В зоне нуля

В геополитике понять — не значит согласиться, и тем более не значит простить. Понять — это получить преимущество.

Нам исторически предопределено иметь на северо-восточных границах такого соседа, как бы он ни назывался в текущий момент времени, и какие бы формы ни принимало это государственное образование.

Исходя из этого, мы не можем позволить себе не думать о том, как работают внутренние механизмы этого государства, какие предпосылки и принципы заложены в эту работу, каких внешних проявлений можно ожидать от такого механизма, а самое главное — каким образом мы можем максимально качественно оградить себя от негативных внешних проявлений такого государства.

Несмотря на то, что попытки анализа России в нашей стране время от времени осуществляются (что уже хорошо), сознательно властью такая задача, к сожалению, ни разу не была сформулирована как важная для осуществления государственной политики в Украине. Украинские политические лидеры избегали такой постановки вопроса. В книге Леонида Кучмы «Украина — не Россия» была сделана лишь попытка провести водораздел идентичности двух народов и государственных образований, но эта попытка сконцентрировалось в большей степени на самоидентификации в рамках культурно-исторического контекста. В дальнейшем мы также продолжали восстанавливать с большим или меньшим успехом национальную идентичность, но при этом рассматривали Россию как некую данность с исключительно внешними проявлениями по отношению ко всему миру и к нам. Не стремясь понять суть ее внутреннего устройства. Кстати, возможно именно с этим связано практически полное отсутствие работы Украины с украинской диаспорой на территории России в течение всего периода после восстановления независимости в 1991 году, поскольку это само собой потребовало бы приступить к анализу внутрироссийских процессов.

В тоже время, настоящее построение собственной идентичности требует собственной субъективизации и перехода к объективному (не в смысле бестенденциозному) рассмотрению России.

Мы не можем не иметь своего видения внутренних процессов России, поскольку именно такая постановка вопроса выравнивает наши шансы и делает нас также действующим субъектом на исторической и геополитической арене. Это важно, тем более что как раз российское руководство очень часто использует метод перевода своего оппонента из состояния субъекта в состояние объекта. Тут нам в пору по-своему ответить на классический русский вопрос: «Тварь ли я дрожащая, или право имею?». И наш ответ, в отличие от классического, не преступный.

Да, мы не только имеем право, но и обязаны смотреть дальше — глубже Хутора Михайловского и телеграм-канальной войны башен.

Парадокс взаимоотношения власти и народа в России имеет свою разгадку. По сути это и есть модель российского государства.

Как-то все сложилось в одну мозаику.

Даже неожиданно просто.

Для начала очевидный тезис: целью каждой власти является, в первую очередь, ее удержание.

Удержание может быть как непрерывным, так и в форме сохранения условий в обществе для ее будущего возврата путем установленных в социуме процедур или путем закладки изменения процедур существующих.

В России в течение последних минимум 500 лет основная масса населения — около 90% — находилась и продолжает находиться в состоянии выживания и/или в состоянии близком к выживанию. Причем близко как с верхней, так и с нижней стороны. Иногда государство позволяло несколько подняться над состоянием выживания, но это был совершенно незначительный подъем, который в следующем периоде снова опускался до нуля и далее ниже.

Такое длительное состояние общества в принципе не позволяет сформировать на уровне домашних хозяйств какой-либо капитал в какой-либо форме. Такое состояние абсолютного большинства населения не имело и не имеет возможности осуществлять передачу накопленных капиталов и имущества из поколения в поколение. Это значит, что в обществе в течение достаточно длительного времени не сформировались и не могли сформироваться какие-либо ментальные черты, связанные с отношением к собственности, консервативный или продуктивный поведенческий стереотипы. Каждое поколение этой массы людей начинало с нуля и обнулялось иногда по несколько раз в течение жизни, не оставляя следующему поколению ничего такого, что нужно и можно было бы сохранить или преумножить. Причем такое состояние в силу своей длительности и повторяемости закрепилось в психологии как индивидуумов, так и социума. Оно получило свое отражение в культурных проявлениях и даже (в особой форме) закрепление и поддержку в элементах религиозного поведения, точнее, в тех элементах, которые транслировались в форме нормы населению от власти, в которую были и сейчас вмонтированы церковные иерархи. Более того, такое состояние человека было подвергнуто, если так можно выразиться, романтизации в произведениях искусства и фольклоре. Начиная от «Бог дал — Бог взял» до «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз». Все это — образцы того, что можно было бы назвать полным освобождением члена общества от мысли об индивидуальном, собственном, удерживаемом лично и персонифицированном.

