"Блакитний птах": подняться в небо

"С военными проще - они, грубо говоря, подотчетные. Если боец не вернулся в часть, командир об этом знает. Когда в плен попадают гражданские, об этом, как правило, сообщить некому. Часто родственник просто бегает по квартире и не знает, куда звонить".

Аня Мокроусова из Луганска. Ее история похожа на большинство историй донецких и луганских активистов 2014-го. Сначала - Майдан в Киеве. Психолог по образованию, Аня быстро нашла, чем заняться в столице. "Кризисная психологическая служба" с первых дней протестов помогала тем, кто не мог справиться со своим состоянием сам или не осознавал, что ему нужна помощь.

Пожалуй, в те дни и психологи не предполагали, с чем им придется столкнуться уже к середине зимы. Это была совершенно другая работа - с людьми, которые видели смерть, которые переходили за границу инстинкта самосохранения, которые в одну минуту полностью изменили собственные жизни. Этому не учили в университете, к этому невозможно было подготовиться в мирной спокойной жизни.

Каждый раз, когда Аня ехала на Майдан, она мысленно проводила ревизию собственных сил - "смогу/не смогу, готова/не готова". В феврале к ней обратился мужчина, которого она не видела ни до того, ни после. "Я убил человека"… Это был единственный раз, когда она засомневалась - справится ли. Это звучало страшно.

Тогда Аня даже предположить не могла, что спустя каких-то пару месяцев будет сутками общаться с теми, кто убивал, и с теми, на глазах у кого убивали. С теми, кто прошел пытки сам, и с теми, кто их видел и чуть не сошел с ума. С теми, кто ждет своих близких из плена, и с теми, кто понимает настоящее значение оборота "пропал без вести".

После Майдана и зеленых человечков в Крыму Аня вернулась в Луганск. Не потому, что в Киеве уже нечего было делать, а потому что там, дома, висело в воздухе предчувствие крупных событий. Там осталась шестилетняя дочка Майка, и до границы с Россией было всего полчаса езды.

В первый день приезда, прямо в подъезде собственного дома столкнулась с подружкой из проукраинских активистов:

- О, привет, ты вернулась? Пошли с нами, через час в центре собираемся.

- Пошли, конечно. А что там будет?

- Бить нас будут.

Совершенно абсурдный диалог, на самом деле. Но именно он точнее всего отражает то, что происходило в те дни в Луганске. Немногочисленные активисты с завидным упорством выходили на улицы, точно зная, что силы неравны. В городе уже вовсю хозяйничали люди в военной форме без шевронов, не знающие, как пройти на соседнюю улицу.

В Луганске Аня провела всего полтора месяца. 3 мая, вместе с другими активистами, она поехала посмотреть на захват военной части. К тому моменту уже было понятно, что они остались с происходящим один на один. Еще в день захвата СБУ Аня звонила в Киев - тем, с кем стояла на Майдане посреди столицы, и услышала неожиданное: "Да кого ж там спасать - у вас одни сепары"... Но активистам было важно если не суметь противостоять, то хотя бы попытаться донести то, что происходит в их городе.

Сдали их местные. Как участников Евромайдана. Люди в камуфляже с автоматами запихнули их в машину и повезли "на экскурсию" в захваченное СБУ. Экскурсия длилась сутки. Про эти сутки Аня рассказывает с большим юмором: "Мы им там мешали. У них было слишком много дел - еще куча не захваченных зданий, подвалы не оборудованы, девать нас толком некуда, да и кормить надо. Ну поорали, ну поугрожали, ну избили. А дальше нас куда девать-то? Все бегают, мы всем мешаем. Ну и кто-то из друзей успел снять на телефон, как нас заводят в здание. Отмазаться и сказать, что нас там нет, не получится. Отпустили".

На самом деле им невероятно повезло. "Люди в камуфляже" очень быстро разобрались, что делать с арестованными. И подвалы нашлись. Буквально через пару недель. Никто точно не знает, сколько людей прошло через эти подвалы. Многие из них по сей день числятся в страшных списках "пропавшие без вести". Кому-то удалось сбежать из-за бардака, царившего в 2014-м, когда пленных передавали из одной группировки в другую. Кого-то удалось выкупить - такса за человека была известна большинству заинтересованных лиц, а нужный контакт при желании можно было раздобыть без особых усилий…

На следующий день она уехала. На пару дней - отвезти ребенка в Киев. Думая, что обустроит Майю и вернется в Луганск. Еще через пару дней позвонили и сказали, что арестовали ее друзей-журналистов. Потом еще одних, и еще. И нужно было пытаться помочь им. И при этом остаться самим на свободе.

