Поддержать
Когда мы говорим о реформах в образовании, обычно имеем в виду школу. Но изменения ожидаются и в высшем образовании. У власти есть Стратегия развития высшего образования и операционный план к ней. Чтобы донести планы об изменениях до ректорского корпуса, Министерство образования и науки собрало на встречу около 200 ректоров. Такую встречу можно считать беспрецедентной, потому что обычно интересы ректоров на переговорах с властью представляют ректорские союзы или другие общественные организации. Темой встречи были вызовы, стоящие перед высшим образованием, и действия на опережение, которые предлагает МОН. «Начинается этап имплементации многих элементов реформ и трансформаций, и сейчас очень важно обеспечить прямое взаимодействие между МОН и каждым университетом страны», — подчеркивает заместитель министра образования и науки Михаил Винницкий.
ZN.UA расспрашивало его о том, какие изменения планируются.
— Михаил Иванович, кроме вызовов, связанных с войной (я имею в виду учебу под обстрелами и тревогами, разрушение материальной базы университетов), какие вы видите еще?
— Самый главный вопрос, с которого у нас начинается и заканчивается каждый день, — это все же война и все, что связано с разрушениями, вызванными врагом. А в ответ враг видит нашу стойкость. И именно это мы должны ежедневно обеспечивать.
Но есть и другие вопросы, побуждающие нас не столько к стойкости и сохранению достояний нашей системы, как к ее трансформации. Мы видим сейчас определенное расслоение между качественными заведениями высшего образования, которые показывают очень хорошие результаты научной работы, внедряют инновационные образовательные программы, проводят качественный отбор поступающих, и теми, кто несколько отстает от остальных. И это отставание не обязательно связано с военными действиями или расположением в прифронтовых зонах. Когда есть отставание некоторых университетов в западном регионе, а инновационные решения — на востоке, понимаем, что наблюдаемые расслоения — это не обязательно вызов войны, а, скорее, последствие отличающейся в разных университетах управленческой способности их руководства.
— В чем проявляется отставание некоторых заведений?
— Например, в результатах вступительной кампании. Как известно, самые сильные студенты учатся за государственный счет — получают бюджетные места или гранты по широким конкурсам, по результатам НМТ. Если в заведении высшего образования меньше трети студентов при поступлении получили государственную финансовую поддержку, это означает, что заведение не способно привлечь поступающих с хорошими баллами, а наоборот, интересует тех, у кого низкий балл. Для нас уровень меньше 30% поступающих с государственной поддержкой — этакая красная линия. Если в заведении таких талантливых поступающих меньше, а 70–80% — люди, которые имеют низкие баллы на НМТ, это уже говорит о проблемах. В Украине есть много и государственных, и частных заведений, которые пересекли эту черту. В прошлом частные заведения аргументировали, что у них мало бюджетников, потому что они сами так решили, ведь не хотели связываться с государственной бюрократией и поэтому отказывались от бюджетных мест. Но в этом году заработала система грантов, по которым студенты с приличными баллами получали средства от государства и несли их куда хотели. И вот теперь уже окончательно стало очевидным, куда несут средства поступающие с высшими баллами. И порой привлекательные для сильных поступающих заведения расположены на прифронтовых территориях (например, в Сумах или Харькове), а менее привлекательные — в Киеве или на западе Украины. И когда мы будем рассматривать вопрос модернизации сети учебных заведений — кого к кому присоединять в процессе укрупнения, — то среди прочих критериев будем учитывать процент контингента, получающего государственную финансовую поддержку для получения высшего образования. Потому что чем выше этот процент, тем привлекательнее заведение для способного поступающего.
— Сколько сейчас университетов в Украине?
— Сейчас в Украине 151 университет государственной формы собственности, из которых 121 — в подчинении Министерства образования и науки, а остальные — в подчинении других министерств. Также есть колледжи (некоторые из них предлагают бакалаврские программы) и научные учреждения, в которых открыты аспирантуры. Еще у нас есть около 90 частных университетов, и среди них особенно заметно расслоение: есть очень большое отличие между топовыми частными университетами (их на всю страну — пять-шесть) и остальными. Топовые дают качественное образование и привлекают сильных абитуриентов, в остальные поступают преимущественно те, кто не может пройти вступительный конкурс в государственные заведения, и есть сомнения в том, должны ли такие студенты вообще получать высшее образование.
