Вашингтон и Тегеран учатся договариваться

После почти трех десятилетий разрыва дипломатических отношений американская и иранская делегации и иракский премьер-министр Нури аль-Малики встретились в «зеленой зоне» Багдада, чтобы обсудить вопросы безопасности и меры, которые необходимо предпринять для достижения суверенитета и независимости Ирака. Делегацию США возглавил посол в Ираке Райан Крокер, иранскую — посол в Багдаде Хасан Каземи-Куми.

Хотя конкретные результаты достигнуты не были, очевидный позитив этой встречи заключается уже в том, что Соединенные Штаты и Иран начали договариваться. В течение многих лет сторонники жесткой линии в обеих странах пренебрежительно относились к возможности начать двусторонний диалог. Еще буквально на прошлой неделе администрация Джорджа Буша разместила корабли США в Персидском заливе, отправляя этим однозначно вражеский мессидж Тегерану. Иранские власти тоже не плелись в хвосте. Так, в прошлую субботу они сообщили, что обнаружили в своей стране шпионскую сеть США. Тот факт, что впервые с 1979 года, со времен кризиса с заложниками, дипломаты сели за стол переговоров, вне сомнения, уже большое достижение. И хотя встреча строго ограничивалась взаимным интересом к иракскому вопросу, никто и не надеялся на большие достижения, и хорошо, что она состоялась вообще.

Несмотря на то что обе стороны декларируют свою заинтересованность в стабильности, в это понятие они вкладывают абсолютно противоположный смысл. Иран заинтересован в том, чтобы после вывода американских войск из Ирака в Багдаде появилось шиитское теократическое правительство. США же стремятся, чтобы власть в столице была более политически разнообразной и светской. Собственно, именно такой хочет видеть свою страну и современное иракское руководство. Как провозгласил в начале встречи премьер-министр Ирака Нури аль-Малики, Ирак не должен превратиться на базу для террористических группировок. Вместе с тем, по его словам, войска под руководством США, находящиеся в Ираке для оказания помощи в создании вооруженных сил и полиции, не должны использовать страну в качестве базы США для нападения на иракских соседей.

Как считают некоторые американские эксперты, потенциально Иран — один из главных партнеров США в Ближневосточном регионе, и этого нельзя игнорировать. Могут ли они договориться и стать настоящими партнерами в региональной безопасности? Ответ на этот вопрос непосредственно зависит от того, смогут ли США и Иран избежать масштабных «столкновений интересов». И возможно ли вообще совпадение их интересов? Собственно, это очень сложный вопрос, требующий длительных стратегических подходов с обеих сторон. Последовательность их реализации также имеет жизненно важное значение. Некоторые из американских аналитиков даже склонны толковать смещение позиции США в сторону проведения переговоров с иранцами как возможное поражение воинственно настроенных к Ирану политиков в Белом доме во главе с вице-президентом Диком Чейни и позиционную победу «политического дуэта», представленного министром обороны Робертом Гейтсом и государственным секретарем Кондолизой Райс.

Вместе с тем, по многим признакам, сейчас в Иране идет внутренняя борьба за власть, что может сформировать новые подходы к иракскому вопросу. Только две недели назад высший иранский религиозный руководитель аятолла Али Хоменеи поставил вопрос таким образом: как можно вести переговоры с высокомерными, угрожающими и экспансионистскими США? Но сейчас Иран сделал это. Иран, «напевая» новую мелодию в Ираке, возможно, даже сможет пойти на уступки в дальнейшей своей непримиримой позиции в вопросе ядерной программы.

Следует отметить, что начало обсуждения и дипломатических контактов между США и Ираном стало неожиданностью для всего мирового сообщества. Хотя можно сказать, что эта «неожиданность» была ожидаемой, как бы ни парадоксально это звучало на первый взгляд. На сегодняшний день вызрело много обстоятельств, позволяющих сделать такие контакты и сотрудничество реальными. В политикуме США это прежде всего внутренняя обстановка, существенно изменившаяся в последнее время: от эйфории достижений в иракской кампании и в общем в вопросах Ближнего Востока до оппозиции со стороны Демократической партии и умеренных сил в Республи­кан­ской партии и даже в администрации президента Джорджа Буша. А также усталости общественности Соединенных Штатов от длительной и не совсем успешной военной кампании, как, в сущности говоря, прогнозировалось еще до начала иракских событий. Это и подтолкнуло США к поиску и реализации сотрудничества.

Администрация Буша продемонстрировала, в первую очередь, общественности США и тем, кто стоит за большой политикой этой страны, что от жесткой конфронтации готова перейти к договоренностям, переговорам и гибкой политике. Поскольку президентские выборы в Америке в 2008 году, очевидно, будут проходить под знаком иракских событий.

Для иранских политиков такой ход событий также желателен, потому что изоляция Ирана и весьма ощутимые ограничения в торговле, наложенные на них по инициативе США, постоянное напряжение балансирования на грани войны и мира не могут длиться бесконечно и не могут не сказываться на экономическом, политическом и социальном развитии этой страны. Нужно дать социуму передышку, нужно продемонстрировать изменения, которые каждая из сторон, конечно, будет интерпретировать как свою победу, крайне необходимое конкретное продвижение к определенному консенсусу и реальной модели сосуществования не только в Ближневосточном регионе, но и в глобализированном мире.

