"Не надо меня понимать, просто сделайте то, что положено"

До ротации ему оставалось несколько дней.

Но эта история не о Владимире, а о его маме Виктории. И о сотнях других матерей и отцов, чьи дети погибли в Донбассе.

Виктория Кравчук очень тяжело переживала гибель сына, однако со временем не только нашла в себе силы жить дальше, но и начала помогать таким же мамам, как и сама. Она стала активисткой общественной организации "Объединение жен и матерей бойцов-участников АТО" и даже возглавила ее киевский филиал.

- Пани Виктория, я хотела спросить вас о сыне. Но если это тяжело, не буду.

- Спрашивайте. Я понимаю, что такая моя судьба. И для родителей важно, когда живет память об их детях.

- Вы знали, что Володя пошел служить на передовую?

- Сначала нет. Он сказал, что просто едет в командировку. Ему позвонили по телефону при мне, он вышел в другую комнату, с кем-то поговорил, сразу ничего не сказал, а потом, где-то через час, говорит: "Кстати, я завтра еду в командировку. Через две недели вернусь". Впоследствии стало известно, что сын служит на передовой.

Он отказался от первой ротации, потом от второй. Я его спрашивала: ну когда ты вернешься, ты же мне обещал две недели. А он говорил: "Мама, война идет, вернусь тогда, когда она закончится".

Я понимала, что мой сын кадровый военный, и на войне всякое может произойти - ранение, увечье. И не раз думала, что если с ним случится какое-то тяжелое, страшное ранение, буду за ним ухаживать, лечить, реабилитировать. Я знала, что у него хватит силы духа побороть все и жить дальше полноценной жизнью. Потому что он был очень жизнерадостным, и у него была большая жажда к жизни. А такой страшный вариант, что он погибнет, я даже не могла себе представить. У сына была невеста, они собирались пожениться. Он вообще не должен был участвовать в том бою. У него была ротация, и через несколько дней Володя должен был быть дома, но узнал, что готовится спецоперация, и настоял на том, чтобы задержаться. Сын погиб за несколько месяцев до своей свадьбы.

Конечно, родственники и знакомые очень опекали меня после гибели Володи, но я не хотела этого. Я должна была все проплакать в первые дни. Помню, весть о том, что сын погиб, пришла в четверг, и три дня, пока его привезли, мне давали какие-то таблетки, они дурманили голову. Я все наблюдала как бы со стороны: понимала, что это со мной произошло, но вроде и не со мной; будто сплю, будто нет. Ни плакать не могла, ни кричать. А на душе был такой, знаете, камень, что просто дышать нельзя. И когда таблетки перестали действовать, я попросила: пожалуйста, дайте мне не такие сильные, я хочу просто поплакать.

Те страшные похороны помню отрывками. После них я год каждый день ходила на кладбище. Не было чему радоваться, не хотелось жить, но я понимала, что нужно жить ради памяти сына. Приблизительно два года я не хотела ни с кем общаться.

Потом многие люди звонили и поддерживали. И школа, где учился мой сын, тоже поддержала. Дети, которые входили в ученическое самоуправление, пришли к главе района и попросили, чтобы школа носила имя моего сына, и чтобы это было официально записано в реестре школ. Районная власть поддержала идею - повесили на здание школы памятную доску, подготовили документы.

- Вы работаете в этой школе? Я спрашиваю, потому что обратила внимание - на вашей странице в Фейсбуке много репостов со страницы школы: чем она живет, какие соревнования, турниры или праздники в ней проходят, кто победил в олимпиадах.

- Нет, я там не работаю. Я теперь живу этой школой. Здесь очень патриотический коллектив, дружный и семейный, они приглашают меня на все мероприятия. Сначала приходить к ним было очень тяжело, ведь в эту школу я ходила с первого класса моего сына. Здесь еще помнят, как он играл в футбол и ходил по этим коридорам. И сейчас есть учителя, которые учили Володю, и ученики, которые его помнят. Сын погиб в июне 2014-го, а в сентябре учительница украинского языка предложила детям написать сочинение на тему "Я помню Володю Кравчука". Это было сочинение по желанию. И многие дети написали - кто-то о том, каким помнит Володю, а кто-то - каким его себе представляет. Все сочинения я не читала, потому что это было тяжело, но некоторые видела, они очень интересные. В школе создали музей, там много фотографий и личных вещей моего сына. А самое главное - та каска, в которой он погиб.