— Следовательно, один из вызовов, стоящих сейчас перед системой высшего образования, — сокращение сети. Допускаю, он вызовет сопротивление у тех, кто подпадет под оптимизацию.
— Мы очень часто считаем, что оптимизация или модернизация сети проходит тяжело, потому что у нас в начале этого этапа было несколько неудачных решений. Я это признаю, это были мои личные ошибки в подходах к подготовке решений об укрупнении.
Но кроме двух неудачных попыток, за 2024 год мы провели девять успешных реорганизаций ЗВО — еще никогда Минобразования не принимало за год так много решений об изменениях в сети. Я подозреваю, что о большинстве этих решений вы даже не знаете. Они касались Николаева, Одессы, Днепра, Харькова, Киева, Львова и Кривого Рога. В эти города сейчас направляется дорогое оборудование для новых лабораторий в реорганизованных университетах — в каждом инвестиция будет достигать полутора миллионов долларов. За этот год на научно-учебное оборудование в модернизированных университетах (на новые лаборатории, микроскопы, исследовательскую аппаратуру и т.п.) выделено 12 миллионов долларов. За весь период независимости такого масштабного финансового вливания в систему высшего образования еще не было.
— Есть ли определенные критерии, по которым вы будете устанавливать, какие университеты точно не затронет реорганизация, а какие заведения нужно объединить?
— Не будут подлежать укрупнению те ЗВО, которые единственные в своем городе. Преимущественно речь идет о так называемых градообразующих заведениях в городах с населением менее 100 тысяч человек. Это часто уникальные интеллектуальные центры, которые однозначно должны и дальше существовать и развиваться. Мы постараемся в ближайшее время инициировать специальные программы инвестиций в такие заведения, ведь мировой опыт как раз указывает на перспективу развития так называемых университетских городов — например, Кембридж, Оксфорд, Гейдельберг, Принстон...
Что касается других планов модернизации нашей сети заведений высшего образования, то могу сказать, что советская традиция, при которой заведения высшего образования были организованы по отраслевой специфике, постепенно отойдет в прошлое.
— Вы имеете в виду пищевые, машиностроительные, железнодорожные университеты?
— Да, и автодорожные, полиграфические, юридические, экологические, лесотехнические, даже экономические или аграрные. Все эти отраслевые заведения мы унаследовали с советских времен, когда каждую отрасль промышленности обслуживало специальное учебное заведение. В то же время европейская традиция от такой отраслевой специфики университетов давно отказалась. Там уже давно речь идет о многоотраслевых, универсальных заведениях, которые могут быть или технического, или технологического направления, или работать в форме классических университетов. А причина такого укрупнения простая: в большом, многоотраслевом заведении больше вариантов предметов по выбору. Масштаб дает возможность лучше обеспечить индивидуальные траектории подготовки студентов, у них более широкий выбор предметов, большая конкуренция между преподавателями за студента и, соответственно, лучшее качество образовательной среды. Я уже молчу о том, что у большего заведения более широкие финансовые возможности, что дает ему возможность масштабнее развивать то или иное исследовательское направление.
— Какие типы заведений будут в Украине?
— Можем говорить о трех типах заведений, к которым будем переходить постепенно. Первый — это классический университет, в котором развиваются программы гуманитаристики, социальных наук, естественных специальностей. Часто в таких заведениях функционируют автономные медицинские факультеты или институты, и студенты-медики младших курсов имеют доступ к лучшим преподавателям классических кафедр до того, как переходят к практическим или клиническим дисциплинам на старших курсах. В сильных классических университетах развита научная инфраструктура, в самых развитых более 40% студентов — магистры и аспиранты. Дальше есть прикладные университеты или университеты прикладных наук, как их сейчас называют в ЕС. Это заведения, сотрудничающие с бизнесом в направлении прикладных исследований, в которых развиваются дуальные программы (учеба в аудитории объединяется с обучением на рабочем месте. — О.О.), где речь идет о приоритете подготовки к рынку труда. Также мы видим потребность в дальнейшем развитии маломасштабных мировоззренческих академий. Это может быть или в формате Liberal Arts, что особенно подходит для заведений в маленьких городах, или в формате художественных или музыкальных заведений. Кстати, относительно последних — нет никакого смысла присоединять консерваторию к университету, ведь музыкальное образование не предусматривает большого выбора предметов или формирования кругозора через развитие широких компетентностей. Такова уж специфика художественного образования. В то же время гуманитарное или социально-экономическое образование, или даже компьютерная инженерия могут быть предложены в широкопрофильном, междисциплинарном формате. Пример такого подхода показывают Острожская академия, Могилянка, Украинский католический университет — они являются, скорее, неприкладными мировоззренческими центрами, которые концентрируются преимущественно на бакалаврском образовании и никогда не будут мощными научными центрами. Но эти ЗВО популярны среди поступающих и отвечают потребности общества в подготовке граждан с широким, часто критическим мировоззрением.
