Быть украинцами и заявлять об этом открыто...

В уютном лондонском Голланд-парке среди роскошных английских клумб пишет картины немолодая седая женщина. На ее холсте оживают красные и розовые камелии, гроздья глицинии, тюльпаны с махровыми кончиками. На крыше ресторана "Бельведер" кричат павлины, потом слетают оттуда и прогуливаются по узким аллейкам, подметая их своими пышными хвостами, чтобы через пару минут очаровать всех отдыхающих большущим раскрытым веером.

Цвета на картинах художницы жизнерадостные и сочные. В них - свет, солнце, голубизна неба; в них и неисчерпаемая энергия, возрожденная из животворящего источника любви, достоинства и добра.

Правда, когда-то в ее жизни чаще присутствовал серый цвет, сменявшийся только черным... Серыми были стены польского милицейского участка, арестантская юбка с фуфайкой и бескрайние колымские горизонты. А черной была осенняя ночь на старом скрипящем корабле в Охотском море; черной была мать, которая пережила арест и смерть своих детей; не подкрадывался лишь черный страх - оказалось, что страха не было вообще...

Иванну Мащак, украинку из Лондона, сегодня знают в Польше, Канаде, Германии, США, Австралии, во Львове, Тернополе, Киеве. На Рождество она рассылает своим друзьям 140 поздравлений по всему миру и столько же получает от них. Правда, в последнее время писем получает все меньше...

- Пани Иванна, как вам удалось согреть своим теплом целый мир?

- Это же все мои друзья - кто с детства, а с кем пришлось некогда делить черствый кусок хлеба на Колыме. Это сегодня я могу сбегать за чем-то вкусненьким в Marks&Spenser или купить свежий пирог со шпинатом в арабской пекарне здесь за углом, а лет 70 тому назад даже хлеб был для нас непозволительной роскошью. Вот тогда мы и породнились со многими, до сих пор переживаем друг за друга, невзирая на то, что у каждого из нас уже солидный возраст.

- В Лондоне все вас зовут пани Ася. Но вы же Иванна?

- Я была самым младшим ребенком в семье, к тому же единственной сестрой троих братьев. Вот они меня нежно называли сначала Ивася, а потом - просто Ася.

- Пани Ася, а какой была ваша семья?

- Отец Осип Пшепюрский из Яворова был греко-католическим священником, а его брат Андрей был капелланом Сичовых стрельцов. Мама Ирина Маренин, тоже из Яворова, была учительницей и возглавляла в Хороброве на Сокальщине местное отделение Союза украинок. Наша мама очень красиво играла на фортепиано. Я была четвертым, самым младшим ребенком в семье. А до меня было трое парней. Но Мирослав еще на пороге своего 25-летия в 1943 г. погиб от польской пули возле Угринова; Всеволод 15-летним вступил в ОУН, во время войны участвовал в бою под Бродами и случайно выжил, стал подпольщиком в УПА, за что получил 25 лет Колымы. А Юрко в 1943 г. поступил на службу в дивизию СС "Галичина", в рядах которой и погиб в 1944 г. под Бродами.

- Ваша жизнь точно так же полна драматизма...

- Да, чего только не было. Первый раз меня арестовали большевики в 1945 г. После недолгого пребывания в тюрьмах Сокаля и Львова, на ул. Лонцкого, мы прятались во время облав, куда только могли.

- Пани Ася, ваша семья пережила и операцию "Висла"?

