«ЛЕСНОЙ БРАТ» ВИТАУТАС ЖИТКУС,

который личную войну за свою Родину выиграл

В свое время советская пропаганда много потрудилась над образом «лесных братьев» - участников антисоветского Сопротивления, возникшего в Литве, Латвии и Эстонии в 1940 году. Пакт Молотова - Риббентропа выстроил линию судьбы Витаутаса ЖИТКУСА, ныне каунасского пенсионера, в такую последовательность: «крестьянин - боец Сопротивления - узник ГУЛАГа - вечный ссыльный - «транзитный житель» на своей Родине...» Интервью с ним - совершенно иной взгляд на события тех лет в Прибалтике. Причем, на что хотел бы обратить внимание: точка зрения этого немолодого человека, всей жизнью доказавшего верность идеалам своей молодости, опирается на очень прочную систему морально-этических ценностей. Хотя он и не скрывает, что на войне действовал, как на войне.

- Помните ли вы день советского вторжения в Литву в 1940 году? Было ли в обществе ощущение тревоги? Вообще, люди представляли себе, кто это придет?

- Мы не ощущали большой тревоги, потому что еще не знали, какие они будут - cоветские законы. Хотели жить лучше, чем жили. А потом, когда увидели, что они начали творить - арестовывать интеллигенцию, офицеров, крестьян, служащих, учителей, - мы поняли, что это не та власть, которая защищает интересы трудящихся. Поэтому когда советские войска возвращались в 1944 году, мы однозначно воспринимали их как оккупантов.

- А немцев?

- Тоже как оккупантов, но освободителей от красного ига. Мы немцам симпатизировали больше, т.к. они к нам пришли, уже ведя войну, но таких жестокостей, как советские, не творили.

- Как бы вы охарактеризовали установленный немцами порядок?

- Это была власть, которая уважала свои законы. Как тяжело им ни приходилось на Восточном фронте, они никогда не забирали у крестьян больше заранее установленного налога. Сдашь, что положено, - остальное твое. Советские забирали все до последнего.

Наша семья прожила на своем хуторе три года, и мы не чувствовали, что они воюют. Они устанавливали свои законы, и тех, кто подчинялся этим законам, они не трогали. Да, в случае сопротивления были безжалостны - расстреливали, жгли деревни.

- К 1944 году, когда возвратились советские войска, вам было уже двадцать лет. Чем вы занимались во время немецкой оккупации?

- Родители имели хутор, и мы вшестером - отец, мать, брат, две сестры и я занимались сельским хозяйством.

- А хозяйство у отца было большое?

- У нас было 16,5 га земли, три лошади, четыре коровы, овцы, свиньи...

- Простите, а почему в сороковом году все это у вас не забрали Советы?

- Не успели, немцы застали их врасплох. Хотя часть зажиточных крестьян сослали в Сибирь.

- Ну хорошо, где-то шла война, а ваша семья спокойно себе работала на собственной ферме. Как вы представляли свою судьбу после того, как немцы уйдут?

- Мы знали, чего можно ожидать. За год, пока у нас была советская власть, мы поняли, что это такое...

- Когда в 44-м году в Литву второй раз вошли советские войска, как это выглядело?

- Немцы, уходя, у крестьян продуктов не отбирали. Редко у кого брали лошадей. В нашем Бирштонском уезде при их отходе мало кто пострадал. Русские, как пришли, первым делом начали нагло отнимать у людей одежду, лошадей, скот. Мы закопали продукты - все раскопали и реквизировали. Из трех наших лошадей забрали две. О местном населении говорили, что мы немецкие пособники. Тогда все увидели и поняли, что жить будет плохо. Сопротивление начало расти прямо на глазах - люди вооружались и уходили в лес.

- А как лично вы попали в «лесные братья»?

- Еще в 1940 году в подполье была организована Литовская освободительная армия. При немцах она тоже была на нелегальном положении...

- Это, кстати, было единственное национальное военное формирование?

- Нет. Генералу литовской довоенной армии Плекавичусу немцы разрешили сформировать тринадцатитысячную армию для самообороны. Когда он набрал около двадцати тысяч, немцы решили послать ее на Восточный фронт. Плекавичус отказался. Его арестовали, штабы разогнали, начали расформирование частей. Многие погибли, многие с оружием и обмундированием (а Плекавичус одел солдат и офицеров в форму довоенной литовской армии) ушли в лес. Вскоре пришли русские, которые начали сразу же арестовывать бойцов этой армии - они знали, что армия Плекавичуса создавалась, в частности, для борьбы с красными партизанами на территории Литвы.

- Ну а с кем из друзей или соседей лично вы ушли в лес?

