Настя Мельниченко. Выше облаков

Волонтер, общественная активистка, писательница… Разговор случился тяжелый и рваный. Я никак не могла собрать ее пазлы в общую картину и выстроить какую-то четкую линию интервью. Мир этого человека без четких линий. Без привычных шаблонов. Да, вся энергия Насти, похоже, нацелена на то, чтобы рушить шаблоны. Доставать из сколоченных обществом черных и белых ящиков - ранимых, незащищенных, но живых и настоящих Людей.

Настин пост в Фейсбуке, а потом и прогремевшая на всю страну акция "Я не боюсь сказать" были первым сигналом ее редкого ремесла. Об этом ремесле, собственно, мы и проговорили почти два часа. В честь Международного дня солидарности людей.

…После интервью Настя улетела в Финляндию, на семинар. В ленте продолжали мелькать ее посты. Несколько снежно-восхитительных, потом отстраненных, и вдруг ночной беспросветный, что "жить нет сил", а наутро - снова радостные строки. И опять грустные. И, несомненно, следующие - веселые…

В промежутках этих эмоциональных "американских горок" у Насти Мельниченко рождаются прекрасные книжки для детей, откровенные литературные работы для подростков, глубокие проекты для взрослых в рамках общественной организации STUDENA и еще много разных идей. (Организация, кстати, сейчас потеряла офис и осталась без грантового финансирования, и это тема для отдельного большого разговора о третьем секторе). Сейчас о другом.

Я не знаю, откуда берутся такие биологические атомные станции, но точно знаю, что нам надо как-то научиться их беречь и правильно обслуживать. А не просто тупо использовать свет и энергию. Такие системы обычно не отслеживают собственные датчики, и не замечают, как заходят за красные линии.

О жизненных тупиках, гендерных очках и Фейсбуке как инструменте борьбы

- Настя, журналист, археолог, менеджер проектов... и вдруг - волонтер, активист, писатель. Как?!

-Это был культурно-художественный альманах, предшественник журнала "Шо". Первый своего рода, который мы делали фактически с нуля. Я тогда уходила с позиции главного редактора в рождение детей. А когда попыталась вернуться на работу, то это не удалось. И я вдруг поняла, что меня с двумя малолетними детьми берут только на какие-то низкооплачиваемые работы. Например, я работала редактором ночной ленты новостей, неделя через неделю. Мы чередовались с такой же мамочкой в декрете.

- Ну это жесть, конечно.

-Представьте себе, никто на эту работу не шел, - низкая зарплата, ужасные условия. Депривация сна после двух погодков... У кого есть дети, тот догадывается, как это - спать с детьми. И в определенный момент я думаю: стоп, что я делаю? Это же какое должно быть неуважение к работе, к человеку, чтобы вот так вкалывать. И тогда я начала искать что-нибудь лучше. Единственным, кто соглашался взять меня на работу, несмотря на моих детей, для кого была важна моя какая-то квалификация, образование, опыт, - был Украинский женский фонд. Это была правозащитная организация. И тогда шел 2009-й год. Благодаря этим людям, я вернулась в профессиональную жизнь, но с того времени большей частью оставалась в активизме.

- То есть вынужденные жизненные обстоятельства тебя поставили на твой настоящий путь, так?

-Можно сказать, так. Но я не просто так начала искать работу в общественных организациях. Я всю жизнь увлекалась холодным оружием, мне очень хотелось фехтовать. И вот в 18 лет я пошла искать клуб, где бы меня научили. Нашла. Но там сказали, что моя задача - "вышивать на пяльцах, а не махать мечом". Меня тогда это очень поразило. Это был момент одевания гендерных очков. Когда ты видишь, что почему-то в определенные моменты жизни тебе приходится руководствоваться не тем, к чему ты стремишься, что умеешь, что хочешь делать, а тем, какой формы у тебя половые органы. И с того времени, собственно, уже была тема женского активизма, женских прав. Отсюда же вытекает насилие и все остальное. Подростки добавились уже позднее.