- Сразу же после войны в 1946 г. польские власти настоятельно рекомендовали тамошним украинцам "добровольно" переселиться на "кресы всходне" (восточные территории) - то есть фактически в Украину. Ну, и что? Переселилось всего несколько семей, ведь у каждого было хозяйство, хата, поле - куда же это все заберешь, куда ехать в Украине и зачем? Но уже в 1947 г. польские власти провели постыдную операцию "Висла" - решили завершить начатое дело и наконец-то выселить тысячи этнических украинцев. Зачем было переселять людей из Польши? Им же в СССР ничего не давали взамен. Зачем было дальше рушить и так уже разрушенную жизнь украинцев? Помню, польские военные окружили село и объявили, что у нас только два часа на сборы. Каждому полагалось две телеги. Что там дом, скот, огород или могилы родственников? Поскольку у нас не было особенного достатка, мы забросили на воз пару котомок, и "Гаття! Но-о!" Через пару часов караван подвод уже направлялся в Угнив, а дальше - погрузка в товарные вагоны. Военные обращались с людьми довольно жестоко. Тогда мы с родителями оказались в городке Сроково Ольштинского воеводства. Из города принудительно выселяли немецкие семьи, а в оставленные ими дома заселяли нас, украинцев.

Заходим в хату, а на столе - хлебные крохи; мама подошла к плите, а та - еще теплая. "Мы не будем здесь ночевать", - мама старалась произносить все слова четко, хоть горло ее сжималось от жалости. В ту ночь мы действительно постелили всем на земле возле хаты - благо, еще было лето. Первую неделю мы спали под открытым небом, на площади перед гминой (городской управой). Но вскоре нам предложили поселиться в каком-то полуразрушенном домике.

Борьба за украинское дело не прекращалась и на новом месте. И уже в рождественский вечер 1947 г. польская служба безопасности (УБ) вновь арестовала меня за связь с подпольем. По дороге к Ольштыну охранник пожалел меня, мол, такая молодая, а уже бандеровка.

Помню тюрьму на Кошиковой в Варшаве. С первого же дня за ответ "Не знаю" получала пощечину, сопровождавшуюся отборным матом. А вскоре дошло и до посадок на крюк с вытянутыми ногами.

Со мной сидели две польки из Армии Крайовой: одна из них Данута, выдержала однажды 73 удара резиновой палкой. В камеру она вползла на карачках, слезы градом катились по лицу. Сесть не могла, лишь руками едва держалась за унитаз. "Почему же ты не кричала? - спрашивали мы ее, - ведь можно было бы хоть как-то уменьшить количество ударов. "Хцялам ведзець, иле я витшимам (Хотела знать, сколько смогу выдержать)", - ответила она.

А потом были камеры Лигницы на Вроцлавщине и поезд в Советский Союз, а там - тюрьмы в Брест-Литовске, Орле, Киеве. На Короленко, 33 в Киеве меня закрыли в темной тесной каморке - будто в гробу.

Особенно жестокими были допросы, когда у нас пытались выведать дополнительную информацию о наших акциях или подпольщиках. Помню один "изысканный" вид издевательств - "мельница": он предназначался тем, кто особо стойко держался и не собирался предавать своих товарищей. Таким во время допроса закручивали назад руки-ноги, а потом связывали их между собой. И начинали крутить туда-сюда скрученного человека, били по открытым ребрам, по голове, по животу - человек же никак не мог увернуться.

Кипел весенним цветом май, когда мне зачитали решение "особого совещания" - 10 лет в Береговом исправительном лагере для содержания особо опасных государственных преступников (Берлаг). Потом были Куйбышев, Иркутск, Чита, Хабаровск, бухта Ванино (Советская гавань) в Охотском море, Магадан, женский лагерь Бутугичаг и Хениканджа. Оказывается, везли туда и моего брата Всеволода.

- Как часто вы получали письма из дому?

- До 1954 г. родители вообще не знали, где я и жива ли. Только в 1954 г. через людей на свободе я подала первую весточку о нас с Колымы и наконец-то получила три маминых письма.

Мои письма были очень короткими - главное, было сообщить родным, что мы с братом живы. Тогда я еще не знала, что в следующем году вернусь в Польшу.

- Пани Ася, что было самым невыносимым в лагерях?

- Самыми трудными был голод, холод, тяжелейшие физические работы и неведение о судьбе родителей. До 1954 г. я не знала даже, в каком лагере сидит мой брат - один раз встретила его случайно в специальной зоне Магадана, куда нас привезли как иностранных граждан.