Если посмотреть комментарии обеих сторон, то видим: каждая из них толкует ситуацию по-своему. Иранцы заявляют, что аме­риканцы потерпели если не полное поражение, то по крайней мере неудачу в своей иракской кампании, и уже согласны иметь дело с Ираном и идти на уступки, поскольку, дескать, политика Ирана оказалась более реалистичной. С другой стороны, администрация США сейчас демонстрирует, что политика в Ираке достигла если не своей определенной границы, то выразительных промежуточных результатов, и сегодня уже можно договариваться c Ираном, поскольку позиции, с которых это возможно сделать, довольно сильные. И в этом есть определенный смысл. Ведь сейчас уже существует хотя и слабая, но относительно стабильная власть в Ираке, имеются вооруженные силы (хотя они не полностью боеспособны и даже не укомплектованы), наблюдается движение на пути к той модели демократии, которая показала свою результативность в ряде стран исламского мира (прежде всего в Турции и Пакистане), а также есть плацдарм для дальнейшего развития и расширения стратегического плана преобразования Ближнего Востока в зону стабильности и цивилизованности.

С другой стороны, по мнению политикума США, удалось доказать Ирану, что его политика не является ни результативной, ни перспективной. В этом плане Америка права. Хотя следует отметить, что в объявленных планах США наблюдаются определенные уступки. Если раньше провозглашалась линейная стратегия преобразования Ближнего Востока чуть ли не на идеальный плацдарм демократии вроде Европы и Соединенных Штатов, то теперь весы склоняются в сторону демократии исламской модели. То есть образца упомянутых Турции и Пакистана, что более реалистично.

В этом смысле необходимо вспомнить и шаги, ведущие к созданию определенной солидарности военных усилий стран исламской демократии, пробным шаром которых можно назвать недавнюю инициативу президента Пакистана Первеза Мушаррафа по введению мусульманского военного контингента в Ирак. А также обсуждение этой инициативы странами Запада и США, что, бесспорно, является весьма перспективным вопросом как для западного, так и для исламского мира. Поскольку здесь просматривается стратегическая перспектива формирования если не аналога исламского НАТО, то чего-то похожего в рамках или же под патронатом НАТО для создания зоны стабильности стран демократии исламского мира.

Вопрос, как Иран будет сотрудничать с новым исламским демократическим порядком, очень интересный. Поскольку (несмотря на то что сейчас Иран фактически является лидером Ближнего Востока и, возможно, даже исламского мира) в случае возникновения таких важных экономических, политических и военных усилий акценты и внешнего, и внутреннего его влияния и возможностей непременно должны сместиться. Понимают ли это иранские лидеры? Возможно, пока нет. Но, как следует из процессов, происходящих в странах Запада и ведущих странах мусульманского мира, в Пакистане, Турции и некоторых арабских странах, и прежде всего в иракском политикуме, — там понимание этого есть. Хотя оно в полной мере не декларируется, а декларируются только промежуточные шаги, ведущие к нему.

Сказанное демонстрирует, что иракские политики созрели для таких стратегических задач и что политикум Ирака уже состоялся. Это очень важно и закладывает оптимистические перспективы для дальнейшего развития. Правда, уже видно, что оно не будет таким стремительным, как ожидали многие люди на Западе и сам Ирак в первые недели иракской кампании. Реально же, если удастся привлечь Иран к сотрудничеству, в том смысле что он не будет поддерживать боевиков и перестанет быть плацдармом для распространения влияния «Аль-Каиды» и других радикальных исламских группировок, — этого, пожалуй, будет достаточно для утверждения в Ираке демократического режима и создания зоны безопасности.

Что же получит от этого Иран? Иран получит не меньше, чем соседние государства. Ведь угрозы существуют и для него. Поскольку, несмотря на все, радикальные исламские группировки отторгают любые государст­венные образования, в том числе и современное иранское, которое для них недостаточно радикально. Поскольку для радикалистов любая современная власть — чужая, и потому должна быть уничтожена. Следовательно, Иран также является стороной, которая должна очень осторожно относиться к исламским радикальным группировкам. Можно прогнозировать и весьма значительный экономический выигрыш. Поскольку после снятия эмбарго с торговли сразу же появятся важные и мощные программы глобального сотрудничества со многими странами. И не только Запада, но и со странами Ближне­го Востока, которые сейчас очень сильны, и прежде всего с демократическим Ираком. В этом случае можно прогнозировать, что иранская экономика просто будет обречена на подъем, а затем — на политическую стабильность.

Формула, заложенная в основу начала переговоров, стратегически перспективная, гибкая и результативная. Другой вопрос, как быстро эту формулу можно будет реализовать. Это зависит от двух основных игроков этого переговорного процесса, но не стоит забывать и о третьих сторонах. Преж­де всего о России. Эта страна стратегически не заинтересована в быстром и существенном улучшении отношений между Ираном и США, поскольку именно на такой нестабильности и базируется стратегия стабильности самой России, которая в первую очередь зависит от цен на нефть. И тот факт, что в последние месяцы прослеживается тенденция к снижению цен на нефть (небольшая, но уже постоянная), представляет для России стратегическую угрозу.

Возможно, именно поэтому буквально в последние дни кремлевский политикум и лично прези­дент России Владимир Путин предприняли ряд шагов к некоторому обострению. Снова остро поднимается вопрос европейской системы ПРО, и буквально на днях россияне продемонстрировали возобновление прежней программы ракет нового поколения с мощными и разде­ляющимися боеголовками. Похоже, наблюдается «игра мышц».

Воспримут ли такую «игру мышц» в мире, в частности и в Иране, — большой вопрос, ведь иранский политикум прежде всего должен решать свои проблемы. Можно сказать, что ожидаемая переговорная неожиданность абсолютно сместила мировую игру сегодня и изменила «шахматную доску». Очевидно, что эта игра становится более положительной и более перспективной...