В 2014-м некуда было бежать и просить о помощи. Ребята самоорганизовывались как могли. Искали контакты, решали что-то дистанционно, помогали выехать семьям, вытаскивали, кого могли, учились вести переговоры с теми, с кем вести их не хотелось, брали под опеку растерянных родственников, пристраивали лечиться, искали работу и жилье на первое время. Как и многие другие волонтеры, они не планировали какую-то системную работу. Просто однажды ввязавшись, уже не смогли остановиться.

К 2016-му ни у кого нет точной статистики, сколько гражданских прошло через незаконные аресты. В 2014-м арестовывали в основном патриотов и волонтеров, помогавших военным. Тогда в этом была хоть какая-то система. Потом начали брать всех подряд за административные нарушения (реальные или мнимые) - это была бесплатная рабочая сила для уборки улиц и рытья окопов. Сегодня невозможно сформулировать принцип, по которому человека могут "взять". Взять, где угодно - на блокпосту, придравшись к записям в телефоне; у родственников, по доносу соседей; просто на улице, за попытку сделать фото в неудачном месте.

…Осенью 2016-го арестовали луганского блогера с формулировкой "разжигание конфликта". Меньше чем через неделю, обработав его переписку, взяли его друга. Оба до сих пор находятся в СИЗО.

…Той же осенью на блокпосту арестовали мужчину, ехавшего на похороны матери в Луганск. Похороны прошли без него. Вытащить его на сегодняшний день не удалось.

…В конце октября на выезде из Донецкой области на блокпосту, заподозрив в волонтерской деятельности, арестовали семью с несовершеннолетней девочкой, которая ездила проведать родственников на неподконтрольной территории. Ребенка спустя сутки отдали родственникам. Родители провели в СИЗО два месяца.

…В 2015-м в Луганске люди в военной форме задержали на глазах у очевидцев молодого мужчину. По официальным каналам жена не смогла найти, где он содержится. Тело было найдено спустя несколько месяцев.

…В 2016-м удалось вытащить из Донецкой области молодого парня, которого взяли "за поддержку украинской армии". Многочисленные переломы рук, пулевое ранение в ногу. Слово "пытки" тоже привычно вошло в лексикон тех, кто помогает пленным, но не фигурирует ни в одном официальном заключении.

Таких историй у Ани в компьютере накопилось 685. Это люди, обратившиеся за помощью в "Блакитний птах" - маленькую общественную организацию, которая занимается помощью людям, пережившим плен, членам их семей и родственникам пропавших без вести. "Блакитний птах" - это Аня и шесть ее единомышленников. Семь человек. И почти 700 анкет. Часть из них в Анином компьютере помечена черным цветом - это те, кто никогда не вернется домой. Те, чьи тела удалось опознать или идентифицировать при помощи ДНК. Часть анкет содержит совершенно четкие сведения - где содержится, какие "обвинения" предъявлены, есть ли возможность передавать передачи и лекарства. Еще часть - "пропавшие без вести", о судьбе которых никто не знает.

…Галина Ивановна обратилась в "Блакитний птах" с просьбой помочь найти дочь, пропавшую в Донецке в самом начале военных действий. Им с мужем по 80 лет. Когда в Донецке начали стрелять, дочь выпихнула их в санаторий на Азовском море на две недели, надеясь, что за это время все закончится. Но ничего не закончилось, и через две недели возвращаться было уже некуда. Старики поскитались по разным компактным поселениям и в итоге осели под Киевом в рабочем общежитии. Дочь сгинула бесследно. Просто вышла из дома и пропала. Обстрелов в тот день не было. Документы и деньги остались в запертой квартире. В списках погибших не значится. В больницах и моргах не обнаружена. "Милиция" и "СБУ" в оккупированном Донецке говорят, что по их спискам она тоже не проходит.

Учитывая, что с момента исчезновения прошло больше двух лет, шансов найти хотя бы следы - практически нет. А старики - есть. Они болеют, слепнут, месяцами лежат в больницах. Им нужны продукты и лекарства. А зачастую - просто внимание и доброе слово. Аня привозит им продукты, покупает тонометр, ищет холодильник на замену сломавшемуся и выслушивает бесконечные рассказы о прошлой жизни, в которой не было войны, и была дочка.