Потом подвернулась еще одна возможность встретиться - мы так ждали ее. Нас собрали рядом с птичьим рынком, мы должны были выкрикивать имена людей, которых искали - а человек смог бы откликнуться в толпе. Но там было столько чаек, они кричали так громко! Никто никого не слышал, голова шла кругом от невероятного шума. Мы лишь стояли, закрыв пальцами уши и сообразив, что тут невозможно ни до кого докричаться. Единственным желанием было как можно быстрее отсюда выбраться. Мы с Диком так и не увиделись - не смогли пробиться сквозь крик чаек. Позже разошлись по своим лагерям.

Невыносимо грустно было и в наши праздники. Хотя мы все равно ухитрялись их отмечать.

- Как же вам удавалось?

- Например, однажды в сочельник мы упросили надзирательницу дать нам возможность встретить Рождество - большинство из нас все-таки были из Галичины. "Только недолго там", - неожиданно согласилась она и закрыла за собой дверь. Мы сели поближе друг к дружке, каждая достала кусочек черствого хлеба, припрятанного за пазухой еще с завтрака и начали свой рождественский свят-вечер: тихо произнесли молитву, тихо запели колядку и съели по сухарику. Но каждая из нас в тот момент мысленно была со своей родней за праздничным столом, у каждой из нас перед глазами стояла кутья с маком, вареники с вишнями и узвар. Как же больно тогда сжималось сердце!

Мы устраивали там Шевченковские вечера, пытались отмечать церковные и национальные праздники. Хотя за это нас жестоко наказывали и сажали в изоляторы.

- Пани Ася, какую лагерную науку вы освоили?

- Я научилась быть выносливой. Поняла, что людей нужно узнавать, ценить и любить, ведь у каждого можно научиться чему-то хорошему. Поняла, что беда объединяет и учит прощать. Но иногда нужно уметь твердо и не боясь сказать "Нет". Когда боишься начальства и они это видят, от тебя не отступят - всякий раз найдут способ унизить.

Как-то в 30-градусный мороз я долбила кайлом мерзлую землю - делали ямки для столбиков. Хоть я и была одета в фуфайку и кирзовые сапоги с портянками, замерзла невероятно. Говорю надзирателю: "Все! Хватит, я иду греться". Он даже не ожидал такого и сразу же мне: "Не смей!" "Ничего ты мне не сделаешь!" - твердо сказала я и пошла в сторону барака. А чего их бояться? Кстати, он действительно не выстрелил мне вслед, не бросил камнем - лишь махнул рукой.

- ГУЛаг - одно из самых жестоких изобретений советской системы. Как человек мог в нем вытерпеть?

- Да, в лагерях мы не раз долбили мерзлую землю или рыли канавы на пределе человеческих возможностей. К тому же, приходилось терпеть постоянное унижение от надзирателей. А когда боль или унижение становились уже невыносимыми, я просто полагалась на свою выдержку. Психологически и физически тяжелый труд и презрение переживать было невероятно сложно. В лагерях люди становились мудрецами, философами. Мы научились превозмогать нашу боль, издевательства и унижения, но иногда терпение взрывалось бунтами. Чтобы обрести душевный покой, мы вышивали - рушники, салфетки. Нитки брали из старой одежды или платков, а полотном служили посылочные мешки.

- Современным женщинам трудно себе представить, как вы в ГУЛаге выходили из положения в "критические дни"?

- Мы использовали мешковину из-под посылок, стирали эти тряпочки - вот так и пристраивались. Это было не самой большой проблемой.

- Пани Ася, а как жилось вам и другим девушкам на свободе после лагерей?

- Когда я вернулась домой в Польшу (мы долго летели почтовым самолетом, сидя на табуретках), отца уже не застала - он лишь немного меня не дождался. Мама ходила черная от горя.

Конечно же, после выхода из лагерей парни и девчата намеревались завести семьи и начать нормальную жизнь. Хотя не всем это удавалось...