- Как вы ее нашли?

- Я обратилась с просьбой к командиру, и нам сделали такое исключение - отдали Володину каску. В моего сына попал снайпер - пуля попала в висок. И когда смотришь на эту каску, вообще нельзя сказать, что сквозь нее прошла смертельная пуля. Снаружи там такая маленькая дырочка, как спичечная головка, а уже внутри каски видно большое отверстие. Несколько месяцев я держала каску дома и каждый день возле нее плакала. Но потом поняла, что так сойду с ума, и отдала ее в школьный музей.

- Виктория, как вы познакомились с другими мамами, у которых, как и у вас, погибли на войне сыновья?

- Наверное, пришло для этого время. Первые два года после гибели сына я очень болела и никуда не выходила. Так, кстати, было не только у меня, но и у других мам - психосоматику ведь никто не отменял. Вообще у нас очень много общего в этих вот этапах горя.

Некоторым мамам "повезло", если можно так сказать. Разыскивая сына, они сначала пришли в морг на опознание. Одна мама мне рассказывала: "Я смотрю - ну очень похож на моего сына, но вроде и не он. Когда мы сдали анализ ДНК и ждали три недели его результаты, я уже приучила себя к мысли, что совпадение будет на 100%. Так и случилось. Приехав на повторную экспертизу, я была готова к тому, что мой сын действительно погиб". Для меня же весть о гибели сына была внезапной.

Ну не хочет наш организм воспринимать такие стрессы, отказывается верить, что тот, кого ты хоронишь, - сын. Я вот, например, смотрела на своего сына, когда его привезли, и не воспринимала. Да, это его руки, его глаза, его лицо, но это не он. И ничего с этим не могла поделать. В таком состоянии находятся многие родители. Более того, часто они в агрессии: "Почему погиб именно мой ребенок?". Но постепенно это проходит. Знаю, потому что тоже такое пережила. Я понимала, что такие мысли - это неправильно, что они меня разрушают, что надо выходить к людям.

Как-то меня пригласили к КГГА, где собирали родственников погибших, чтобы поинформировать относительно льгот и такого прочего. Я подошла к нескольким мамам, мы разговорились, и я узнала, что они сплачиваются. Мы обменялись телефонами, начали общаться. Но мне хотелось каких-то действий, а не просто разговоров. И вот как-то накануне Нового года председатель ВОО "Объединение жен и матерей бойцов-участников АТО" Наталья Московец предложила мне подписать открытки родителям погибших. Я охотно согласилась. Тогда уже нигде не работала, просто не могла ходить на работу, устала от людей. У меня была обида - они живут своей жизнью так, словно войны нет: ездят на моря, празднуют дни рождения, гуляют свадьбы, рожают детей, отмечают праздники. Потом я сказала себе: но ведь за все это и воюют, и гибнут наши ребята, чтобы здесь рождались дети и праздновались праздники. И стало легче.

И вот мы с Натальей подписали тогда 300 новогодних открыток, а затем она мне предложила съездить с подарками к мальчикам на блокпосты. Мы наготовили пирожков, блинов, котлет. Когда приехали к нашим военным, я поняла, что тоже могу быть полезной.

