Когда молчание — знак несогласия

И это - тревожный сигнал даже для тех, кто не имеет ничего общего ни с переводом, ни с политикой. Закулисные договоренности на самом высоком уровне и нечестная игра без правил политической элиты, которая эти правила должна была бы соблюдать в первую очередь, привели к тому, что мир снова оказался на пороге возврата к оруэлловской модели общества, где человек утрачивает право на индивидуальность, конфиденциальность и доверие даже к своему ближайшему окружению.

На Капитолийском холме не по сезону жарко. В начале января разгорелся очередной "Трамп-гейт" после публикации в авторитетном издании "Вашингтон пост" материала, обвиняющего президента США в сокрытии даже от своих советников подробностей личных встреч с Путиным, коих только за последние два года оказалось, как минимум, пять. Как выяснилось, записей двусторонних переговоров (включая "исторические" встречи Трампа и Путина сначала в Гамбурге в 2017-м, а затем и в Хельсинки в 2018-м) не существует не только в служебном пользовании, но и среди так называемых "секретных файлов" - материалов с ограниченным доступом, предназначенных для узкого круга лиц в президентской администрации.

Масла в огонь подлили заявления одного из сотрудников Белого дома о том, что после окончания встречи с Путиным Трамп запретил собственному переводчику комментировать содержание переговоров кому бы то ни было, включая его ближайших помощников, после чего попросту изъял все рабочие записи, сделанные переводчиком во время встречи. Учитывая, что переговоры Трампа и Путина несколько раз проходили в присутствии лишь российского переводчика, в нарушение всех протокольных норм и стандартов дипломатической практики, упорные попытки президента США скрыть от общественности суть непубличных договоренностей с президентом РФ были расценены многими как серьезная угроза не только национальным интересам, но и национальной безопасности США.

Как сообщают источники в Белом доме, "гамбургский" переводчик все же вынужден был признаться в запрете Трампа на разглашение деталей встречи после того, как несколько старших сотрудников президентской администрации попытались получить от него более подробную информацию о содержании переговоров, не удовлетворившись несколькими общими фразами из пресс-релиза Тиллерсона. Очень некстати для Трампа, этими "сотрудниками" оказались Джон Хефферн, тогда исполнявший обязанности помощника госсекретаря США по вопросам Европы и Евразии, и Фиона Хилл, старший советник по России и Европе в Совете нацбезопасности США, известная своей давней "любовью" к Путину. Пытаясь разобраться в ситуации, демократы Боб Мендес и Джек Рид, возглавляющие комитеты Сената по иностранным делам и вооруженным силам, направили Трампу письмо с требованием предоставить Конгрессу возможность допросить его переводчиков, присутствовавших на встречах с Владимиром Путиным.

Напомним, что это уже не первая попытка вызвать на допрос переводчика Белого дома - в прошлом году уже звучали призывы провести специальные слушания в Конгрессе с участием Марины Гросс, сопровождавшей Трампа на Хельсинском саммите. Тогда Марина Гросс отказалась давать показания, сославшись на невозможность разглашения государственной тайны и этические соображения. В этот раз, однако, речь идет уже не о единичном случае, а фактически о возможности разрешить допрос переводчиков как новое явление в юридической и дипломатической практике США. Неудивительно, что обращение сенаторов вызвало бурные дискуссии не только в профессиональной среде переводчиков, но и среди правозащитников.

На первый взгляд, когда под угрозой национальная безопасность, а переводчик оказывается, без преувеличения, единственным человеком, способным повлиять на ход истории и разоблачить заговор недобросовестных политиков, разговоры о профессиональной этике и законодательных нормах кажутся пустой тратой времени. На самом же деле проблема законности и целесообразности допроса переводчиков в качестве свидетелей намного сложнее и требует ответов на целый ряд важных, часто риторических, вопросов - от правового статуса переводчика и законодательного урегулирования переводческой деятельности до принципа конфиденциальности информации; от требования сохранения профессиональной тайны до морального выбора; от этической и философской дилеммы до личной безопасности переводчика.

