Преимущества европейского бытия уже оценили многие украинские ученые, которые вынуждены были уехать работать за границу, поскольку здесь их знания достойно не оценили. Для будущего процветания Украины необходимо, чтобы как можно большее количество украинских студентов смогло поехать учиться в разные европейские университеты. Это облегчает взаимопонимание.

Вступление в ЕС решит и много будничных проблем, на которые сегодня даже не обращают внимание. Например, сегодня высокообразованные украинские женщины часто едут в разные европейские страны работать нянями. Юридический статус европейца позволит им когда-нибудь поехать легально и работать не няньками, а на должности своего уровня, как человеку с высшим образованием. И не потребуется время для легализации — это можно будет сделать сразу.

Важно и то, что европейцы разумно относятся к природе, и их опыт было бы очень полезно перенести в Украину. Лучше сотрудничать с природой, нежели эксплуатировать ее, не думая о будущих поколениях. Особенным примером этого являются Скандинавские страны. Подобного не найдешь, например, в Америке, где предпочтение отдается экономическому аспекту.

Говорят, в ЕС жесткие требования к стандартизации. Да, но это техническая стандартизация, например единые условия на выпуск отопительных приборов, единое законодательство, касающееся этих участков деятельности. Но в ЕС существуют разные политические системы. Войдя в ЕС, мы действительно лишимся некоторых элементов суверенности. Но, несмотря на это, Италия остается Италией, а сицилийцы — сицилийцами, а не норвежцами. И мы в объединенной Европе останемся украинцами, никто не будет мешать нам сохранить национальную идентичность, чего мы не имели на протяжении веков.

В Европе, в отличие от Америки, не произойдет превращение многих наций в одну, поскольку на этой территории хоть и будет свободное движение людей, но основная масса народа останется там, где они жили тысячелетиями, и потому каждый народ сохранит свою идентичность. Это важно иметь в виду, когда знаешь, что в Украине нет ни одного канала для сугубо украинского телевидения. Нельзя найти даже радиоканал, где бы говорили исключительно на украинском языке. Всюду — на двух языках. Где элементарная справедливость? Нас волнует судьба индейцев в Америке и прочих автохтонных народов, а сами в опасности — автохтонный народ становится культурным и языковым меньшинством у себя дома. Чтобы сохранить свою культуру, вхождение в Европу чрезвычайно важно. Оно бы очень помогло нам ощутить себя — кто мы есть.

Присоединение к европейскому миру безусловно поможет нам быстрее достичь более высокого экономического уровня — полезно быть частью большого рынка ЕС. Это где-то 450 миллионов человек. Мы находились бы внутри экономической среды, где есть передовая технология, техника и умелое управление. Появилась бы возможность экспортировать в другие страны — это тоже очень важно. В ЕС можно подтянуть экономику еще и через специальный инструмент, называющийся Фондом регионального развития. В нем есть свыше 100 миллиардов евро для государств, стоящих на более низком уровне экономического развития. Их используют, чтобы изменить экономическую структуру и поднять добавленную стоимость производимой продукции. Фонд наполняют более богатые страны, а предоставляется помощь более бедным, приобщающимся к членству в Евросоюзе.

Европа со временем будет наибольшей экономической силой в мире. И она, определенным образом организовав свою иностранную политику, могла бы стать еще одним, кроме США, полюсом в мире. Это дало бы возможность сохранить большее разнообразие, не было бы одной правды в мире. Со временем еще одним полюсом станет конфуцианский Китай, и это будет намного лучше для планеты.

Возможность Украины быть частью крупнейшей экономической силы дает определенное политическое и культурное разнообразие, возможность сохранить отдельные наши уникальные характеристики. Кстати, это выгодно нам экономически, поскольку, будучи в Западной Европе, мы избавились от необходимости заниматься вопросами внешней безопасности. Не нужна была бы и большая армия.

Правда, среди прогнозов на следующие полвека есть и такой, в котором, наоборот, предрекают, что, поскольку сейчас по темпам развития Европа отстает от Америки, дальше она будет отставать еще больше. Следовательно, возможно, возразит кое-кто, мы желаем присоединиться к не очень перспективной силе. И не станет ли это нашим новым историческим просчетом?

Прогнозы — вещь сложная и неблагодарная. Но я не разделяю такое мнение по поводу развития событий. Действительно негативный вариант возможен лишь в том случае, если бы Европа захотела направить усилия на то, чтобы стать унитарным государством (в этом таится большая опасность). Тогда и впрямь она будет отставать. Плохо, что создали слишком большую бюрократию в Брюсселе.

Позиции Америки действительно выглядят очень сильно — она крупнейшая милитаристская, экономическая и политическая сила. Кстати, это во многом потому, что сами американцы верят (не совсем обосновано), что у них лучший общественный строй, лучшая экономика, лучшие институты и так далее. Хотя у них действительно есть немало положительного — процесс инноваций, трансформация науки в технологию — там это очень эффективно работает. И очень хорошо у них налажена работа так называемого венчурного капитала — капиталовложения с высокой степенью риска. Если у кого-то есть какая-нибудь идея, в США он может очень быстро найти того, кто это профинансирует. Там и впрямь многие люди становятся банкротами, но те, кто пробивается, экономически оправдывают все риски.

Это преимущества, но есть и существенные недостатки. Да, оборонный бюджет здесь уже свыше 400 млрд. долларов. Это большие средства даже для Америки. Однако перспектив для сокращения подобных трат не видно — сегодня в мире появилось столько антиамериканских фобий! Они поддерживают в американском обществе веру в необходимость затрат на различные формы безопасности. Так что не следует полагать, будто здесь все безоблачно — есть очень серьезные проблемы. Все это расшатывает Америку, и неизвестно, как долго оно будет продолжаться. А в Европе, с которой мы связываем свои надежды на будущее, такой ситуации нет. Следовательно, выбор, на мой взгляд, сделан правильный.