"Жгучий моральный максимализм"

Поэт, переводчик, литературный критик, общественный деятель, шестидесятник-диссидент, правозащитник, многолетний политзаключенный - он был душой украинского шестидесятничества, его вдохновителем, совестью и надеждой.

Это его назвали "архитектором шестидесятнического движения" (М.Горынь), "двигателем движения шестидесятников (Б.Горынь), "рыцарем Духа" (Г.Севрук), "садовником" (Р.Корогодский), "доброоким" (В.Стус), "светом во тьме" (В.Вовк), "Его Светлостью" (М.Косив), "тружеником" (Е.Сверстюк), "носителем любви" (И.Калинец), "властителем духа и королем покоя" (Н.Горбаль), "поэтом и рыцарем" (Л.Копелев). Уже эти метафорические определения характеризуют Ивана Светличного как человека незаурядной силы духа, душевной чистоты и добропорядочности, осознающего высокую миссию и готовую пройти свой земной путь до конца - каким бы тернистым он ни был - честно и с чувством достоинства.

"…Когда в начале шестидесятых создавалось силовое поле притяжения, знаковыми этого поля были такие фигуры, как Алла Горская и Иван Светличный. У них почти не оставалось времени для творчества - они создавали нечто большее, чем собственные произведения, - они создавали климат. И к ним потянулись художники, поэты, музыканты", - писал в своих воспоминаниях Евгений Сверстюк. Этот редчайший талант Ивана Светличного как организатора культурной среды, костра, отмечает Е.Сверстюк, да еще и в условиях разрушенной традиции и формального образования, которое "не дает общих знаковых систем и элементарной правдивой информации", и играл особую роль в движении шестидесятничества. С именем Светличного связано идеологическое направление шестидесятнического движения, где, конечно, преобладал юношеский максимализм, часто - наивный романтизм, а точнее, - сознательное донкихотство.

Сам Светличный самокритично признавался: "У многих из нас сразу после ХХ съезда было много наивного, розовощекого оптимизма, телячьего энтузиазма, много было иллюзий, построенных на песке; многим казалось, что все проблемы народной жизни решаются одним махом, и нам ничего не остается, как с высоко поднятыми флагами торжественно маршировать к коммунизму" (из выступления И.Светличного на вечере памяти В.Симоненко в Киевском мединституте в декабре 1963 г.).

Уже в наше время весьма исчерпывающе определил идеологические приоритеты Светличного Иван Дзюба: "Идеологическое кредо свое идентифицировал как демократический социализм. И к украинскому патриотизму шел не от национального сентимента и эмоций, а от общечеловеческих гуманистических понятий и ценностей, от чувства справедливости. Говорил: будет демократия - будет и Украина, не будет демократии - не будет и Украины".

Иван Светличный

…Родился Иван Алексеевич Светличный 20 сентября 1929 года на Луганщине, в селе Половинкино Старобельского района в семье колхозников. Жилось Светличным тяжело, а в годы Голодомора (1932–1933) мать, чтобы спасти детей от голода (в семье, кроме Ивана, были еще сестры Мария и Надежда), тяжело батрачила в Донбассе. В школу Иван пошел в своем селе в 1937-м. Война оставила в его сердце не только горькие воспоминания, но и значительно более тяжелый след: пытаясь взорвать фашистские машины, мальчик потерял пальцы на обеих руках - это случилось в 1943 году. Но Иван все равно научился писать и выполнять любую хозяйственную работу. В 1947-м вместе с аттестатом об окончании Старобельской средней школы №1 Светличный получил золотую медаль и в том же году поступил на факультет украинской филологии Харьковского государственного университета, который окончил с отличием в 1952 году. И хотя в студенческие годы он зарекомендовал себя как перспективный и добросовестный ученый, остаться на университетской кафедре у него не было никаких шансов из-за его независимого характера, самостоятельности взглядов и суждений. Потому дорога стелилась только в среднюю школу.

Однако из-за обострения туберкулеза вскоре был вынужден оставить преподавательскую работу. В том же 1952 году Светличный поступил в аспирантуру академического Института литературы им. Т.Шевченко, где, казалось, его ждала успешная карьера ученого - тем более что научным руководителем диссертационного исследования Ивана Светличного "Теория литературного образа" был академик А.Билецкий, уважавший молодого аспиранта за острый ум, усердие, эрудицию. Однако их хорошие отношения не помешали выдающемуся ученому требовательно оценить первый вариант диссертационной работы. А окончательный текст получил заслуженную похвалу: Билецкий считал, что после незначительной доработки ее можно защищать как докторскую. Однако Светличный был настолько требователен к себе, что решил не подавать на защиту почти завершенное научное исследование.