Наталья сплотила на наши поездки таких, как я, мам, и мы начали общаться чаще. Потом, когда я уже возглавила Киевский филиал нашей общественной организации "Объединение жен и матерей бойцов-участников АТО", я начала развивать это направление работы - "мама к маме". Ведь по регионам и даже в Киеве есть много мам, которые сидят в депрессии, закрытые от мира. Так же, как в свое время сидела я. И они никому не нужны, потому что организованное государством социальное сопровождение действует только один месяц. Помню, как он мне "помогал". Пришли какие-то люди (я уже потом поняла, что это была соцзащита), я им подписала какие-то бумаги, через месяц они опять пришли и сказали: "Сопровождение закончилось, если вам будет что-то нужно - звоните по телефону. А сейчас подпишите бумаги". Я во второй раз подписала, и на этом все закончилось. И тогда я подумала, что могу также приходить к такой же маме, как я, и также с ней общаться. Возможно, ей нужна какая-то помощь. Может, даже хлеба купить или помочь какую-то льготу получить. Так постепенно родился у нас проект "Равный равному: от боли до исцеления". В прошлом году наша общественная организация выиграла для него финансирование в общественном бюджете Киева.

- Расскажите о вашем проекте.

- Этот проект мы реализуем в партнерстве с Киевским городским центром социальных услуг при КГГА. Проект поддерживает родителей погибших. Например, есть у нас такая мама, которая не хочет никуда ходить и ни с кем не может общаться. Сперва я ей изредка звонила, потом чаще, и наконец мы уже до того доразговаривались, что начали встречаться. Сначала выходили просто прогуляться или попить где-то кофе, затем она стала приглашать к себе домой. Конечно, приходить с пустыми руками нельзя, и я покупала за свои деньги какие-то продукты или вкусности. А теперь на это есть средства в бюджете.

Еще одно направление нашей работы - помощь больным. Есть мамы после инсульта, есть те, которые в колясках сидят, среди них есть вообще одинокие. Мы помогаем им справиться с проблемами, поддерживаем. Нам мамы открываются быстрее, чем социальным службам. Чиновники им говорят: "Мы вас понимаем". Нет, вы не можете этого понять. Вот вы будете стоять рядом со мной, а я возьму и со всей силы случайно прибью себе палец. Вы поймете, что это больно, но вы не поймете, насколько. А вот когда вы сами прибьете палец, вот тогда сможете понять, как это. Поэтому меня ужасно раздражает, когда чиновники мне говорят: "Я вас понимаю". Я говорю: "Не нужно меня понимать, лучше просто воспримите информацию и сделайте то, что положено".

Мы очень много сделали. За несколько лет выработали свою модель сопровождения "равный равному" и работаем вместе с местной властью.

- Есть какая-то история ваших подопечных, которая вас больше всего поразила?

- Да, есть. Когда мы ввели свое сопровождение для мам, у которых погибли в АТО дети, информацию о них нам никто не давал, мы сами узнавали благодаря сарафанному радио. Так нам стало известно об одной маме, чей сын погиб, как и мой, в 2014 году. Нам рассказали, что она болеет, живет сама и из дома не выходит. Когда мы к ней пришли, она вышла, держась за стену, и постоянно плакала. После гибели сына эта мама перенесла три инсульта и два инфаркта. А ей было всего 54 года. Она хотела довести себя до такого состояния, чтобы умереть. Постепенно мы начали с ней общаться, время от времени приезжали в гости, и это происходило все чаще. Когда наша ОО выиграла общественный бюджет для проекта "От боли до исцеления", я позвонила этой маме и говорю: беру вас под свое сопровождение. А она мне отвечает: "И зачем ты мне нужна со своим сопровождением, я сама хочу работать в этом проекте как сопровождение для других". Человек взял себя в руки и нашел силы жить. Эта история очень вдохновляет.

Надеюсь, что и в этом году наш проект "От боли до исцеления" будет поддержан на голосовании, получит финансирование из общественного бюджета, и мы сможем его продолжить. Мы подали заявку.

- Я посмотрела ход голосования - к сожалению, что он набрал мало голосов, немного более двух сотен. Но будем надеяться, болеть за ваш проект. Кроме сопровождения мам, чьи сыновья погибли в АТО, чем еще занимается ваша организация?