Я стала работать в городской библиотеке, там и жила - за книжными полками обустроила небольшой уголок. К директрисе (кстати, коммунистке) раз в неделю заходили люди из органов и расспрашивали обо мне. В то время отношение поляков к украинцам было враждебным, но в каждом народе есть добрые люди, и мне посчастливилось их встретить в Польше.

Однажды ночевала у меня коллега-библиотекарь, и вечером, уже разговорившись, она начала рассказывать, как украинцы издевались над поляками, убивали их. Я выслушала все это, а потом спрашиваю: "В вашей семье пострадал кто-нибудь от украинцев? - Нет, - ответила она, - никто, слава тебе Господи. - А у меня поляки убили брата, - говорю. - Поэтому не будем рассказывать, кто кого убивал". Женщина замолчала...

- Пани Ася, с кем еще общаетесь из ваших лагерных подруг?

- В 1948 г. я немного сидела в киевской тюрьме на Короленко (сейчас - ул. Владимирская), 33. Там познакомилась с Ниной Вирченко с Волыни. Нина выжила после всех зверств, поступила в университет на математический факультет (на идеологические не принимали) и стала профессором математики. Она до сих пор преподает в Киевской политехнике. Уже во времена независимой Украины она открыла миру и подняла на надлежащую высоту одного из гениальных и абсолютно забытых украинских математиков - Михайла Кравчука, тоже жертву сталинских репрессий, издала о нем книгу и опубликовала много статей. Кроме того, общаюсь с бывшими "колымчанками" Лидой Романчук, Катрусей Максимович. С Надей Мудрой - свидетелем сталинского террора, которая вернулась во Львов в 1956 г., смогла получить высшее образование, была членом Лиги украинских женщин Львова, написала много статей. Благодаря ей был издан трехтомник "Украинские женщины в освободительной борьбе 1940–1950 гг.". С Соней Малильо - поэтессой, опубликовавшей несколько сборников своих стихотворений, которая после освобождения работала учительницей в Запорожской и Черкасской областях, а в 1999 г. получила разрешение вернуться в родное Закарпатье.

Дружу и со Степаном Семенюком - мы вместе с ним возвращались в Польшу из советских лагерей. Он сейчас живет между Польшей и Украиной. В свое время он тоже очень пострадал за украинское дело, а потом стал организатором самого массового в советское время Норильского восстания каторжан в 1953 г., главными участниками которого выступили бывшие уповцы и каторжане из Западной Украины. Восстание было чрезвычайно мощным, длилось два месяца; власть укрощала его танками. Противостояние было невероятным. Как же о таком не рассказать миру? Я посоветовала Степану написать об этом событии: он ведь пережил очень тяжелые времена, а рассказать о них почему-то никак не решался - мол, "я же не писатель". Каждый раз, когда Степан приезжает в Лондон, мы с ним встречаемся - ведь есть много о чем вспомнить и поговорить.

- А как вам удалось обустроить собственную судьбу?

- Я никогда не собиралась переезжать в Великобританию. Но однажды приятельница из Сканторпа пригласила меня на несколько дней посмотреть Англию. Это было уже после каторги, в 60-е годы. И я поехала. А она, оказывается, планировала выдать меня замуж за знакомого украинца. Я же не собиралась заводить никаких серьезных знакомств - через неделю нужно было возвращаться домой, ведь это был обычный отпуск. Я погостила несколько дней у приятельницы, а потом решила еще немного времени провести в Лондоне. Показать мне город она и попросила своего знакомого - Владимира Мащака из Союза украинцев Британии, работавшего в администрации газеты "Українська думка". И, правда, он показал мне все лучшее в городе - королевские дворцы, памятники, чудесные парки. Мы гуляли по лондонским улицам до позднего вечера, о многом говорили, вспоминали общих знакомых. В 1947 г. Влодка вместе с девятью тысячами дивизийников "Галичины" приняло британское правительство, чтобы спасти их от возвращения в СССР и, конечно же, чтобы они не попали там в лагеря. Влодко был красивым мужчиной; хоть и не имел лишнего гроша, жил только украинской идеей. Он снимал в Актоне на западе Лондона угол - так жило тогда много наших людей. В общем, за день до отъезда Влодко сделал мне предложение - выйти за него замуж и остаться в Англии. Хотя такого поворота судьбы я не ожидала и не планировала, но ответила ему "Да!" - мне с ним было так легко и приятно. Через пять дней мы расписались; сама не верила всему происходящему, когда возвращалась домой в Польшу уже замужней. Но я ни разу не пожалела об этом: мы, хоть и без особой роскоши, прожили вместе 47 лет. Муж мой ушел в мир иной в последний день позапрошлого года, ему было 94.