То, чем занимается "Блакитний птах", правильнее всего было бы назвать "социально-психологический патронаж", хотя за этим почти казенным словосочетанием на самом деле стоит гораздо большее. Каждую семью приходится вести отдельно. Тут нет готовых рецептов и правильного шаблона. Первый шаг - это всегда работа с родственниками. Никто, кроме них, не сделает правильных шагов для разрешения ситуации. Нужно подать заявление в полицию, СБУ, обращаться напрямую в задержавшие органы, узнавать, в чем причина, и совершать еще массу шагов, требующих ясной головы и железных нервов. Подсказать алгоритм действий - работа юриста. Провести за руку - психолога. Чаще всего люди растеряны и потрясены до такой степени, что самостоятельно не могут даже снять трубку телефона.

Все то время, пока родственник находится в плену, его семья нуждается в поддержке и защите. В момент, когда его удается освободить, семья заходит на новый круг проблем. Если военные, освобожденные из плена, получают возможность психологической и физической реабилитации, то гражданские оказываются с этими проблемами наедине. Их приходится водить за руку по врачам. Те, кто прошел пытки или получил серьезные физические увечья, как правило, не могут перешагнуть внутренний барьер и обратиться за помощью. И если рядом не будет того, кто этим займется, они не займутся собой сами. Семья, измученная месяцами, а иногда и годами неизвестности и страхов, не может быть для них опорой и поддержкой.

Гражданские, прошедшие плен, лишены какого бы то ни было юридического статуса. У нас нет никакой формулировки для того, чтобы хотя бы зафиксировать то, что с ними произошло. Парадокс, но Антитеррористическая операция есть, а террористов - нет. Законопроект, упрощающий процедуру признания "ДНР" и "ЛНР" террористическими организациями (проект закона о внесении изменений в некоторые законодательные акты о признании организаций террористическими, №1840), внесенный в парламент еще в январе 2015 г., был принят депутатами только в первом чтении, а в январе 2016-го его сняли с рассмотрения. А это значит, что попавшие в плен мирные жители не являются жертвами террористов. Их незаконно удерживают некие лица, которых невозможно идентифицировать. Родственники пишут заявления в полицию и СБУ Украины, но территория остается неподконтрольной. И до освобождения ее или признания какого-то официального статуса этой территории возможности проводить следственно-оперативные действия или хотя бы получать официальные ответы на запросы нет.

Ни вышедшие из плена, ни члены их семей, ни родственники тех, кого не удалось вытащить, не могут сейчас рассчитывать на какую-либо помощь от государства. Именно по причине неопределенности их статуса.

Это не значит, что их совсем никто не видит. Гражданских включают в списки на обмены. Но, во-первых, за 2016-й обменов практически не было, а, во-вторых, это очень неоднозначная практика. Учитывая то, что на неподконтрольной территории возможностей "набрать обменный фонд "более чем достаточно - просто на улице, чтоб не сильно напрягаться", однозначного мнения на тему "стоит ли провоцировать и менять гражданских" нет ни среди представителей власти, ни среди волонтеров.

На сегодняшний день основная забота о гражданских пленных и об их семьях лежит на волонтерах. И на них самих.

Кто-то справляется чуть быстрее, кто-то - медленнее, кто-то будет нуждаться в помощи и поддержке еще долгие годы.

- Аня, ты можешь рассказать хоть одну историю, где все у человека хорошо сложилось?

- Совсем хорошо? Нет. Прошло слишком мало времени. Даже те, кто нашел работу, жилье, смог сохранить семью, все равно к нам возвращаются. Дайте еще лет шесть. Может, и станет полегче. Хотя есть маленькие победы. И маленькие радости. Не развелся с женой после плена - это же замечательно, да? Или наоборот: развелся с женой, она нашла себе нового мужчину, сепаратиста. А он смог забрать сюда детей. Это же здорово? Человек не мог самостоятельно выйти из дома. Вообще. Только в сопровождении психолога. А сейчас нашел работу, научился общаться с людьми. Это много.

Аня, как и ее подопечные, научилась радоваться самым маленьким удачам. И самым незначительным мелочам. Со временем ей перестали каждую ночь сниться пытки. А новый дом в Киеве стал обрастать уютными безделушками. На кухне в большой клетке поселилась шиншилла, а по комнате летает волнистый попугай. Майка рывком повзрослела, и иногда трудно понять, кто дома старше. Во всяком случае, если Майка принудительно не покормит уставшую маму, Аня и не вспомнит о том, что не ела со вчерашнего дня. Ни Аня, ни Майя ни секунды не сомневаются, что когда-нибудь смогут вернуться домой. Нужно только дождаться. Там, дома, стены квартиры выкрашены в синий цвет. И в поле за городом - самый красивый ковыль на свете. И в надежном месте ждет до лучших времен паратрайк. Чтобы можно было подняться в небо. Когда-нибудь, после войны...