"Я знаю, что мой сын жив, и я его вытащу"

Накануне Дня матери ZN.UA беседовало с Ядвигой Лозинской, чей сын, воин Андрей Лозинский, пропал без вести в 2014-м в "зеленом коридоре" под Иловайском. Мать не верит, что сын погиб, и добилась, чтобы его имя убрали из Книги памяти. Все пять лет после исчезновения Андрея Ядвига упорно ищет его, не полагаясь на государство. Она изучила документы воинской части, где служил Андрей Лозинский, нашла свидетелей на нашей и оккупированной территории, шаг за шагом прошла весь тот путь, что прошел ее пленный сын, и уверена - он жив.

Ядвига говорит, что к трудностям ей не привыкать, ее ничем не испугаешь: "Я вообще-то военный инженер, в свое время с парашютом прыгала. Был случай: не открылся ни основной, ни запасной парашюты, и ничего, выжила. И сейчас не сдамся". Несмотря на тяжелый груз, свалившийся на плечи женщины, она не выглядит несчастной и сломленной. Наоборот, эта Мама полна такой веры и силы, что высказывать ей соболезнование не поворачивается язык. А допускать хоть какие-то сомнения кажется святотатством. Ядвига поддерживает и других мам, чьи сыновья пропали без вести. Вместе они создали общественную организацию "Объединение родных без вести пропавших "Надія". Десятки интервью, круглых столов, брифингов и конференций - Ядвига и ее соратницы стучат во все двери, говорят о том, что их дети живы, просят помощи и у украинских, и у международных организаций. Недавно Ядвига была награждена Орденом матери. Это народная награда, учрежденная объединением воинов - участников АТО.

- Ядвига, как исчез ваш сын Андрей?

- Он пропал 29 августа 2014 года под Старобешево, во время выхода из Иловайского котла по так называемому "зеленому коридору". У сына должен был быть отпуск - он уходил на ротацию, но его с товарищами срочно отправили к Саур-Могиле. А вся их часть стояла в Песках, под аэропортом. Пока ребята дошли до Саур-Могилы, наши уже ее сдали. Тогда они двинулись к Иловайску, где вместе с другими подразделениями попали в окружение.

Я была потом в части и выясняла, кто пошел на Иловайск, опрашивала очевидцев, кто вышел. Мы определили, что 29 человек не были занесены в приказ. То есть люди ушли в котел без приказа. У меня есть его копия - по-моему, документ составлялся на коленке. У кого-то из ребят указаны фамилия-имя-отчество полностью, у кого-то - только фамилия, и вообще нет инициалов, а некоторых людей просто потеряли.

- Ваш сын официально считается без вести пропавшим?

- Да. После котла, 30 августа
2014-го, вышли из плена 17 человек из его бригады, 31 августа - еще 29 человек. И всё, и тишина. А где-то 5 сентября Андрей мне звонил и сообщил, что находится в плену. 10 сентября ко мне пришли и сказали: есть информация, что Андрея расстреляли. Очень интересно получается: у свидетеля, который об этом рассказал и якобы был с Андреем, даже имени не спросили. Это позже, когда я его нашла, он назвался. Этот парень сказал, что моего сына расстреляли якобы за то, что он просил телефон позвонить маме. При этом никого не заинтересовало и не удивило, что ни снайпера, ни пулеметчиков, которых содержали вместе с Андреем, не только не расстреляли, но даже отпустили.

Есть еще три свидетеля, которые рассказывают о том, как Андрей попал в плен, и чьи показания официально задокументированы. Каждый из них говорит, что ехал с моим сыном в одной машине. Но выяснилось, что эти свидетели ехали в трех разных машинах. Тогда получается, что одновременно в этих трех машинах с ними ехал Андрей? Как такое могло быть? Эти люди сначала говорили, что точно видели, как моему сыну стреляли в затылок. Потом начали рассказывать, что конкретно этого не видели, потому что Андрея отвели в сторону, был слышен выстрел, охранники вернулись уже без него. То есть гарантии, что Андрей погиб, были нулевые.

Думаю, командованию просто надо было меня устранить, чтобы я их не доставала вопросами.