- Не сомневаюсь, что вы точно так же, как и ваш супруг, посвятили себя украинскому делу?

- Да, вначале я присоединилась к нему и стала работать в книжной лавке Союза украинцев, основанного в 1946 г. Все жили довольно скромно, поскольку жизнь на новом месте украинцам приходилось начинать с нуля. Немного обжившись, мы вскоре могли себе позволить даже отдых на море. Муж продолжал работать в газете "Українська думка", а я в 1973 г. перешла на работу в один из английских банков и там проработала до пенсии.

Сегодня я вернулась в СУБ волонтером - помогаю библиотеке-архиву им.Т.Шевченко и рассылаю подписчикам "Українську думку". Не могу же просто так сидеть дома.

- Пани Ася, вас нередко можно встретить в Голланд-парке с красками. Как давно вы пишете картины?

- Когда вышла на пенсию, появилось немного свободного времени, и тогда я впервые взяла в руки кисть. Начала рисовать цветы, роскошно буяющие за окном, позже выходила на натуру в лондонские парки. Со старых фотографий копировала лемковские церкви. Рисовала просто для себя и никогда не думала, что кому-то, кроме меня, мои картины будут интересны. Но оказалось, что многим знакомым, а порой и совсем незнакомым людям, захотелось украсить ими свои гостиные. До сих пор не могу в это поверить, но у меня уже было несколько успешных выставок акварелей и издано два каталога работ.

- Пару лет назад вышли ваши воспоминания "Дорогами минулого". Как вам удалось все это так долго помнить?

- Знаете, слава Богу, я помню практически каждый день, проведенный в лагерях, помню и фамилии наших жестоких надзирателей. Разве такое забудешь? А в книге я только рассказала об истории своей семьи, о своих подругах, с которыми в 1940–50 годы вместе прошли через бурные периоды истории Польши, Западной Украины, Советского Союза.

- В ваших воспоминаниях очень органично выписана картина возникновения УПА или других таких же украинских групп - молодые люди и их лидеры считали это своим священным долгом.

- Так и было: в Красную армию призывали, а в УПА записывались сами. Не забывайте, что все мы были воспитаны на рассказах дедов и отцов о Сичовых стрельцах, Украинской Галицкой армии. Поэтому УПА - это была возможность защищить свою родную землю, родителей, хаты, церкви. Это было совершенно естественным для молодежи, и родные всегда их в этом поддерживали. Наша мама, например, всегда нам говорила: "Быть украинцами и открыто об этом заявлять в различных жизненных ситуациях - это тоже патриотизм, и об этом, дети, вы должны помнить всегда".

- Пани Ася, удалось ли вам посетить Украину уже в период ее независимости?

- Да, в 1991 г. (тогда еще в СССР) впервые за долгое время я попала в Киев - на Первый Всемирный конгресс политзаключенных. Бывала и позже - в 1993-м и 1995 годах, навестила родных и друзей. В ноябре 1995 г. я совершенно неожиданно для себя получила из Генеральной прокуратуры Украины справку о своей реабилитации.

Украина во все ее времена, - лучшие и совсем непростые, - всегда в моем сердце, как была она в сердце моего мужа и всех наших приятелей в эмиграции.

- Что бы вам хотелось пожелать и посоветовать людям, стоящим на киевском Майдане, в эти важнейшие для истории Украины дни?

- Народ должен понять, как важно учиться на прошлых ошибках, а не повторять их. Я не хочу, чтобы страна вернулась в советское время 1930–50-х - времена репрессий, ночных исчезновений, убийств и пыток...