Кто и когда должен решать, что ситуация стала критической и переводчик может быть освобожден от клятвы хранить молчание? Может ли это сделать суд, прокурор или законодательный орган? Имеет ли право переводчик отказаться от дачи показаний, и если нет - то какие санкции могут быть применены к нарушителям? Что делать, если переводчик одной из сторон даст показания, которые другая сторона полностью дезавуирует? Наконец, касается ли подобная практика только "толмачей" первых лиц государства - или вызвать на допрос могут любого, вне зависимости от уровня и тематики переговоров - от коммерческих тайн конкурирующих фирм до планов по сокращению вооружений в Европе? И что в таком случае делать с присяжными переводчиками, часто работающими на закрытых судебных заседаниях? Ведь любое свидетельское показание - это, с юридической точки зрения, прецедент, который станет первым, но далеко не последним случаем допроса переводчиков в череде громких судебных разбирательств. А это уже ставит под сомнение саму возможность проведения каких-либо конфиденциальных встреч между собеседниками, не говорящими на одном языке, - будь то партнерские переговоры по бизнесу или условия заключения мира между воюющими державами.

Ключевым принципом работы устных переводчиков является их "незримое" присутствие, дающее возможность переговорщикам откровенно и свободно обсуждать наиболее чувствительные вопросы, зная, что никакие детали встречи никогда не будут преданы огласке - не только в желтой прессе, но и в суде. В противном случае, превращаясь из "голоса за кадром" в активного участника переговорного процесса и носителя ценной информации, переводчик не только становится угрозой для высоких договаривающихся сторон, но и сам может столкнуться с угрозой для своей жизни.

На фоне разгоревшихся дискуссий Международная ассоциация конференц-переводчиков (AIIC), крупнейшее в мире профессиональное объединение устных переводчиков, опубликовала специальное заявление, где напомнила, что принцип конфиденциальности информации, а следовательно - и невозможность вызова переводчиков для дачи показаний, закреплены в Кодексе профессиональной этики и являются основополагающими условиями переводческой деятельности. Это заявление было сделано в поддержку еще одной, на этот раз уже польской коллеги, также внезапно получившей повестку в суд. Правда, в отличие от громкого скандала с Мариной Гросс, о деле Магды Фитас-Дукачевской мало кто знает. А зря. История польской переводчицы, сопровождавшей тогдашнего премьер-министра Польши Дональда Туска во время его встреч с Путиным в Катыни и Смоленске в апреле 2010 г., могла бы стать наглядным примером того, почему допросы переводчиков - плохая идея, даже если того требуют соображения национальной безопасности и политической целесообразности.

После возобновления расследования в деле о Смоленской трагедии, ставшей причиной гибели 96 человек, включая президента Леха Качиньского, польская прокуратура вызвала Фитас-Дукачевскую для дачи показаний о возможной "дипломатической измене" бывшего премьера Дональда Туска. Для этого прокурор даже издал специальное постановление об освобождении переводчицы от служебной тайны. Проблема, правда, заключалась в том, что в данном случае речь шла не просто о служебной, а о государственной тайне, на которую полномочия прокуратуры не распространяются. По словам адвокатов переводчицы, прокурор предоставил постановление об освобождении Фитас-Дукачевской от тайны, касающейся служебной информации с ограниченным доступом, однако не предоставил постановления об освобождении ее от тайны секретного или совершенно секретного характера. Таким образом, в случае дачи свидетельских показаний "с разрешения прокуратуры", та же прокуратура должна была бы осудить переводчицу за несанкционированное разглашение "совершенно секретной" информации - от 3 до 5 лет по новому закону "О непубличной информации".

Чуть более внимательное изучение польского законодательства привело к еще более интересным открытиям. Оказывается, разрешение на разглашение совершенно секретной информации (коей являются переговоры государственных лидеров) может дать лишь специальный "уполномоченный государственный орган". Поскольку переговоры проходили на уровне премьер-министров, в данном случае таким "органом" является действующий премьер-министр Моравецкий - представитель консервативной партии "Право и справедливость", основанной погибшим Лехом Качиньским и известной резкой критикой не только либеральной "Гражданской платформы" Туска, но и многих общеевропейских институтов. Похоже, что теперь именно от Моравецкого будет зависеть судьба его политического оппонента, бывшего премьер-министра Польши и нынешнего главы Европейского совета.