- Родственникам без вести пропавших приходится проходить опознание - вдруг среди погибших обнаружится тот, кого они ищут. Вы проходили экспертизу ДНК?

- Да. Сначала проводится предварительная экспертиза ДНК, как мне говорили. Если она показывает хотя бы небольшое совпадение, обычно дают рекомендацию делать расширенный анализ ДНК. Но после того, что они там сделали, я не верю никому.

- Почему?

- Потому что, во-первых, в первый раз экспертиза проводилась без надлежащих условий - в военной прокуратуре в Запорожье. Пришла тетенька с женской сумкой, вытащила из нее бумажный пакетик, дала мне две ватные палочки - и все. Никого не интересовало, действительно ли родственники сдают анализы. Понимаете, можно было взять этот анализ этими ватными палочками у обезьяны или у кого хочешь. Это типа ты сам поелозил неизвестно как у себя во рту, потом женщина-врач описала всё это, положила в свою женскую сумку и уехала.

А вот когда я уже сдавала анализ в лаборатории в Днепре, лаборант был в одноразовой одежде, был бокс, из которого вытащили этот бумажный пакет, на нем были печати, и все как положено.

Еще одна проблема ДНК-экспертизы - у нас нет единой базы данных анализов. Вот, например, в Хорватии создали общий банк данных, и туда сдавали анализы все родители, у кого пропали дети. Благодаря этому опознали 90% погибших.

- Вас приглашали на опознание тела?

- Да. Родственникам пропавших без вести сказали: идите, смотрите тела, выбирайте своих, и если вы не увидите их среди погибших, будут искать.

На опознание нужно было ехать в военную прокуратуру Запорожья, прокуратуру Днепра, в военный госпиталь. Нам показывали фотографии тел, а кто хотел, ходил смотреть в морг.

- Это жутко - смотреть фото погибших, боясь увидеть сына.

- Я спокойно смотрела, мне нечего бояться. Я - военный человек, с парашютом прыгала и умею собираться в тяжелых ситуациях. И я уверена, что сын жив.

Иногда родители вынуждены признавать сына погибшим, но тело не забирают. Вот сейчас у нас есть такая семья, мальчика из 93-й бригады. Я опрашивала ребят, есть информация, что он жив, но в плену. Иногда родителям просто показывают могилу и говорят: здесь захоронен ваш сын. Или фото тела и выводы ДНК-экспертизы: мол, совпадение 99,9%, забирайте из морга. А то, что на самом деле ничего не сходится, это же никого не колышет.

- То есть они забирают чужое тело, понимая, что это не их сын, и просто его хоронят?

- Да. Они делают это по разным причинам. У матери одного солдата другой ребенок тяжело болен, нужно было вывозить его срочно за большие деньги за границу. Или вот пример: звонят жене пропавшего без вести, говорят: едем в Запорожье, везем тело погибшего, заодно тело вашего мужа прихватили, по дороге завезем. Жена согласна, потому что обычно, когда родным говорят "заберите тело", никто не интересуется, где родственники возьмут деньги на машину. Перевезти из Запорожья в Днепр стоит от 5 до 10 тысяч гривен.

И вот привезли жене оцинкованный гроб, она подписала все бумаги. А кто там, что там в этом гробу - неизвестно, он же оцинкованный, не откроешь. Нету полного расследования и доказательств, особенно по тем, кто пропал без вести под Иловайском. Там полностью нарушена вся система идентификации: никаких следственных действий не проводили, просто сфотографировали тела в нескольких ракурсах, прямо как они были - немытые, в крови, в одежде, уже превратившейся в тряпки. И дали какие-то бумаги об анализах. Поэтому родители стали приносить на эксгумацию чистую одежду сыновей (форму, берцы, трусики, маечки) и просто клали ее в могилу во время перезахоронения.

Тех, кого родители не опознали среди погибших, никто, кстати, не искал. Потому что, говорят, невозможно вести следственные действия на оккупированной территории. Родители, кто хотел, сами искали своих детей. Я, например, каталась на ту сторону, опрашивала всех: и местных, и даже военных комендантов, чьи подразделения стояли по дороге, которой шли наши ребята.