И высокая мерка, которую Светличный применял в первую очередь к себе, и взятая им высокая "планка" определили дальнейшую судьбу писателя - проходных вещей он себе не позволял. Еще один показательный факт: когда в полный голос зазвучали поэзии Лины Костенко, Мыколы Винграновского, Ивана Драча, Васыля Симоненко, Васыля Стуса, Светличный отказался от намерения напечатать подготовленный сборник собственных стихов "Рідний корінь", считая эти поэтические попытки не столь заметным явлением. Уже этим он вызвал уважение к себе. После окончания аспирантуры - с 1955 года - Светличный заведовал отделом редакции журнала "Дніпро". В этом же году появилась и его первая публикация.

Группа шестидесятников у музея М. Коцюбинского в Чернигове. Слева направо: Иван Драч, Николай Винграновский, Григорий Сивоконь, Леонида Светличная, Михайлина Коцюбинская, Иван Светличный. 1962 г.

Задолго до первого ареста Светличного (30 августа 1965 г.), а особенно после того, как был разогнан Клуб творческой молодежи (созданный в начале 1960-х и возглавляемый Лесем Танюком), жилища Аллы Горской - Виктора Зарецкого, Ивана и Леониды Светличных стали фактически своеобразными филиалами Клуба. Этот скромный мужчина с неповторимой улыбкой, "усатое солнышко", как называл Светличного Васыль Стус, магнетически притягивал каждого, кто имел счастье быть с ним знаком. Светличный объединял вокруг себя таких разных, порой довольно сложных и якобы "недоступных" и слишком придирчивых, а на самом деле дружелюбных и искренних людей.

Потому перед каждым, кто переступал "порог высокий" (В.Стус) небольшой скромной киевской квартиры Светличного на Уманской, приоткрывались не только духовные и душевные щедроты, но и интеллект, широкий кругозор, глубина научных поисков и литературно-критических взглядов этого выдающегося человека. Собственно, как и перед тем, кто знакомился с публикациями писателя, прикасался душой и умом к его размышленям, выводам, суждениям…

Первым побуждением к такому группированию, конечно, было культурологическое, особенно среди тех, кто искал себя в поэзии, прозе, живописи: они стремились к неофициальному общению, горячим дискуссиям. Но не только: молодежь искала правду, истину, справедливость, обновление. У Светличных многочисленные гости находили не только понимание и слова поддержки, но и кусок хлеба и нередко возможность переночевать, что для многих бесквартирно- беспризорных поэтов было настоящим спасением. Среди завсегдатаев - Е.Сверстюк и М.Коцюбинская, В.Симоненко и В.Стус, Л.Костенко и М.Винграновский, И.Драч и А.Горская, В.Шевчук и В.Дрозд, И.Жиленко и Л.Семыкина, Г.Севрук и Н.Плахотнюк, А.Заливаха и И.Калинець, Ю.Бадзьо, а еще Б.Мамайсур, Н.Воробьев, В.Голобородько, В.Рубан, Н.Холодный, на которых падал отсвет Ивана Светличного. "Светличные - имя, богатое аллюзиями. Светлица, гостеприимно открытая для людей доброго сердца и доброй воли. Всегда открытая. Это важно - знать, что где-то есть дверь, всегда открытая, особенно важно людям одаренным и беспризорным, оттолкнутым и израненным", - напишет со временем Е.Сверстюк.

У Светличных, в тесном кругу единомышленников, говорили не только о недавно написанных произведениях, новых изданиях, самиздате, к размножению и распространению которых Иван Алексеевич имел самое непосредственное отношение, публикации в журналах "Дукля" (Чехословакия) или "Наше слово" (Польша), поскольку уже в 1963–1965 гг. украинские газеты перестали печатать шестидесятников, и лишь иногда удавалось "протолкнуть" что-то под псевдонимом или чужой фамилией.