Население, длительное время пребывающее в описанном выше состоянии, будет в любом случае настроено патерналистски, ориентировано на государственную власть, в качестве чего-то своего рассматривать только Родину, а в условиях, когда по тем или иным причинам государство остается без власти, — демонстрировать полное отсутствие возможности самоорганизации. Отсюда и «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Такая система взаимоотношений власти и населения формировалась достаточно долго. Тирания и диктатура, как это ни парадоксально, являются наиболее «ленивыми» и наименее трудозатратными формами государственного управления. Нет необходимости проводить работу по поиску внутренних компромиссов и достижению консенсуса. Нет необходимости выстраивать сложную и громоздкую систему обратной связи с обществом и самокорректировки государственной политики. В конце концов, нет необходимости распределять материальные блага и возможности внутри общества. Достаточно просто один раз прийти к власти и дальше эффективно поддерживать население в состоянии «на нуле». Не позволять населению «обрасти» хотя бы чем-то, что дало бы существенной части населения сформулировать собственный поведенческий императив, включающий в себя элемент стабильного и прогнозированного роста. Такой императив, будь он сформирован, вошел бы в неразрешимое противоречие с властью, по своей тиранической или тоталитарной природе являющейся волюнтаристской. Стабильным в таком случае общество может быть только в одной точке — «около нуля». Эта стабильность позволяет удерживать власть в России.

Думаю, это очень хорошо понимал Иван ІV Васильевич, Сталин. Понимает это и Путин.

Таким образом, клептократический режим получает более глубокое почти философское обоснование, формирующее поведение тех, кто уже у власти. И тогда накопление капиталов властной верхушкой и насильственное огосударствление экономики становится не преступлением, а актом и государственной власти, и глубоко обоснованными действиями. Причем этот элитный консенсус, обосновывающий не только приемлемость, но и необходимость такого рода действий, может быть и молчаливым. Власть в России понимает свой народ.

На этом фоне и в рамках этой мировоззренческой картинки становятся более понятными те шаги, которые предпринимаются (а точнее не предпринимаются) российским правительством в условиях пандемии.

Оппозиционеры, такие как Навальный, требуют от российской власти начать использовать имеющиеся резервные фонды и осуществить помощь каждому гражданину. А российская власть делает все, чтобы не идти на это. С одной стороны, она прекрасно знает, что население нужно держать возле «нуля», с другой — она так же знает, что у населения, которое не понимает, что такое — заработать, сохранить, преумножить и передать, появление дополнительных средств, поступивших не из указанной цепочки, вызовет незамедлительные траты («один раз живем»), а затем — незамедлительный же следующий запрос на еще бóльшую помощь. А на это российская власть пойти никак не может. Это существенным образом сокращает экономическую базу самой власти.

Российской власти, в отличие от элит Соединенных Штатов, народ не нужен и как внутренний рынок. Рынки у российской власти внешние.

Нет экономических и политических стимулов поднимать благосостояние населения. Но есть очевидные политические стимулы сохранять это население в районе «нуля».

Верхи воруют не только потому, что зачастую слабо образованы и не понимают законов развития экономики и рынка. Они очень хорошо усвоили историю собственного народа. Народа, которому страдать легче и почетнее, чем проявить самосознание и оторваться от великодержавности, которой пичкает его власть.

Это — замкнутый круг, из которого нет очевидного и безболезненного выхода.

Казалось бы, простые, возможно даже банальные вещи, но именно они формируют картину жизни российского общества и взаимоотношений власти и народа.

От жуковского «русские бабы еще нарожают» до медведевского «денег нет, но вы держитесь».

Российская власть сегодня, в отличие от Соединенных Штатов, Китая или даже Европейского Союза, не может сформулировать свое глобальное предложение, как внутреннее, так и внешнее. Сегодня ее внутреннее предложение звучит как «терпеть и гордиться», а внешнее предложение — «иначе зашибу». И то, и другое не выдерживает никакой конкуренции. Это исторический тупик, откуда рано или поздно нужно будет искать выход.

Наш выход заключается в том, что «русский мир» остановится там, где население будет принципиально не воспринимать описанную выше модель взаимоотношений власти и государства. Для этого эта модель должна быть надлежащим образом препарирована, проанализирована и донесена доступными средствами до наших граждан. И, желательно, до власти.