— Сколько университетов планируется оставить после модернизации?
— Хочу подчеркнуть, что речь идет об эволюционном процессе, а не о том, что вот с завтрашнего дня все должны перепрофилироваться на какой-то один из типов университетов. Этот процесс будет длиться годами, и, думаю, где-то до 2030 года у нас будет модернизированная сеть заведений высшего образования. И как раз на момент вступления в Европейский Союз у нас будут такие же типы учебных заведений, как и в Европе. А сколько нам надо учебных заведений? Это хороший вопрос. Мы рассчитываем приблизительно на сотню, но это не какая-то жесткая цифра, она приблизительная. Мы выходим на нее с учетом демографической ситуации. Нужно понимать, что в каждой области и в каждом городе, где сейчас есть заведение высшего образования, оно должно и дальше существовать.
— Будут ли внедрены какие-то стимулы для университетов, чтобы они хотели объединения?
— Я уже упоминал, что в этом году за счет специальной программы Всемирного банка мы инвестируем полтора миллиона долларов в каждое реорганизованное заведение. Кроме того, в формуле распределения бюджетных средств предусмотрен коэффициент, по которому реорганизованное заведение получает больше средств. Это есть в приложении к критериям формулы, которые вознаграждают научную работу, дают преимущества во время распределения средств, если есть достижения в плане интернационализации, если выпускники заведения трудоустроены и прочее. Именно для того, чтобы в который раз объяснить критерии прозрачности распределяемых бюджетных средств между заведениями, мы недавно собирали в МОН всех ректоров. Они должны понимать, что должно произойти в их университетах, чтобы они получили больше бюджетных средств, в частности на коммунальные услуги, зарплаты и прочее.
— Кстати, о зарплате. Если мы говорим о качественном высшем образовании, было бы хорошо, если бы университеты имели возможность приглашать преподавать классных специалистов на высокие зарплаты без привязки к тарифной сетке.
— В заведениях, где работают умелые руководители, такая возможность уже есть. Тарифная сетка не ограничивает зарплаты преподавателей, это, скорее, определенная черта, ниже которой нельзя устанавливать минимальное вознаграждение преподавателю. В то же время в заведениях, где есть нормальные руководители, привлекающие сильных студентов (а следовательно, и финансирование) и показывающие хорошие результаты в науке, интернационализации, трудоустройстве, доплаты к зарплатам преподавателей могут составлять 100–150% от оклада, а еще за особые достижения могут выплачивать премии. Правда, я не буду говорить, что уровень зарплат преподавателей по стране меня удовлетворяет, абсолютно нет. Но обращаю внимание на то, что не Министерство образования и науки обеспечивает зарплаты преподавателям. Зарплаты в первую очередь зависят от количества и качества контингента студентов в заведении. Далее, по упомянутой формуле, конкретная сумма, которую заведение получает от государства за подготовку каждого студента, корректируется в зависимости от выполненных критериев — научных достижений, интернационализации, трудоустройства и так далее. Но в основе — зависимость от контингента. Если в заведении мало бюджетников, а следовательно, мало поступающих с хорошими баллами ВНО/НМТ, то, соответственно, это означает, что там будут маленькие зарплаты. Если в заведении мало контрактников, тем более с грантами, а следовательно, с более высокими, чем средние баллы ЗНО/НМТ, то там будут маленькие зарплаты. Те заведения, в которых зарплата доцента составляет, например, 12 тысяч гривен, очевидно, не очень привлекательны для студента, что говорит о проблемах прежде всего с управлением, с успешностью руководства самого заведения.
— Правда ли, что на конкурентные (популярные) специальности будет повышена минимальная стоимость обучения на контракте?