Обсуждались и общественно значимые события, в частности, пресловутые встречи Н.Хрущева с интеллигенцией 17 декабря 1962 года и
8 марта 1963-го, ставшие началом гонений на "дерзкую" творческую молодежь; совещание актива творческой интеллигенции и идеологических работников Украины в Киеве 8 апреля 1963-го, где из уст ведущих идеологов прозвучала сокрушительная критика в адрес И.Драча, И.Дзюбы, Л.Костенко, И.Светличного, М.Винграновского, Е.Сверстюка… И, конечно же, темой обсуждения была докладная записка о работе Союза писателей Украины с молодыми литераторами в ЦК КПУ от 9 августа 1965 года, где клеймились идеологи шестидесятнического движения - И.Светличный и И.Дзюба, в чьих произведениях якобы односторонне, а то и политически "неправильно" трактовались литературные и историко-общественные явления, проявлялась идейная нечеткость, преклонение перед буржуазным искусством, поиски связей "с заграницей"; звучали недвусмысленные обвинения в написании писем о русификации, расцененных партийными верхами как "демагогические по форме и провокационные по смыслу".

Светличный чрезвычайно ценил в людях талант и стремление к саморазвитию, что проявлялось не только в его литературно-критических статьях, но и в личном общении. Он поддерживал творчество И.Жиленко, талантливых В.Голобородько, Н.Воробьева… Особые отношения сложились у него с В.Симоненко: почувствовав настоящий поэтический темперамент юноши, созвучный времени, он всячески поощрял его к литературной работе. Незаурядной заслугой Светличного стало и то, что он записал на пленку (магнитофон "Весна" приобрел на последние деньги) поэзии В.Симоненко в его собственном исполнении, В.Стуса, Б.Мамайсура. Эти записи стали уникальными .

Взаимная симпатия и трогательная любовь объединяла Ивана Светличного и Васыля Стуса. О чем свидетельствует известное стихотворение, написанное Стусом в декабре 1965 года:

"Не можу я без посмішки Івана

Оцю сльотаву зиму пережить

В проваллях ночі, коли Київ спить,

А друга десь оббріхують старанно,

Склепить очей не можу ні на мить,

Він як зоря проміниться з туману,

Але мовчить,
мовчить, мовчить, мовчить…"

Внешне мягкий, чрезвычайно деликатный, улыбающийся, Светличный был тверд и неуступчив в суждениях и убеждениях. Пройдя тюрьмы, лагеря, испытав душевные муки, он не сломался под прессом тоталитарной системы. Двенадцать "ґратованих" лет (именно столько было в его тюремном "стаже") - целая эпоха в жизни Светличного. Эпоха, ставшая истинной пробой на мужество, последовательность, верность самому себе. Рассказывая о его бескомпромиссности в отношениях с лагерным начальством, Леонида Светличная размышляла: "Откуда у Ивана такое поведение? Черта характера? Может, и так, но не только. Многих подобные черты привели к эгоцентризму, к генеральству или апостольству. У Ивана ничего такого не было. Лишь чувство человеческого достоинства. Как по мне - в первую очередь повлиял на него (может, и неосознанно) голод 1933 года". Дальше она называет еще войну, в частности чтение "Дневников" А.Довженко, знакомство с бывшими политзаключенными сталинских концлагерей, особенно с Б.Антоненко-Давыдовичем и Н.Суровцевой…

Леонида и Иван Свитлычные. 1957 г

В воспоминаниях Леониды Светличной выразительно предстает атмосфера 1965 года, на который приходится первый арест и пребывание Светличного в следственном изоляторе КГБ. В то время он был уже без работы: попытки трудоустроиться были безуспешны. Телефон прослушивался, а сами они постоянно чувствовали слежку. 31 августа, когда Леонида Павловна вернулась из отпуска домой (мужа не было в Киеве), в их жилье провели обыск, длившийся сутки, - по всему было видно, что кагебисты уже побывали в квартире. Изъяли самиздат, рукописи, отдельные книги, даже Священное Писание, заметки писателя с обозначением ударных и безударных слогов для перевода какого-то стихотворения, которые приняли за шифр. Через несколько дней, когда Светличная с тревогой ожидала возвращения мужа, от которого не было никаких вестей, обыск повторился. И лишь спустя неделю, после официального обращения в КГБ, ей сообщили об аресте. Одновременно со Светличным тогда были брошены в тюрьму братья Горыни, М.Косив, А.Заливаха и другие. Всех обвинили по ст. 62 ч. 1 УК УССР: антисоветская агитация и пропаганда.