- Кроме мам погибших, в нашу организацию входят семьи военнослужащих, которые имеют отношение к АТО: и вдовы, и жены, и ветераны. Но каждый из волонтеров отвечает за свое направление. Не так давно мы делали проект "От диалога до трудоустройства". Он касался ветеранов АТО, которые пришли с войны и не могут трудоустроиться. Я тоже была задействована в нем, но в принципе мое основное направление - это помощь мамам, ведь я и сама такая, мы друг к другу и прислоняемся.

С нами общается очень много жен погибших военнослужащих. Все вместе мы ездим в "поездки выходного дня". Эти путешествия рассчитаны на общение. Кто-то берет внуков, и это очень хорошо, потому что дети разряжают обстановку и не дают много плакать. В своем кругу мы друг друга понимаем. Если хочешь поплакать - плачь. Некоторые мамы постоянно говорят о своих погибших детях. А если это новая мама, ей нужно дать возможность выговориться обо всем, что у нее на душе, потому что некоторое время ее никто не слушал. И, к сожалению, таких очень много в регионах.

Каждый раз мы берем в поездку других родителей или жен, чтобы они завязывали новые знакомства. Так, например, в этом году мы ездили в Ужгород. Поскольку у нашей организации там нет филиала, мы попросили местную власть организовать встречу с семьями погибших. К сожалению, встречу не организовали, перед нами оправдывались, но то уже такое. Зато нам дали списки, и мы сами общались с этими семьями, пригласили их в Киев на 8 мая, на большое шествие семей погибших бойцов. Три жены потом приезжали в Киев и участвовали в этом шествии.

- Вы все время говорите о мамах и только несколько раз упомянули об отцах. Помогаете им?

- Да, конечно. Мужчины тоже очень тяжело переносят потерю. Кто-то пьет, кто-то в депрессии сидит дома. На самом деле отцов сложнее вытянуть. У них всегда находится какая-то причина для того, чтобы остаться дома - куры, гуси, собаки. Хотя это, на самом деле, не проблема, и есть соседи, невестка, дети, которые могут присмотреть за хозяйством. Поэтому мы начали приглашать отцов в поездки выходного дня и даже настаивать на том, чтобы они поехали с нами. В поездках мужчин всегда мало, и они мамам внимание уделяют: руку подадут, сумочку подымут, и такие моменты хорошего эмоционального общения отвлекают от горя. Есть у нас отцы, которые уже с нами постоянно. Говорят: приглашайте нас, мы будем ездить.

- Со страницы вашей организации в соцсетях видно, что вы не только помогаете, но и организовываете мероприятия для родителей, чтобы почтить память детей. Шествие жен и матерей погибших, проведенное в Киеве 8 мая, было очень трогательным и получило широкую огласку.

- Да, в этом году мы решили сделать несколько мероприятий. Сначала мы собрали в колонном зале КГГА около 400 родителей погибших героев из разных регионов. Совместно с Минобороны отметили специальными наградами от МО "Знаком почета" и благодарностями 250 мам и отцов.

Многие из родителей хотели бы попасть к Стене памяти, и именно возле нее проходило шествие. Это получилось действительно мужественно, сильно и эмоционально. После того провели торжественный молебен с митрополитом Епифанием.

Потом родители гуляли по Киеву, общались. Тех, у кого были билеты на вечерний поезд, мы повозили с экскурсиями по Киеву, а затем провели на вокзал. Мы не можем просто бросить родителей и сказать: "Все, спасибо, до свидания".

Второе большое мероприятие для родителей в память о погибших детях - "Время не лечит". Мы проводим его ежегодно 28 августа, в годовщину Иловайской трагедии. В этот день мы вспоминаем всех погибших, а не только тех, кто под Иловайском. Почему именно 28 августа? Потому что тогда очень много детей погибло.