- В подпольную Литовскую освободительную армию я вступил еще при немцах. Из нашей деревни в нее пошло 10 человек. В живых остался я один. Погибли Антанас, Пранас, Йозас, Стасис, Бернасис... Непосредственным командиром у меня был Адомас Будран. Когда немцы начали отступать, он дал приказ покупать или выменивать у них на продукты оружие. Кстати, таким же образом мы вооружались и с «помощью» советских солдат, когда через Литву прокатился фронт. Сразу же русские начали забирать парней моего возраста в армию, чтобы, как они говорили, «добивать немецкого фашиста». Но для нас и те, и другие были оккупантами, воевавшими между собой... В конце концов советская контрразведка пронюхала, что в нашей деревне Матешюнис есть подпольная организация. И в июле 1944-го мы ушли в лес. Вели агитацию, чтобы литовцы не шли в Красную Армию. Начали ликвидировать советских активистов, которые отлавливали молодежь в армию. В сентябре имели уже первые стычки с советскими войсками.

- Вы, простые сельские парни, ушли в лес. Вы что, всерьез верили, что сумеете победить эту огромную советскую тоталитарную машину?

- Мы не верили, что советский тоталитаризм закрепится в Восточной и Западной Европе. И надеялись, что, когда война кончится, все станет на свои места - государства окажутся в пределах довоенных границ. По радио, по подпольным каналам из-за рубежа мы получали информацию, что мировое сообщество нас в этом поддержит.

- С кем и какими методами вы воевали? В советской пропаганде «лесные братья» изображались как озлобленные бандиты. Какие операции вы проводили? Какие операции проводились против вас?

- МГБ сумело организовать из местных жителей отряды «ястребков». Но сами против нас воевать они боялись. Кстати, нас, партизан, было больше, чем этих «ястребков». Они всегда действовали при поддержке войск МГБ. До мая 1945-го, пока шла война, мы удерживали инициативу. Потом против нас бросили фронтовые части. Через разведку мы узнавали, где есть базы с необходимым нам продовольствием и вооружением и нападали. За нами гонялись, пытались окружить. Короче говоря, партизанская война. Добывать питание было особенно легко, когда из Германии и Европы гнали скот, - мы его отбивали.

- В свое время был очень популярен фильм «Никто не хотел умирать» о событиях тех лет в Прибалтике. Название оттого, что никто не хотел быть председателем колхоза - все боялись, что убьют. «Лесные братья» председателей убивали?

- Мы очень внимательно смотрели, что за человек председатель. Были такие, которые работали просто как хозяйственники. Встречались и такие, которые имели связи с нами. Мы пытались диктовать им свою политику. Основное требование - не обижать крестьян. Но были и такие, которые активно проводили советскую политику, называли нас бандитами и делали все возможное, чтобы нас уничтожить.

- А если председатель не выступал ни за тех, ни за этих. Какое к нему было отношение?

- Такие встречались, но продержаться долго меж двух огней они не могли. О председателях мы собирали данные: население не жалуется на них? Если видели, что хороший хозяин, людей в Сибирь не высылает - мы таким ничего плохого не делали. Тех же, кто рьяно помогал советским оккупантам проводить насильственную коллективизацию, активно раскулачивал крестьян, - тех мы уничтожали. Ведь тогда одной подписи такого председателя колхоза было достаточно, чтобы выслать всю семью.

- Как к «лесным братьям» относилось местное население?

- Сначала очень хорошо. Все ждали окончания войны и надеялись, что Литва опять станет независимой. Были такие, что имели 2 - 3 гектара земли, а ушли в лес. Русские все удивлялись: мол, вы же батраки. Но батраки в довоенной Литве жили лучше, чем колхозники в советской. Например, наша семья, если сама не управлялась во время уборки урожая, нанимала одного человека. Он своего хозяйства не имел и не собирался заводить. Поскольку за лето зарабатывал столько, что ему хватало , чтобы прокормить семью круглый год.

- Короче говоря, советская власть была у вас непопулярна?

- Советский строй с его жестокостью не нравился ни бедным, ни богатым литовцам. А когда люди узнали, что на Потсдамской конференции была закреплена советская оккупация нашей страны, когда партизанская война затянулась на 1946-й, 1947-й, они растерялись. Наша борьба стала бесперспективной. Неселение устало. А советские оккупанты нажимали, выжигали деревни...

- Действительно выжигали?

- Например, войска МГБ сожгли вместе с жителями деревню Кляпочей. Аналогичные зверства совершили в Юрбарском и Кайшадорском районах. Окружали хутор, поджигали, а выбегавших жителей расстреливали...

Когда после японской кампании стало ясно, что Советский Союз окончательно победил и Литве свободы не видать, население стало постепенно от нас отворачиваться. Ночью приходят одни, днем другие - люди от всего этого устали. Но молодежь года до 47-го все шла в лес. В боях погибло около 30 тысяч наших партизан - это чисто боевые потери, не считая вывезенных и арестованных. Для Литвы с ее трех с половиной миллионным населением это огромная цифра, свидетельствующая о масштабах движения Сопротивления.

- О председателях колхозов мы говорили. А как «лесные братья» относились к рядовым коммунистам?

- Без симпатии. Сначала предупреждали: будешь и дальше вредить своему народу, пеняй на себя...