Волна арестов, прокатившаяся по городам Украины в 1965 году, не оставила равнодушной общественность Запада. Так, в следующем году на мировом Конгрессе писателей в Нью-Йорке английский литератор, председатель комиссии по защите заключенных писателей при Пен-интернешнл Поль Табори поддержал ходатайство Объединения украинских писателей "Слово" вынести на общую сессию вопрос об освобождении Светличного. Конгресс принял соответствующее постановление, которым осудил насилие над украинскими писателями в СССР. 30 апреля 1966 года Светличного освободили "как социально безопасного".

Но на свободе ему суждено было пробыть всего шесть лет. Весь этот период был заполнен упорным трудом: учитывая невозможность печататься он много переводил, увлекся языковедением, в частности начал составлять словарь синонимов, и продолжал эту работу во время второго срока - тысячи карточек, заполненных рукой Светличного, хранились в его домашнем архиве, однако сестре, Надежде Светличной, также не удалось завершить эту работу (Надежда Светличная умерла в 2006 году; Леонида Светличная - в 2003-м).

Леонида и Иван Свитлычные 1961 г.

Как и ранее, к нему тянулась молодежь, хотя между шестидесятниками в то время уже прошел заметный раздел: многое и многих пришлось переоценить: было время разочарований. В частности, не удалось издать антологию новейшей французской поэзии, над переводами которой он работал вместе из Г.Кочуром и Э.Крюбе, несколько сборников переводов поэтов Парижской коммуны, Беранже, Ронсара, не суждено было осуществиться и мечте о самиздатовском художественном альманахе… Зато были слежки и провокации КГБ, обыски и, в конце концов, - второй арест 12 января 1972 года. Среди изъятого в ходе обыска - украинский и русский самиздат, в частности произведения И.Дзюбы, Е.Сверстюка, В.Стуса, И.Калинца, Н.Холодного, Словарь рифм украинского языка С.Караванского, пишущая машинка, магнитофонные ленты с записями поэзии, собранные Светличным материалы к исследованию "Динамика печати в УССР", даже документы…

27–29 апреля 1973 года состоялся судебный процесс, на заседание которого ни мать, ни жену Ивана не пустили. Леонида Павловна смогла его увидеть лишь спустя шестнадцать месяцев после объявления приговора: 7 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки. Срок Светличный отбывал в лагерях ВС 389/35,36 Пермской области. О том периоде жизни рассказывает преимущественно эпистолярное наследие писателя. Первая книга "Голос доби. Листи з "Парнасу"" (2001), составленная его женой, включает 115 писем (в 2008 году вышел в свет и второй том, составленный женой и сестрой). Это своеобразная рентгенограмма заключенной души, продолжающей трудиться и в тех нечеловеческих условиях.

Кроме лагеря, здоровье Светличного подрывала и неблагоприятная для него непостоянная погода. Несмотря на плохое состояние, он работал наравне со всеми, хотя иногда ему давали инвалидность второй, потом третьей группы, а со временем самовольно лишали и ее - за исключением дней, когда Иван лежал в больнице, где его ко всему еще и заразили болезнью Боткина. Невыразимо тяжело было за колючей проволокой всем, но Светличному - вдвойне, ведь он давно страдал болезнью почек, облитерирующим эндартериитом, страдал от постоянной головной боли, носовых кровотечений, имел в своем "активе" и туберкулез легких.

Непосильный труд, изнурительные голодания, нечастые свидания с женой и родными - все это печальные штрихи к биографии Светличного. Достаточно вспомнить 1974 год, когда на 56-й день голодовки его отправили этапом "на профилактику" в Киев, а оттуда (так ничего и не добившись от него) - обратно в лагерь. Все подробности лагерной жизни, коротких свиданий, циничных "лечений", эпистолярные перипетии читатель найдет на страницах книги воспоминаний "Доброокий", где есть рассказ его верной жены и солагерников-политзаключенных, признававших Светличного лидером лагерного движения сопротивления и неизменно считавших его "лагерной совестью".

"Уроки Светличного" - так назвал свои заметки С.Глузман, задекларировав восторг стойкостью и последовательностью "духовного наставника шестидесятников".