Я испытываю чувство гордости за народ, который восстал за свои права и хочу пожелать ему Веры в справедливое дело, Единства и Выдержки! Если поднимется весь народ, ни один режим не удержится.

Не позволять негодяям уничтожать, похищать, пытать людей и издеваться над украинским народом - ведь это недопустимо в ХХІ веке в центре Европы!

Правда за вами! И хотя украинцы Британии находятся далеко от своей родины, мы делаем все возможное, чтобы вы почувствовали нашу поддержку. Мы - с вами!

Слава Украине! Слава вам и слава всем тем, кто погиб на Майдане мученической смертью за свободу Украины. Героям слава!

Щедрое вознаграждение судьбы

Как можно, пережив столько горя в своей жизни, не держать в себе зла?! Но оно в самом деле исчезло, превратившись в цвета, которых пани Асе так не хватало в серых гулаговских буднях. Сегодня ее акварели - розы, глицинии, орхидеи, маки - лучшее свидетельство того, как нельзя убить душу человека, сколько бы кто ни старался; как невозможно уничтожить его веру и дух - они всегда воспрянут, оживут и заиграют еще более яркими красками.

Великобритания достойно отметила судьбу своей гражданки, которая пострадала за украинскую идею, обеспечив женщину бесплатным жильем и достойной пенсией. В обычном городском госпитале западного Лондона (где за большие деньги иногда лечатся современные богатеи с постсоветского пространства) ей бесплатно провели хирургические процедуры на сердце. А недавно она окончила (тоже бесплатно) компьютерные курсы для пенсионеров и сейчас активно осваивает Интернет.

В 2005 г. Иванну Мащак приглашали в посольство Польши в Лондоне - поделиться ее польской историей с тюрьмами. Слушали и записывали долго - четыре часа. В начале прошлого года она получила письмо от польских властей с извинениями за все жизненные невзгоды, хотя виновные и не могут быть наказаны, - ведь их уже нет в живых.

...Последние пять лет пани Ася каждый день ездила в дом престарелых, куда после перенесенного инсульта перевезли ее тяжелобольного мужа. Она приезжала к нему даже когда метель заметала снегом все дороги (городские власти в таких случаях предоставляют пенсионерам бесплатный автобус, который забирает человека из дома и потом сюда же привозит). Дожил ли хоть один гулаговский надзиратель до времен, когда в солидной европейской столице так уважают бывшую колымскую зечку?

В доме престарелых пани Ася помогала ухаживать не только за свои мужем, но и за другими его обитателями. Однажды у ее мужа сломалась функциональная кровать и ее несколько дней не меняли: мол, мы с прошлого года не можем поменять еще семь таких кроватей. На следующий день пани Ася разузнала, куда можно обратиться с этой проблемой, и к концу недели престарелым людям завезли восемь новеньких кроватей. Администрация и весь дом устроили заботливой женщине настоящую овацию - за час ей удалось сделать то, чего другие не смогли за год.

* * *

Ее родные до сих пор всегда с ней - в мыслях, воспоминаниях и молитвах. На столике - их фотографии, хотя большинство из них уже в лучшем из миров. На одном фото 20-х годов прошлого века мама пани Аси стоит со своими приятельницами: все женщины аккуратно причесаны, в элегантных черных пальто и шляпках. Помните, как недавно один из современных "политиков" слишком уж ошарашил украинцев, мол, до присоединения к СССР в Западной Украине и рук не мыли? Интересно, с его стороны это было намеренное оскорбление или обычное невежество?

Дом пани Аси украшен вышитыми рушниками и салфетками, на книжных полках - украинская керамика и сотни украинских книг (а сколько их передала Украине в первые годы независимости!) Судьба и вправду вознаграждает сильных духом. Но она щедро вознаграждает и тех, кто не шел против своей совести, кто не позволил затоптать свое достоинство, для кого Божьи заповеди стали не только неизменным жизненным кредо, но и непоколебимым жизненным стержнем.