— Со стоимостью контракта в нашей стране сложилась странная ситуация. В Европе университетам устанавливают верхнюю границу стоимости обучения, а в Украине — нижнюю (это так называемая индикативная себестоимость). К сожалению, многие ЗВО ставят цены на контракт наполовину или еще ниже суммы, которую платит государство университету за каждого студента-бюджетника. И если государство дает, например, на подготовку одного студента 55–56 тысяч гривен в год, а студент-контрактник учится за 25 тысяч, возникают два вопроса. Первое: не за счет ли государства частично оплачивается обучение этого контрактника? (На самом деле так оно и есть.) И второе: можно ли качественно подготовить студента какой-либо специальности за 25 тысяч гривен? Конечно, нельзя. Это тоже к вопросу о низких зарплатах преподавателей. Из-за отсутствия средств в университете заведение не способно выплатить доплаты и премии, а в дальнейшем фактически речь идет о деградации системы. Поэтому нам постепенно, не резко, но однозначно нужно повышать стоимость высшего образования. Понимая, что платежеспособность нашего населения низкая, мы не уменьшаем количество бюджетных мест и внедряем систему грантов для сильных студентов, не попавших на бюджетные места.
— Качество высшего образования зависит не в последнюю очередь от ее топ-менеджеров, то есть ректоров. Здесь что-то изменится?
— Мы сейчас имеем ситуацию, когда очень активно меняется руководство заведений высшего образования, обновляется ректорский корпус. За последние полтора года по всей стране сменилось двадцать два ректора — в Киеве (в частности и в КПИ, где ректор не менялся больше 30 лет), Львове, Харькове, Ивано-Франковске, Днепре, в других городах...
— Эти ректоры сменились, потому что у них закончились контракты. А какие стимулы быть эффективными существуют для тех, кто руководит университетами? Показатели эффективности (КРІ), прописанные в контракте ректора?
— Показатели эффективности КРІ — это хорошая, правильная идея. Там, где ректор сильный, эти показатели являются указателем, проявлением согласованных приоритетов. Но не стоит считать, что КРІ — это возможность контроля над деятельностью ректора со стороны МОН как работодателя. Сейчас, если ректор не выполняет установленные в контракте ключевые показатели эффективности и в итоге министерство выносит ему выговор, любой суд этот выговор в считанные дни отменит. За последний год у нас два таких случая. Поэтому я скептически отношусь к тому, что Министерство образования и науки якобы контролирует того или иного ректора. Это, скорее, отношения партнерства.
А сильное академическое сообщество — это действенный механизм контроля. Инициативные преподаватели, профессора и доценты через рычаги влияния на уровне кафедры или факультета или, возможно, через ученый или наблюдательный совет могут реально повлиять на развитие университета. Было бы желание.
— Какие рычаги влияния на ректора у сотрудников университета?
— У научно-педагогических работников есть выбор. Если все плохо, они могут пойти работать в другой университет. Это на самом деле самый действенный, хотя и самый радикальный способ влияния на неэффективный менеджмент. Можно говорить и о влиянии студентов — у них тоже есть возможность менять университеты, восстанавливаться, переходить в более качественные заведения. Это, кстати, одна из трансформационных реформ, которую мы провели недавно, — приняли Положение о восстановлении и переводе, согласно которому у студентов есть возможность перейти в другое заведение и взять с собой свое бюджетное место. Но самое большое влияние на ректора осуществляется через ученый совет и такие средства, как, например, опросы студентов и преподавателей, которые обязательны в университете.
— На встрече с ректорами вы отмечали, что будете мотивировать ЗВО к приоритетным видам деятельности финансовыми стимулами. Что это означает?
— Успех заведения зависит от его специфики, от выбранной стратегии развития. Например, для некоторых университетов важны дуальные программы, для остальных — междисциплинарные. Все большую популярность получают общие образовательные программы с иностранными партнерами или институтами Академии наук. Также измеряем успех научной деятельности заведений, то есть их присутствие в международных рейтингах. Еще важна интернационализация, а следовательно, способность принимать участие в международных проектах, альянсах европейских университетов, программах академической мобильности, получать донорское финансирование в программах «Эразмус+», «Горизонт. Европа». Эти приоритетные деятельности для заведения высшего образования формируют его специфику, и от их успешности зависит уровень финансирования.
— С начала полномасштабной войны участие в международных программах усложнялось тем, что мужчины не могли выезжать за границу. Какова ситуация сейчас?