- То есть ты попадала в определенные рамки и чувствовала, что вот здесь что-то не так, и тебе необходимо что-то менять.

-Абсолютно. Мне вообще-то очень нравится идея, что лучше всего заниматься какой-то темой человек может, когда он эмоционально заангажирован. Как свидетельствует мой опыт, именно из небезразличных людей получаются самые лучшие активисты. Вопросами инклюзии лучше всего занимаются люди, у которых есть дети с особыми образовательными потребностями или инвалидностью. Лучше всего вопросами буллинга занимаются люди, сами пережившие буллинг или у которых "буллят" их детей. Ну и так во всем.

- Как ты почувствовала, что больше не боишься сказать? Ни о чем.

-Я ехала в Краматорск поездом "Интерсити". И прочитала случайный пост, что какой-то мужчина нашел в парке изнасилованную женщину. И он ей якобы помог, но потом была его реплика - не надо, дескать, гулять в парке одной. Меня это так возмутило… потому что я слышала много историй о женщинах, пострадавших от насилия. И нет какой-то абсолютной корреляции между тем, во что была одета женщина, как она вела себя, в какое время суток гуляла, - и тем, что ее изнасиловали. Я написала пост, рассказала свои случаи. У меня, к счастью, случаев такого классического изнасилования не было, но были какие-то примеры домогательств и, в принципе, малоприятные вещи. И призвала людей делиться своими историями.

- И произошел взрыв.

-Да. Больше всего меня поразила история о семилетней девочке, ехавшей в лифте. С ней в кабинку заходит 25-летний мужчина, нажимает кнопку верхнего этажа и насилует ее там где-то наверху. Вот в чем провинилась эта семилетняя девочка? Ну и таких историй было множество. То есть идея в том, что бы ни происходило, это не повод для изнасилования. Что бы ни происходило, это не повод для убийства, это не повод для буллинга. Ну почему мы постоянно перекладываем ответственность на жертву?

- Что ты почувствовала как человек?

-Как человек я почувствовала ужас. Потому что меня начали просто разрывать. Меня дергали. У меня было по 20–30 интервью в день. Я ничего не понимала, у меня был такой огромный шок. Но собственно…Мой пост послужил определенной отмашкой для людей, что вот теперь, можно говорить. И они начали говорить. Я тогда впервые почувствовала солидарность с женщинами, наконец объединившимися для решения своего какого-то конкретного вопроса.

Ведь до этих пор подобные вопросы практически не поднимались. По крайней мере на таком резонансном уровне. После этого у меня изменился фокус, я стала замечать эти вещи. Более того, после этой кампании в Сети поднялись какие-то общие флешмобы, где люди рассказывали уже о домашнем, акушерском насилии. Эта кампания показала, что есть инструмент. Соцсети - это инструмент для отстаивания своих прав.

О детских травмах, насилии и проламывании границ

- А потом ты пошла к подросткам, родилась книга, и она называется так, как называлась твоя взрослая акция: "Я не боюся сказати". Почему именно к подросткам? Ты вспомнила о чем-то своем?

-Ну, скажем так, когда я была подростком, то переживала очень непростые времена, подвергалась травле в школе. И у меня появилось очень обостренное чувство справедливости и желание защищать слабых. Соответственно, где-то с 2006 года я вошла как волонтерка в активизм и стала участвовать в каких-то акциях, к чему-то приобщаться. Это было некое хобби, кроме работы.

- То есть ты всю жизнь несла в себе эту историю?

-Буллинг не проходит без последствий. Люди, подвергшиеся буллингу, несут это потом всю жизнь. Об этом существует много исследований, свидетельствующих, что буллинг влияет на личность, на склонность человека к депрессии, к тревожным расстройствам. С другой стороны - это меня сформировало как личность с определенным фокусом.