- Удалось вам что-то узнать о своем сыне?

- Да, военный комендант в Старобешево подтвердил, что взял моего сына в плен, и дал мне список 32 украинских военных, которых захватили вместе с Андреем. Комендант сказал мне, что отправил их в здание донецкого СБУ, а оттуда пленных перевезли в Снежное. Я говорила и с военным комендантом Снежного. Выходец из Запорожья, кстати. Его сейчас посадили за то, что продавал уголь из копанок.

- Говорят, вы даже до Захарченко дошли?

- Да, я встречалась с ним и с другими руководителями "ДНР", с уполномоченной по правам человека Дарьей Морозовой. Мы общались по поводу помощи родителям в поисках пропавших без вести детей. Мне ответили, что у них нет информации о моем сыне ни как о живом, ни как о погибшем. Хотя эта информация у них была. Я знаю, что мой сын был в списках на обмен в декабре 2014 года. Но я же не могла пробраться к их компьютеру и сказать: "Дайте, я посмотрю".

И вот я ходила по тюрьмам, искала сына и других ребят (у меня был целый список), но никого не нашла. Зато передавала нашим пленным передачи.

- Передачи от родных?

- Почему от родных? От себя. Я приехала из Днепра на своей машине, загрузила ее полностью.

- Правда, что вы наладили связи с матерями из ДНР, чьи сыновья пропали без вести, и организовывали совместный круглый стол "Матери на нуле"?

- Да, мы общаемся с родителями с той стороны постоянно. Они приезжали сюда, к нам, 31 августа 2018-го во Всемирный день пропавших без вести. Мы делали трехдневный семинар. Там были психологические тренинги, арт-терапия. Программу семинара разрабатывала я, финансировал Международный Красный Крест.

- Как вы нашли этих родителей?

- Я нашла их, когда ездила на ту сторону.

- Матери с оккупированных территорий приезжали сюда на встречу без враждебности?

- А мы о политике не ведем речь. Мы говорим только о поиске без вести пропавших с обеих сторон. У нас нету такого деления: этот белый, этот красный, этот черный.

- И нет такого чувства, что их дети убивали ваших?

- Нет. Нам об этом рассказывают, но я ненавижу тех, кто так говорит, называю их упоротыми, потому что они в своей слепой ненависти не видят человеческого. Как можно договориться о поиске своих детей, если не общаться? Почему у нас, родителей, должна быть враждебность? Наши дети совершеннолетние, они сами принимали решение идти воевать. Это же не детский садик. Никто из матерей не давал в руки своим детям оружие. Хотя есть и такие ненормальные, это правда. Но подобные экземпляры к нам на встречи не едут. С теми родителями, которые приезжают, мы поддерживаем друг друга, помогаем в поисках детей.

- Рассказывая о том, как искали без вести пропавших, вы часто говорите "мы": мы организовали, мы встречались. Мы - это матери пропавших без вести, с которыми вы объединили усилия?

- Да, мы создали общественную организацию "Объединение родных без вести пропавших "Надія". Туда входят 50 семей.

- За пять лет поисков вам удалось найти кого-нибудь из пропавших?

- Нет, ни одного. Но я уверена, что половина без вести пропавших живы.

- Из историй 50 семей, которыми занимается ваша общественная организация, есть такая, которая вас особенно задела?

- Да, есть. Была ситуация, когда без вести пропавшего солдата выдали за другого. Я не хочу сейчас рассказывать имена и детали, вот найдем этого парня, вытащим из плена, тогда детально обо всем расскажем.

Вообще из бригады, где служил мой сын, после Иловайского котла в списках без вести пропавших числился 91 человек. Сейчас осталось 14, все остальные похоронены по результатам ДНК-экспертиз. Но мы, родители, уверены, что процентов 50–60 живы. У нас есть неофициальная информация об этом. Но матерям говорят: если считаете, что ваш сын жив, поезжайте к нему и возьмите письменное заявление, тогда мы поверим.

- Кто так говорит?

- Ну, есть такие деятели.