— Юноши-студенты имеют возможность выезжать по международным программам с начала 2024 года. Преподаватели университетов тоже могут ездить на конференции и программы повышения квалификации. Для выезда военнообязанных научно-педагогических работников нужно письмо МОН в Государственную пограничную службу с просьбой рассмотреть возможность пересечения границы. С 1 января до 30 сентября 2024 года министерство подготовило 1297 таких писем. За этот период вовремя не вернулся из-за границы только один научно-педагогический работник. Хочу обратить внимание: один из 1297. Также обращаю внимание на то, что с 1 января до 1 апреля 2024 года заведения высшего образования направили за границу для участия в программах академической мобильности 561 студента. Вернулись все без исключения. Я считаю, что это очень хорошая статистика.
— Один из факторов модернизации системы высшего образования — качественная вступительная кампания. Планируется ли что-то новое в правилах поступления-2025?
— По сравнению со вступительной кампанией-2024 существенных изменений не будет. У нас появится профессиональное вступительное испытание по истории искусств для тех, кто поступает на художественные специальности в магистратуру. Также появится новый экзамен для поступающих в аспирантуру, где будут проверять знания по методологии научных исследований. Как и в прошлом году, поступление в аспирантуру на дневную форму будет только по государственному заказу, контракт будет только на заочную или вечернюю форму. Кстати, это вопрос принципиальный — обусловленный не только потребностью борьбы с лицами, использующими аспирантуру не по назначению. Инвестиция государства в аспирантуру — это проявление того, что мы заботимся о будущем нашего высшего образования, об обновлении ее научно-педагогических кадров.
— Что касается использования высшего образования не по назначению, а именно — о возможных уклонистах. ZN.UA делало запрос в Министерство образования и науки о количестве поступающих в возрасте 25+. Наблюдаем интересную аномалию, когда среди мужчин этой возрастной категории в 2023 году был очень большой спрос на высшее образование, а в этом году спал. Почему так?
— Так произошло потому, что Министерство образования и науки приняло два важных решения, которые будут действовать и в следующем году. Первое — если лицо получает высшее образование не последовательно (то есть не продолжает обучение, а поступает вновь на уже полученный уровень), то не получает отсрочку от мобилизации. Соответственно, если у тебя уже есть бакалавр, пожалуйста, получай еще раз бакалавра, без проблем, но этот второй раз не дает тебе права на отсрочку. Если у тебя уже есть магистр, получай, пожалуйста, еще раз магистра. МОН заинтересовано в том, чтобы максимальное количество людей получало высшее образование, но не стоит путать право на образование с обязанностью защищать государство. Отсрочка от мобилизации дается только тогда, когда соответствующий уровень высшего образования получают впервые. Это легко отслеживается через «ЄДЕБО», ведь именно через эту базу формируется справка для ТЦК.
— Модернизация системы высшего образования назрела давно, мы начали ее реформирование еще в 2014 году. Надеемся, на этот раз она будет эффективной.
— Трансформация высшего образования — это непрерывный процесс. Какие-то аспекты запустились уже десять лет назад — после Майдана. Некоторые внедряются сейчас. Нам нужно больше коммуницировать с академическими сообществами и обществом о том, как именно это все должно имплементироваться. Например, мы говорили выше об обеспечении индивидуальных образовательных траекторий студентов. Это предусматривает изменение стандартов образования. Эти стандарты связаны с новым перечнем отраслей и специальностей. Этот документ нужен для гармонизации нашей системы высшего образования с европейской, но он также стимулирует нас обновлять содержание каждой образовательной программы. Эта кропотливая работа будет продолжаться в течение следующего года, а вероятно, и в 2026-м.
Вот именно сейчас нас всех должен больше всего беспокоить вопрос финансирования заведений высшего образования в 2025 году. У нас уже есть проголосованный бюджет, определенный опыт удачного эксперимента по внедрению системы грантов вдобавок ко всем знакомой системе государственного заказа. Сейчас систему грантов нужно ввести на уровне закона. Также в этом году уже второй раз будет действовать практика распределения бюджетных средств между заведениями высшего образования по формуле, учитывающей эффективность работы ЗВО и стимулирующей их работать качественно.
Впереди много планов. Я рад, что у нас много сильных ректоров, с которыми можно эти трансформации внедрять. Это совместная работа ради развития наших университетских сообществ. Мы должны ее провести, чтобы выйти из этой ужасной войны более сильным обществом, готовым к полноправному членству в ЕС.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google