Но тогда я пошла к подросткам все же по другой причине. Я обнаружила, что люди, рассказывающие истории насилия в подростковом возрасте, часто тогда не знали, что их насилуют. Понимаете? В подростковом возрасте мы не знали, что нас насилуют. Не знали, потому что с нами никто не говорил о сексе. Мы не знали, что так нельзя. Мы чувствовали, что это что-то плохое, но мы не могли понять, что это является насилием.

- Это не случайное "мы"? И не случайно с тобой перестали общаться твои родственники?

-Это после поста было. Потому что я рассказала, как меня усаживал на колени мой двоюродный дед. Мне было неприятно, но он заставлял меня целовать его в губы… мне это было противно. Это пример того, как проламывались мои границы. И - да, они перестали со мной общаться. И даже после того, как моя мама рассказала, что, оказывается, этот двоюродный дед ее тоже домогался. Когда же она пыталась достучаться к своему мужу, к моему отцу, или к каким-то родственникам, они говорили: ну, возьми сковородку, стукни его по голове. Вроде чего ты нам жалуешься? Вот.

- А вы до этого не обсуждали это в семье? Ты вообще ни с кем на эту тему не говорила?

-Нет, ни с кем. А потом просто выплеснула. Но здесь следует понимать, что у меня, в принципе, не очень сильные связи с семьей. Я общаюсь только с мамой. И до сих пор общаюсь. Другие родственники - они где-то есть, но я с ними не очень близка.

- Настя, ты человек, который живет без табу?

-Это не совсем так. У меня есть табу. Я бы точно не стала заниматься сексом с малолетним ребенком. Скорее, я просто хорошо различаю, где настоящее, а где - надуманное. Я вижу какие-то темы, табуированные из-за определенной культурной или религиозной традиции. И тогда я с этим могу работать. Я это поняла после того, как моему сыну диагностировали ГРДВ - гиперактивное расстройство с дефицитом внимания, осложненное оппозиционно-исключительным поведением.

Думаю, что у меня какая-то похожая история. То есть у меня точно есть ГРДВ. А возможно, и оппозиционно-исключительное поведение. Бросать вызов - это часть особенности работы моего мозга. Никто меня как-то специально не воспитывал. Единственное, что могу сказать, - у меня очень адекватные родители, воспитывавшие меня свободно от догматизма, часто господствующего в украинских семьях.

- Приведи пример.

-Ну, грубо говоря, часто считается, что добрачный секс - это плохо. Или жить в незарегистрированном браке - плохо. В некоторых традиционных семьях это до сих пор такая мощная вещь. В моей семье этого не было. Мои родители - свободные художники, они жили абсолютно без шаблонов, без предрассудков. Поэтому и я вырастала довольно свободным человеком, без предубеждений.

- Читая эту твою первую "Найвідвертішу книжку для підлітків #ЯНеБоюсьСказати", сначала поняла, что так никогда бы не написала. Что я - частично ханжа. Но уже на какой-то 25-й странице уже думала, какая же ты смелая и какая ты молодец! Что было бы классно, если бы мои сыновья тоже прочитали все это своевременно. А потом опять стали возникать вопросы. Вот ты говоришь о границах. Но ты сама не боялась перейти границу подростка, когда писала? Ведь у каждого свое понимание границ. И такой удар по шаблонам тоже может оказаться нападением.

-Я, прежде всего, исхожу из интересов ребенка. То есть в центре находится ребенок, все остальное - словно побочное. И в интересах ребенка - рассказать, что такое секс и что такое насилие. Я специально запускала отдельную акцию, чтобы мне высылали именно подростковые детские истории. 90 процентов этих историй свидетельствовали: изнасилования и насилие случались потому, что с ребенком не говорили, не рассказывали, что такое секс, не рассказывали, что такое насилие. И я поняла, что дети - очень пластический материал, и им важно знать, что это такое, и это их убережет. Надо знать, куда обращаться, кому сказать, если происходит что-то не совсем понятное.