- За эти пять лет, что вы ищете сына и других пропавших ребят, к кому вы обращались с просьбой о помощи в поиске?

- Ко всем международным организациям: ООН, ОБСЕ, Международному Красному Кресту, "Врачам без границ". В Украине - в МВД, прокуратуру, СБУ.

- Как вам объясняют, почему они не могут помочь?

- Объясняют, что на той территории невозможно проводить следственные действия. Разве что после окончания войны.

- Прошлым летом был принят Закон "О правовом статусе лиц, пропавших без вести". Он регулирует деятельность государства по поиску пропавших. По этому закону должна работать Комиссия по вопросам лиц, пропавших без вести при особых обстоятельствах. Вы обращались туда?

- Закон, о котором вы говорите, был принят 12 июля 2018 года, подписан президентом 2 августа. Но потом он был положен под сукно. До марта этого года мы дергали, кого могли, чтоб закон заработал. Просили депутатов писать запросы в Кабмин. Раз пять приезжали в Верховную Раду, в Комитет по правам человека. В последнюю встречу нам предложили: давайте 13 марта 2019-го соберемся все вместе в комитете и будем разбираться, почему не работает Комиссия, пригласим Кабмин, ответственный за ее создание. Но Кабмин, похоже, чихать хотел на все это, потому что никого не прислал на заседание комитета. По этому поводу мы провели 15 марта брифинг в "Главкоме". Обращались к президенту, к премьер-министру с требованием, чтобы выполнялся принятый закон. Но нам никто даже не ответил.

Нас пригласили еще на одно заседание парламентского комитета, 10 апреля. В этот раз пришли представители СБУ и МВД - и всё. Приглашали человек десять из разных структур, а пришли двое. На комитете нам сказали, что у нас есть два выхода, как в "Кавказской пленнице": или жениться, или к прокурору. Первый вариант, который "жениться": завтра состоится международная конференция по безопасности, там будет премьер-министр и президент, можно попробовать обратиться к ним. И второй выход - вы можете подать в суд на бездеятельность государственных органов.

Ну кто нас, мам, пустит на эту конференцию? Там послы иностранных государств. Остается второй вариант. Мы должны были встретиться с депутатами, чтобы обсудить обращение в суд. И уже даже билеты купили на поезд в Киев. Но буквально накануне выезда нам сообщили, что встреча отменяется - тот, кто должен с нами встречаться, уехал в командировку.

В секретариате комитета по правам человека нам объяснили, что Комиссия по вопросам лиц, пропавших без вести при особых обстоятельствах, не работает, потому что до сих пор нет ни Положения о ней, ни помещения, ни финансового обеспечения секретариата. То есть, по сути, комиссия превратилась в фикцию, ничего не сделано для того, чтобы она начала работать.

Накануне Дня матери наша общественная организация вместе с родными пропавших без вести организовывает в Днепре круглый стол "Матері на нулі. Мамо, я живий". Приглашаем на него представителей органов власти и международных организаций ОБСЕ, ООН, Международный Красный Крест из Донецка, чтобы наладить отношения с Донецком и иметь возможность ехать туда самим искать детей. Будем говорить о том, почему вот уже пять лет проблема поиска пропавших без вести наших детей не решается. Мы требуем, чтобы выполнялся принятый закон. И это не только обеспечение работы Комиссии. Нужно создать, в конце концов, единый реестр пропавших без вести, с хорошим программным обеспечением, чтобы там были все фотографии, которые удалось собрать, все контакты, вся собранная информация о человеке. В этом реестре должны быть обозначены категории людей "без вести пропавшие" и "условно без вести пропавшие". Потому что есть еще люди, которые признаны погибшими, но они живы, в плену. Нужно создать поисковые группы, как того требует закон. Мы хотим рассказать о нарушениях прав семей пропавших без вести и пленных. И о том, что им нужна поддержка государства. Нельзя сказать, что государство совсем не помогает, просто хотелось бы большего его участия в проблеме без вести пропавших.

- Ядвига, что дает вам силы надеяться и не опускать руки?

- Я знаю, что мой сын жив, и я его вытащу.