- Было ли антисоветское подполье в городах и кто туда входил?

- Вильнюсское, каунасское, алитусское подполье оказывало большую поддержку. Оттуда мы получали медикаменты, пишущие машинки, бумагу для газет и листовок. Входили люди разные: интеллигенция, рабочие, служащие. Наши люди работали и в советских учреждениях. Без них разведка была бы слепая и глухая. Многих из них арестовали, и они погибли, многие дожили до наших дней. Литва была разделена на 5 апигардов (военно-партизанских районов). Во главе того, где воевал я, стоял человек под псевдонимом Ванагас (Ястреб). Он продержался в лесу 12 лет. Потом попытался легализоваться в городе. Но КГБ в конце концов его расшифровало и замучило на допросах.

- Ну хорошо, фронт прокатился через Литву в 1944-м. А где оружие добывали потом? В 1945-м, 1946-м, 1947-м?

- Отступив, немцы через некоторое время выбросили десант для борьбы в советском тылу. Сформирован он был из литовцев. С одной из таких групп по поручению своей организации контактировал я. Они нам очень помогли оружием на первых порах. Позднее отбивали оружие в боях с войсками МГБ.

- То есть, немцы перебрасывали вам оружие?

- Да, потому что мы вели вооруженную борьбу в тылу советской армии.

- А если бы Красная Армия еще раз отступила и немцы снова бы пришли. Как вы представляли свою дальнейшую судьбу? Как вы считаете, немцы попытались бы вас разоружить?

- Мы бы начали против них воевать. Для нас и русские, и немцы были оккупанты. Мы, Литовская освободительная армия, не признавали ни тех, ни других. Признавали только независимую Литовскую Республику.

- Какой эпизод этого периода вашей жизни вам запомнился больше всего?

- Принятие присяги в мае 1945 года в лесу. Многие наши командиры окончили до войны литовские военные училища. Например, Ванагас. Все у нас имели звания, как в литовской армии. Нас было двести человек, все были в литовской военной форме. Душевный подъем царил необычайный. Присутствовало наше руководство. Целовали литовский флаг.

- А кому присягали?

- Своей Родине - Литве, клялись бороться за ее свободу и независимось. Воспоминание об этом придавало мне силы долгих десять лет лагерей.

- Как вас арестовывали и когда?

- В декабре 1945 года. Пока я был в лесу, сестру арестовали. Потом арестовали отца. Советские оккупанты издали приказ, пообещав амнистию тем, кто выйдет из леса. Предложили отцу: уговори сына, тогда отпустим тебя и дочь. Его отпустили меня искать, а ее оставили в тюрьме. Отец долго искал, пока добился до штаба нашего отряда. Он меня убедил, что от моего решения зависит судьба сестры. Но ведь я дал присягу и не мог покинуть отряд. Выслушав отца, мои командиры Вилкас и Таурас сказали: дело наше безнадежное. Иди, может, выручишь отца и сестру. Их действительно отпустили, и мы все вместе вернулись на наш хутор. А через месяц меня арестовали.

- Допросы, суд, вынесение приговора. Как все это происходило?

- Били, сильно били. Но мне помогли два обстоятельства. Наш отряд действовал не в том районе, где находилась наша деревня. Я там не появлялся. Соседи знали, что я ушел в лес, а чем занимался, никто не знал. И, как уже говорил, я поддерживал связь с десантом. Поэтому на допросах мог назвать только клички. Имена местных жителей, помогавших нам, не назвал. Так что фактически никого не выдал. Через две недели, неосужденного, меня вывезли в Россию. Приговор огласили уже в лагере в Коми АССР: 10 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах. А когда срок подошел к концу, объявили о вечной ссылке.

- В лагерях было очень тяжело?

- Пока был жив Сталин - очень. После его смерти политических отделили от уголовников, и нас отправили в особые закрытые лагеря.

- Когда вы вернулись в Литву?

- В 1964-м. При Хрущеве пересмотрели дела политических, и мне разрешили выехать из ссылки куда угодно, кроме Литвы. Но я вернулся и два года жил нелегально у родственников. На своей родине был «транзитным жителем». На хлеб зарабатывал, строя людям дома и дачи. Я постоянно писал в Москву, последний раз Брежневу. После чего меня вызвали в паспортный стол в 1966 году и сказали, что мне разрешено жить в Литве, но я должен подписать бумагу, что на момент ареста я ничем не владел и материальных претензий не имею. После этого меня прописали и я смог официально устроиться на работу.

- Когда была советская власть и казалось, что райкомы партии будут существовать вечно, у вас не появлялось ощущение, что лично вы свою войну за Родину проиграли?

- Я не верил, что это навечно. Хотя даже свояк Богдан, с которым мы вместе были в Сибири, сомневался, доживем ли мы до того дня, когда восторжествует дело, за которое боролись. Он - в Украине, я - в Литве. Но для меня по всей советской политике было ясно, что то, что коммунисты строят, неизбежно развалится.