Есть такой очень хрестоматийный уже, очевидно, случай о девочке детсадовского возраста и "печивко". Когда отец стал насиловать эту девочку, она пошла к взрослому - да, она сделала это, - и сказала: папа ест мое "печивко". Но для воспитательницы это не послужило сигналом опасности. Поэтому важно детям говорить, как называются половые органы. Ну и какие границы мы проламываем, когда говорим, как называются половые органы? То есть все эти шаблоны мы навязываем сами. Для ребенка его половые органы - это то же, что нога или рука. Дети не считают, что это что-то плохое или стыдное, потому что это не является плохим или стыдным. Что это плохо и стыдно навязывает уже социум.

- Я больше о твоих этических пассажах сейчас говорила. Но, продолжая читать, натолкнулась на ссылку - "а потім ви розберетеся і самі вирішите, скільки партнерів у вас має бути". То есть ты работала исключительно на уровне физиологии.

-А как иначе? Именно так. Я вообще за то, чтобы каждый человек делал свой осознанный выбор, но ключевое - осознанный. Будет ли девушка хранить свою невинность до брака - это должен быть выбор лично ее. Но если, например, вот хочется мне не сохранять невинность до брака, но на меня весь социум давит, что мне надо ее сохранить, - ну это ведь уже не о выборе, это уже реально о том, что меня загоняют в определенные рамки. Все морально-этические темы должны быть вопросом выбора человека.

- То есть подростку надо дать возможность существовать в открытых и честных параллельных мирах - семья, друзья, социум, книги, в том числе откровенные о сексе от Насти Мельниченко, и самостоятельно определяться с нужными ему шаблонами и границами.

-Мы предлагаем, объясняем, показываем пример, а ребенок делает выбор. Но для того чтобы ребенок мог сделать выбор, ему надо привить критическое мышление. Если человек будет уметь правильно анализировать, критически относиться к полученной информации, тогда ему легче будет сделать свой собственный осознанный выбор, а не выбрать какой-то шаблон. Потому что люди без критического мышления, к сожалению, очень податливы к манипулированию. И они, как губки, берут на веру все, что им говорят, ну и это тоже не очень окей. Сейчас у меня такая идея фикс - я хочу написать книгу, в которой детям будет рассказано о критическом мышлении.

О буллинге, новых книгах и критическом мышлении

- Настя, но ты же не остановилась на физиологии и начала углубляться в детскую психологию. Уже есть и другие книги. То есть ты вернулась к истокам. Смотришь в лицо собственной боли.

- Да, я сейчас профессионально занимаюсь темой буллинга. Даже пишу об этом диплом. То есть это то, что для меня сейчас очень актуально. Но это уже не только мои переживания. Скажем так, свои переживания я уже давно проработала с психотерапевтом. Теперь произошла ситуация с моим сыном, когда были зачатки буллинга. К счастью, нам удалось это разрулить. Но осознание, что мой ребенок подвергается буллингу в школе, было для меня очень большим шоком и подтолкнуло заняться этой темой.

- Твои выводы на сегодня какие? Что мы делаем не так - или не делаем вообще, чтобы начать решать эту проблему?

- Очень многие из нас в жизни руководствуются определенными предубеждениями, стереотипами. С одной стороны - это неплохо, потому что упрощает работу для мозга, упаковывает реальность в удобные брикетики. С другой - именно транслируемые детям стереотипы и предубеждения и становятся основанием для зарождения травли других.

- Травля тех, кто не отвечает нашим представлением, каким должен быть человек?

- Это, во-первых. Во-вторых - это то, что я вижу, что меня беспокоит: перекладывание ответственности. Во всем мире для противодействия буллингу применяют общешкольный подход. Это когда задействованы дети, учителя, громада, полиция, родители. То есть когда в противодействие буллингу включены абсолютно все. Это комплексное решение вопроса. У нас этого вообще нет. У нас в Украине почему-то все сваливают на детей. То есть давайте читать детям тренинги по противодействию буллингу - и у нас вопрос буллинга решится. У нас просто перекладывается это. Или находят крайних учителей: давайте, дескать, решайте, а администрация сложила руки. Или нашли медсестру - и иди читай по классам о буллинге.