Клубок политических и юридических коллизий в деле Магды Фитас-Дукачевской был бы неполным без еще одной весьма любопытной сюжетной нити - упоминания о муже переводчицы, Мареке Дукачевском. В прошлом глава польского ведомства военной разведки и контрразведки, в 2000-е гг. он занимал пост заместителя руководителя Бюро нацбезопасности. Учитывая его успешную карьеру в военных информационных службах при нескольких президентах, Марек мог бы стать не менее ценным свидетелем для следствия, чем его супруга.

В поддержку Фитас-Дукачевской высказались многие известные политики и общественные деятели. Письмо на имя прокурора с просьбой "прекратить действия, способные навредить национальным интересам Польши" и "не создавать опасный прецедент нарушения конфиденциальности переговоров, который повлечет за собой утрату доверия иностранных партнеров к польской дипломатии" уже подписали Лех Валенса, Александр Квасьневский, Бронислав Коморовский, несколько бывших премьеров, министров иностранных дел и обороны. С отдельным посланием к прокуратуре обратился и польский омбудсмен, сравнивший право человека на переводчика с правом на адвоката.

Профессиональные переводчики и ученые-лингвисты, в свою очередь, взывают к разуму, стараясь объяснить принцип работы при устном переводе. Если переводчики-синхронисты работают в режиме так называемого динамического перераспределения внимания, т.е. одновременно воспринимая, обрабатывая и порождая новую информацию, без подключения механизмов запоминания, то в случае с последовательным переводом запоминание небольшого объема данных возможно, но лишь на короткое время. Однако и эта краткосрочная память делает возможным точное воспроизведение услышанного лишь в сочетании с определенным ассоциативным рядом, рабочими записями переводчика и общим контекстом разговора. Научно доказанный факт, что уже через час вспомнить детали встречи практически невозможно. Безумием было бы вызывать на допрос переводчика спустя 9 лет после дипломатических переговоров, в которых важна каждая деталь, интонации и даже выражения лиц собеседников.

Наконец, рассуждая о возможности освобождения от служебной тайны, нельзя не упомянуть еще об одном важном аспекте - этическом. Как отмечает в своем заявлении Польское общество конференц-переводчиков, "устный переводчик связан тайной, которую можно сравнить, например, с врачебной или адвокатской тайной. Постановка его перед необходимостью разглашения содержания встреч, на которых он переводил, нарушает принцип доверия". Именно этот принцип доверия (наряду с принципами права, свободы слова и высказываний, конфиденциальности личной информации и защиты данных) является одним из основополагающих принципов в современном либеральном демократическом обществе, поскольку делает возможным существование многих общественных институтов.

Исповедь священнику, правовая помощь юриста, финансовый консалтинг, медицинское обследование и дипломатический перевод - все это звенья одной социальной цепи, которая держится в прямом смысле "на честном слове", т.е. на профессиональной этике и отношениях доверия между людьми. Профессор права Варшавского университета Марцин Матчак в своей статье "Важнее правды" отмечает, что после вызова на допрос переводчика или священника следующим шагом могут стать свидетельские показания против ближайших родственников, ніне не практикуемые в большинстве стран мира. Добиваясь правды любой ценой, взращивая новых павликов морозовых и разрушая общественные отношения доверия, государство толкает общество к автономизации, а человека - к одиночеству, что делает его абсолютно незащищенным перед системой.

Гибридная война авторитарных режимов против либеральных демократий разворачивается ныне не только на поле боя, и даже не в соцсетях. Это, прежде всего, борьба за умы, идеологии и системы ценностей. Похоже, что в наше время громче популистских лозунгов о поисках истины любой ценой и восстановлении исторической справедливости может звучать только красноречивое молчание - в знак несогласия с системой и во имя сохранения принципов профессиональной этики и человеческого достоинства.

Общество, где никто не доверяет никому, не может развиваться нормально. Как показала практика, достичь общественного блага ценой индивидуальных свобод еще никогда не удавалось. Пора бы об этом вспомнить. Иначе следующим в календаре после 2019-го может стать 1984-й.

Автор благодарит за помощь в подготовке статьи Максима Козуба и Дануту Пшепюрковску.