У Ивана Светличного было много творческих замыслов, однако помехой становились как нехватка необходимой литературы, так и слабое здоровье. Почти весь последний лагерный год Светличный находился в больнице. А 27 июня 1978-го, после окончания срока заключения, он прибыл на место ссылки - в село Усть-Кан Горно-Алтайской области - место наказания алкоголиков и злостных алиментщиков.

По воспоминаниям С.Глузмана, впервые в истории лагеря вещи политзаключенного пришлось вывозить конем, поскольку, работая над словарем синонимов, писатель насобирал огромную кипу материалов и вырезок, не говоря уж о книгах, часть которых - более 200 килограммов - ему перед тем удалось отправить в Киев. Работая сторожем передвижной механизированной колонны в высокогорном районе с низким атмосферным давлением и кислородной недостаточностью, Светличный терял остатки своего здоровья: жаловался на головные боли, потерю памяти, очень плохое самочувствие. Как вспоминает Леонида Светличная, именно тогда в его письмах появились непривычные до тех пор пессимистические нотки. С июня 1979 года и до последних дней ссылки она была вместе с мужем на Алтае - сначала в Усть-Кане, а потом в Майме, куда им позволили перебраться в феврале 1980-го учитывая ухудшение здоровья.

И лишь один-единственный раз за время отбывания срока Светличному удалось посетить Киев. В лагерных условиях болезни прогрессировали, что и привело 20 августа 1981 г., во время ссылки на Алтае, к инсульту: Иван пережил клиническую смерть, нейрохирургическую операцию в ужасных, совершенно не приспособленных условиях, многоразовую пункцию, послеоперационные осложнения, подозрение на рак мозга и позвоночника, затем - гипсовая кровать и частичный паралич…

Из материалов следственного дела Ивана Светличного

Недаром Леонида Светличная датой его гибели как творческого человека считала именно этот день. По ходатайству о выезде на лечение в Киев Светличная получила ответ из Президиума Верховного Совета УССР: "Помилованию не подлежит" (как здесь не вспомнить цинизм власти относительно также больного политзаключенного В.Марченко, которому тоже не позволили лечиться дома - смерть этого молодого патриота тяжелой виной лежит на спецслужбах). После вмешательства Центрального секретариата Международной амнистии появилась договоренность куратора с Москвой о комиссовании Светличного, однако ее аннулировали решением председателя Комитета госбезопасности СССР Федорчука. Только через девять месяцев тревожных ожиданий назначили комиссию, и решение главного московского "режиссера" подобных акций осталось в силе - полупарализованный Светличный, почти неподвижный инвалид І группы, отбывал срок еще семь долгих и изнурительных месяцев.

Последний период своей жизни - с зимы 1983 года до 25 октября 1992-го - Иван Светличный полностью был на руках героической жены. Надежды на улучшение здоровья очень быстро растаяли, как "растаяли" и бывшие друзья - за исключением М.Коцюбинской, Г.Севрук, Е.Сверстюка, С.Глузмана и немногих других. Три последних "неподвижных" года Светличного - это годы самопожертвования Леониды Павловны, которой еще в 1966 году, по случаю десятилетия их брака, Иван Алексеевич написал из лагеря проникновенные строки: "…Только все думаю, что за десять лет радости было больше у меня, а у тебя - больше хлопот. Ну, и будем надеяться, что в следующую десятилетку все будет наоборот - я готов сделать перераспределение радости и хлопот".

Представление о поэтической и литературно-критической деятельности Светличного дает изданная в 1990 году книга "Серце для куль і для рим" (с предисловием И.Дзюбы "Душа, розпластана на пласі..."), которая впервые представила и в некоторой степени подытожила творческий задел писателя: это оригинальные поэзии, поэтические переводы (преимущественно с французского), вышедшие из-под его пера до ареста и в неволе, литературно-критические статьи, (некоторые из них публиковались в украинских газетах еще в начале 1960 годов).

"Першопочаток чину - слово", - считал Иван Светличный и относился к слову с особой ответственностью. И не только потому, что образцом ему всегда служили поэты мировой славы, но и потому, что в стране, где были подрублены родовые корни, отобрано право быть самим собой, слово оставалось носителем памяти, генетическим кодом, сквозь века несшим украинскость. Весомое и интересное литературно-критическое наследие Светличного можно назвать знаковым для той эпохи обновления.