- Когда ты рассказывала о своей акции, о женском насилии, ты вспоминала свой подростковый период и говорила больше о жертвах. А теперь создается впечатление, что ты зашла на другую сторону и изучаешь тех, кто воспроизводит травлю.

- Да, надо понять, почему буллинг. Буллинг - это следствие, это результат. А откуда он растет, где его корни? Представим такую ситуацию: мама с ребенком приходят гулять на площадку. Туда же приходит и ромская семья. Например, женщина и трое детей. Наша мама берет своего ребенка за ручку и говорит: это цыгане, они тебя украдут. И уходит прочь с ребенком с этой площадки. А потом этот ребенок приходит в школу, а у него в классе есть ромский ребенок. Ну и что, думаете - этот ребенок будет относиться к рому как к равному? И в школе, и потом во взрослой жизни. Если мама все детство, базируясь на своих предубеждениях, что-то там рассказывала по поводу ромов.

- То есть она косвенно провоцировала своего ребенка на определенный стереотип поведения в отношении другого?

- Именно так! И это может касаться любого. У нас есть очень много категорий населения, в отношении к которым мы руководствуемся стереотипами и предубеждениями. От евреев, таджиков, узбеков, грузин - и до детей из интернатов. То есть мы относимся предубежденно, и мы это транслируем детям, хотим этого или нет.

- Буллинг - это тема твоей новой книги?

- Где-то года два назад мне заказали написать книгу о деинституализации. Когда расформировывают приюты и интернаты, а детей отправляют в семьи. Одна моя героиня - девочка из интерната, которую удочерили. Этот ребенок никогда не пробовал арбуз, не умеет определять, который час. Она никогда не была на море. Она плохо читает. У нее плохие зубы... И вот она попадает в школу, и ее начинают травить. Моей задачей было показать, что ребенок не виноват в том, что ее перемолола система. У нее просто такие особенности. Но при этом она очень классная. Она отважная, она человечная, и она делает какие-то очень правильные вещи. Таким образом, книги тоже становятся инструментом. Ну, эта книга, кстати, уже вышла.

- Очень интересный у тебя подход к книгам. Многие ждут вдохновения... А в тебе, похоже, живет журналистка. В сущности, ты собираешь информацию о проблеме, а потом придаешь ей литературную форму.

- Возможно. Сегодня, кстати, заберем из печати следующую книжку из этой серии. Еще будет третья. Героиня которой - Ксения, эта девочка из интерната. То есть я прямо не пишу, что надо любить и обожествлять людей из интерната. Но рассказываю, что это люди, такие же, как мы, они имеют свои особенности, но это не делает их плохими людьми.

- Откуда ты черпаешь развитие истории о детях из интерната?

- Есть такая блогер, Ульяна Гукасова. Она усыновила кучу детей. Сначала она писала в ЖЖ, а теперь я читаю ее в Фейсбуке. Уже лет десять она описывает особенности своих детей. Сложность истории Ксении я взяла из жизни этой семьи. Это с одной стороны. С другой - у моей подружки есть дочка, которая меня очень вдохновляет. Она тоже подросток, ей 12 лет, как и моей героине. И я просто восхищаюсь ее отвагой, ее смелостью и умом, потому многие черты для своей героини взяла у этой Леси. То есть, в сущности, Ксения - некий компилированный образ на основе всех рассказов об усыновленных детях и черт характера девочки Леси. Ну, и, конечно, у меня там есть герои, списанные с моих ребят.

- Расстройства пищевого поведения, ранняя беременность, изнасилование, асексуальность, смерть... В следующей своей работе ты идешь еще дальше.