Многие ребята-военные в эти дни празднуют свой второй день рождения. И это понятно, они вышли из того ада, они остались живы. И это, возможно, правильно, они должны праздновать. А вот о родителях погибших никто не вспоминает. Но общество обязано знать, что рядом живут вот такие семьи, и к ним надо относиться с уважением. Мамы рассказывают иногда такие истории, что сердце разрывается. Например, женщина из села плакалась: "Выплаты мне сделали, но я чувствую себя как изгой. Придешь попросить какой-то помощи и слышишь в ответ от соседей и даже местной власти: "О, попрошайка пришла". Чувствую пренебрежение. Сепары убили моего сына, и, кажется, я сама живу среди сепаров". Мы хотим не просто почтить память, а обратить внимание власти и общества на то, что надо расследовать трагедии котлов и чтить память погибших на государственном уровне, а не только на уровне общественных организаций. Мы, общественность, можем только поддерживать государство, а получается немного наоборот.

- Вы являетесь членом Общественного совета при департаменте социальной защиты Киевской городской госадминистрации. Как считаете, как государство может помочь таким родителям, как вы?

- В первую очередь было бы хорошо, если бы для государства все родители были в равных условиях. Что я имею в виду? Очень многие выплаты возложены на местное самоуправление. Однако в Киеве и, например, в каком-то маленьком городке, бюджеты разные. Значит, и суммы выплат разные. А ведь должна быть адекватная поддержка для родителей.

Но не все пропишешь в законах. Должна быть человечность по отношению к таким людям. Чтобы люди понимали: я сплю в своей кровати и мои дети рядом со мной, потому что сын этой мамы погиб. Кажется, это не каждый понимает. Почему родители погибших должны что-то просить? Местная власть сама обязана прийти к ним и сказать: "Знаете, Анна Иосифовна, вам по закону положено то-то и то-то, давайте оформим это". И за руку провести эту женщину, которая сидит отгороженная от мира в своем горе. К сожалению, такого не происходит.

- Вы предлагаете какие-то программы поддержки семей погибших?

- Предлагаем и настаиваем, но ведь такие инициативы, обычно, не очень поддерживают. Однако мы понемногу работаем.

- В День Героев, 23 мая, вы ездили туда, где погиб ваш сын - на Ямпольский перекресток возле города Лиман на Донетчине. Здесь поставили памятный знак в честь Владимира - мраморный крест. Приехало много гостей из разных городов. Что для вас было бы важным и утешило (если здесь уместно это слово) как память о вашем сыне?

- Это очень важно, когда помнят о наших погибших детях. Открытие памятного знака - трогательное событие. Памятник стоит у дороги, и военные, проезжая мимо него на передовую, отдают ему честь.

Каждая из мам, таких как я, учится жить со своей болью. До недавнего времени мне не давал покоя один вопрос. По приказам, мой сын не должен был быть в том последнем бою, он должен был ехать домой. Но сам отказался от ротации и настоял, чтобы его привлекли к спецоперации. И я не раз спрашивала его мысленно: "Ну почему ты так поступил, ты же знал, что у тебя свадьба скоро, ты знал, как ты мне нужен!". И когда я поняла ответ на этот вопрос, не хочу сказать, что стало легче, но все стало на свои места. Потому что я спросила себя: что бы я сделала на его месте? И знаю, что я сделала бы все так же, как он. Я его так воспитала.

Что для меня важно в память о сыне? Я просто хотела бы, чтобы ребята, которые поначалу очень много звонили и приезжали, не исчезали. Сейчас их круг сузился. Я понимаю, это жизнь, ребята женятся, у них свои семьи. И знаю, что когда они время от времени встречаются, то обязательно вспоминают моего сына. Некоторые приходят на кладбище, и мне не надо звонить им по телефону и напоминать. Я за это очень признательна. Но не исчезайте.

Была бы, конечно, очень счастлива, если бы от моего сыночка остались внучка или внук, но, к сожалению, Бог так распорядился... Я была бы признательна всем, чтобы они помнили всегда всех погибших, кого они должны благодарить за то, что в их городах не было обстрелов.

Так сложилось, что сейчас я активно занимаюсь общественной деятельностью. Для себя решила, что буду жить так, чтобы потом, когда встречусь со своим сыном, мне не было стыдно за свою жизнь.