Вместе с тем он осознавал, что миссия, возложенная на художника, чрезвычайно тяжела, и определяет весь его жизненный путь:

"Найдеспотичніший володар -

Поезія, твоя свобода.
Де ж визволення? Спокій де?

Нема й не буде. Дурень-розум

Ще гне в спасенно-тиху прозу

А ти ідеш, ідеш, ідеш..."

("Поезія")

Целый "поэтический иконостас" видных шестидесятников - это не просто впечатляющая сила любви, зафиксированная в портретах известных людей ("Л.Світличній", "Н.Світличній", "В.Симоненкові", "В.Стусові", "Є.Сверстюкові", "Пам'яті С.Мамчура", "Г.Севрук", "М.Коцюбинській", "Панасові Заливасі" и др.), но и свет провидческих видений, особенно относительно В.Стуса:

"Крізь всі мордовії й сибіри

Нестимеш гордо світло віри

В свою незраджену любов."

В этой поэтической портретной галерее есть еще один особенно дорогой ему образ - жены Леониды.

Однако его элегические строки часто контрастируют с саркастическими инвективами: в описании лагерной жизни - как уменьшенной, обостренно-гротескной модели жизни реальной, где "підла наволоч [...] богує". Автор не подбирает "благородных" слов - его обвинения звучат в полную силу человеческой боли и негодования. Остро звучит цикл Светличного "Посполиті" - как выступление против янычарства, моральной коррозии, "диктатуры страха", "рабства монументальности", купленной на иудины сребреники сытости, против тех, которые "серцем голі, кричать, а мова в них німа" (вірші "Душа розпластана на пласі", "Хіба не можна без Вандеї?", "Душевний сонет", "Вселенська робінзонада" и др.).

Изданные стараниями и с предисловием незабвенного И.Кошеливца сначала в Мюнхене, на родине они распространялись в самиздате. В основном это воображаемые диалоги с идеологическими противниками, достаточно эмоционально-обвинительные слова, или же тихие беседы с теми, с кем в начале 1960-х Иван Светличный делил ожидания на обновление и возрождение украинского мира. Гнетущие тюремные будни принесли Ивану Алексеевичу не только острое переживание одиночества ("Ти - сам. Ти - сам, ти сам з собою!"), но и постепенное вхождение в то черное уединение с христианским смирением, которое звучит прежде всего в "Сонете вдячності":

"Я не клену своєї долі,

Хоч кожен день мені взнаки...

І слава Богу, що сподобив

Мене для гарту і для проби

На згин, на спротив і на злам."

Или более камерно, приглушено - в стихотворении "Парнас":

"Парнас! І що ті шмони й допит?

Не вірю в будень, побут, клопіт -

В мізерію, дрібнішу тлі.

Вщухає суєтна тривога.

І в небесах я бачу Бога,

І Боже слово на землі."

Но в первую очередь то Божье слово должно было зазвучать в нем самом - "на рівні Божих партитур" (И.Драч) - как попытка постичь вечность и свою короткую жизнь в ней: он чувствовал, что она "...зоряна, незрима - // Пливе, і мить її - твоя" (стихотворение "Відбій")....

"Жгучий моральный максимализм" (И.Дзюба) Светличного возвышал души тех, кто имел счастье знать его лично, а для тех, кого такое счастье обошло стороной, - остается высокой максимой во всевременье морального выбора.

Член Международного Пен-клуба (с 1978 г.), Союза писателей Украины (с 1990 г.), лауреат премии им. В.Стуса (1989), премии украинского Пен-клуба (1990), лауреат Шевченковской премии (1994, посмертно, за сборник "Серце для куль і для рим"), Иван Светличный получил высочайшее признание, какое только может заслужить человек земным своим путем: воспоминания тех, кто близко его знал, кто делил вместе с ним его тюремные будни, каждый из которых - что бы там ни было и где бы он его ни встречал! - Иван Алексеевич называл "Великоднем" (и в этом восприятии жизни как высшего дара - его высочайшая светлость). Свидетельством этого является и признание еще одного правозащитника, побратима по лагерю Семена Глузмана: "Жить рядом с ним было большой радостью. Щемящей радостью знать Мудрого Учителя..."

Так склоним же головы перед этой подвижнической жизнью-мгновением, освещенной великой любовью к Украине.