- Алкоголизм родителей... Тоже тема, которую все очень не любят. Да, была задача написать о том, о чем родители обычно с детьми не говорят. И я просто думала: ага, что волнует детей и о чем, наверное, им тяжело поговорить с родителями? Ну и, уже исходя из этого, выбирала. Например, у меня есть знакомая взрослая, которая забеременела, еще учась в школе. И я с ней говорила: через что ты проходила? С чем ты сталкивалась? То есть, в сущности, я делала такие глубинные интервью.

- О чем здесь тебе было рассказывать тяжелее всего?

- Тяжелее всего было писать об асексуальности. Потому что это мне совершенно незнакомо, это не отвечает моему опыту. Я нашла где-то, кажется, троих асексуальных людей. У двух я взяла интервью, и они рассказывали, как они осознавали свою ориентацию, потому что это считается одной из ориентаций. И через что они проходили в подростковом периоде.

- Какой жанр?

- Это тоже художественная история. Есть компания подростков, которым не с кем поговорить. Одна из героинь едет в Канаду и там узнает о таком принципе терапевтической работы - "равный-равному". Это когда в группе людей все как равные с равными делятся своими проблемами. Есть модератор, который руководит этим всем процессом, и люди имеют возможность выговориться и получить групповую поддержку.

Она возвращается, и эти дети начинают между собой делиться. И они получают поддержку. Часть книги - художественное произведение, а часть - комментарии специалистов. Они советуют, как выходить из той или иной ситуации. Что делать в случае буллинга, что делать, когда у вас расстройство пищевого поведения, как его определить. Как пережить потерю… Книга должна была выйти еще два года назад, но не было финансирования. Однако к Новому году должна выйти.

О ценностях, страхах и необходимости заземления

- Настя, кроме этого, есть еще общественная организация STUDENA. Там какие проекты?

- У нас есть два направления: права человека и громада. То есть наша миссия - построить общество, в котором безопасно быть собой. И, исходя из этой миссии, собственно, рождаются проекты. Например, мы работаем сейчас в проекте противодействия буллингу. То, что я говорила, все очень взаимосвязано.

- Книги связаны с проектами? Какие наиболее успешные и самые важные?

- Да связаны. Наиболее успешный - наш курс для учителей "Недискриминационный подход в обучении". В этом проекте рассказывалось, как преподавать без дискриминации. Ну, то есть это понятно из названия. И его пересмотрели более 31 тысячи учителей. Это наш онлайн-курс на платформе Edera, длящийся семь недель. Преподаватели его проходят, сдают тест, получают сертификат.Нам помогало Министерство образования, и у них на сайте до сих пор есть ссылки на наш курс, типа - пойдите посмотрите.

Я бы также очень хотела снять похожий проект о противодействии буллингу. Потому что формат онлайн-курса очень удачный. Там нам еще очень повезло с партнерами. Я принимала участие в создании различных онлайн-курсов, и очень часто это было довольно-таки скучно. А Edera сделала этот курс очень динамичным, ярким, классным.

- Ты можешь сейчас сказать, о чем вообще твоя жизнь?

- М-м-м…Наверное, об ответственности. Потому что каждый человек на самом деле может что-то изменить в жизни. То есть не обязательно даже объединяться в общественную организацию, чтобы делать жизнь лучше. На своем уровне каждый человек может на что-то повлиять. Когда в 2014 году еще только началась волна волонтерства, многие люди думали: чтобы быть настоящим волонтером, надо ехать на фронт, везти машины, какие-то там трансформаторы, еще что-то. А в то же время какая-то бабушка не размышляла, а брала и вязала носки для воинов, так? То есть на своем уровне в любую минуту вы можете включиться во что-то важное и полезное.

- У тебя двое детей, как ты все это укладываешь в жизненный ряд?

- Плохо. Это выжигает. Это очень нервная работа. Сейчас я стараюсь найти какой-то свой собственный путь, чтобы не выгорать. Чтобы продолжать. Потому что, в сущности, общественный активизм - это круглосуточная включенность. Это когда ты принимаешь слишком близко к сердцу, переживаешь…

- Откуда ты черпаешь энергию, чтобы не выключиться?

- Скажем так: я очень долго чувствовала себя плохой мамой. Потому что дети просят, они меня теребят, говорят: давай играть. А я не могу. Мне хочется лежать пластом. Я пришла к психотерапевту, говорю: вот слушайте, я плохая мама. Я очень плохая мама, меня раздражают их просьбы поиграть, мне не интересно с ними играть, что мне делать? Я могу лежать и могу с ними говорить, но я не могу включаться активно. А у них еще такие игры - типа, мама, давай сразимся! Мама, давай… там не знаю… залезем на дерево! А мама хочет лежать, аааа…

И психотерапевт говорит: окей, вот тебе круг, поделим твой день на дела, от самого утра и до самого вечера. И мы все это расписали. Оказалось, что у меня весь день прямо забит доверху, там вообще нет личного времени. Она тем временем продолжает: скажи, пожалуйста, а где тебе взять силы, чтобы лезть на дерево или бороться с детьми? Конечно, нет этих сил. И сейчас я ставлю себе такую задачу: найти баланс между общественным активизмом и личной жизнью. Между собой и людьми.

- Что ты вообще поняла о людях как о категории? Вот какие они - люди?

- Люди не монолитны. У нас есть тенденция к упрощению. Когда мы говорим "феминистки" или "праворадикалы", мы всегда представляем какую-то такую монолитную, однородную серую массу. Ну, или не серую массу, а какую-то бордовую. Но она не однородная. Я на глубинном уровне понимаю, что все эти обобщения - очень опасны, даже если люди себя сами как-то идентифицируют. Но, несмотря на общую для большой группы людей самоидентификацию, каждая история конкретного человека - уникальна. Ну, собственно, вот.

- Настя, чего ты боишься больше всего?

- Наверное, потерять работоспособность. Разумеется, есть какие-то стандартные вещи по поводу здоровья детей. Это абсолютно естественно. Но что касается меня, - я очень боюсь утратить работоспособность. Шесть лет назад, в 2013-м, я пережила инсульт. И это меня очень напугало и сильно выбило из колеи.

- Извини, я просто не ожидала ...

- И я сама не ожидала. Но это мне показало, что никто из нас не застрахован. Какого бы мы ни были возраста, какой бы образ жизни ни вели, - в любой момент может что-то произойти, что тебя выбьет из колеи. Что бы мы ни думали, какими бы здоровыми себе ни казались - всегда важно иметь какую-то финансовую подушку, всегда важно иметь план Б. И, конечно, иметь близких людей, которые могут нам помочь.

- Это как-то повлияло на твои главные смыслы?

- Ну глобально - мне и до того, и после важно иметь какие-то свои ценности как указатель. То есть не отклоняться от пути, основывающемся на моих ценностях. Вот. То есть даже за большие деньги я не буду делать ничего такого, что противоречит моим внутренним ощущениям. Надо делать все со страстью и наилучшим образом.

- Настя, ну это же невозможно - всегда страстно и наилучшим образом. Невозможно всегда выше облаков.

- Ну, я не знаю… Я к этому привыкла. Иногда, конечно, хочется заземления. Но для этого у меня есть такой специальный проект - "Хрули на селе".

- Это что?

- Это хатка в селе на Полтавщине. Это такой, скажем, арт-хутор. Есть мастерская, хостел, читальня и мой дом. И он задумывался как место, где можно проводить какие-то художественные резиденции или еще что-то интересное. Но я решила пока его заморозить - пока не с кем его делать. Но я туда приезжаю, ну, грубо говоря, беру в руки шпатель и начинаю там ковырять старые стены дома. Или беру лопату и начинаю сажать деревья. То есть это такой способ заземления. Там нет связи, там нет Интернета, там все очень такое тихое. И ты просто практикуешь там жизнь… не знаю… середины XVIII или XIX века. И это помогает выдернуться из этого круговорота. Ну, такое есть…

Полную видеоверсию интервью смотрите здесь.