Поддержать
История евреев как никакого другого народа очень тесно связана с нацизмом. Миллионами жизней они заплатили за знание, чем отличается нацизм от национализма. Одно дело, когда о том, что нацизма в Украине нет, слышишь от украинца, и совсем другое — когда об этом говорит ортодоксальный еврей.
Украинские евреи в войне России против Украины с самого начала приняли сторону Украины. Многие раввины не выехали из своих городов, принимают активное участие в эвакуации людей, не уточняя национальность беженцев, предоставляют продукты и медикаменты. За время войны Федерацией еврейских общин Украины уже были эвакуированы около 16 тысяч людей.
С украинскими раввинами мы встретились на берегу Балатона в Венгрии, в лагере для беженцев из Украины, где одномоментно проживают около 500 человек. О том, как еврейские общины спасают людей, как встретили войну и почему Украине нужна именно победа, нам рассказали глава совета Федерации еврейских общин Украины Меир Стамблер, раввин Мариуполя Менахем-Мендел Коэн и главный моэль страны Яаков Гайсинович.
«Мы живем в такое время, когда зло скрывается под маской доброты, — говорит раввин, глава совета Федерации еврейских общин Украины Меир Стамблер. — Когда человек знает, что хорошо, а что плохо, ему легко поступать правильно. А когда все запутанно — это очень тяжело. Мы видим, как некоторые россияне отправляют своих детей воевать против того, чего не существует, и при этом думают, что спасают мир. Поэтому сейчас нельзя оставаться равнодушным и необходимо принять правильную сторону. Это не значит, что нужно обязательно взять в руки оружие. Спасать людей, стоять с плакатом, на котором написана правда, помогать деньгами — это тоже оружие. Например, между Венгрией и Украиной на уровне политики не все гладко, но на уровне людей мы чувствуем поддержку и понимание. Именно поэтому мы приняли помощь от венгерской еврейской общины, и сейчас здесь — крупнейший лагерь для беженцев из Украины.
Мы помогаем всем людям. Это основа нашей веры. Когда кто-то обращается в еврейскую общину, его никто не спрашивает еврей он или нет. Ведь беженец — это обычный человек, который нормально жил, у него есть семья, финансово он был относительно устроен, возможно, построил дом, и вдруг ему нужно бежать непонятно куда. Он ни в чем не виноват, и поэтому ему надо помочь всем, чем можно.
Многие раввины вывезли свои семьи, а сами остались в Украине, зная, что могут больше не увидеть близких. Но когда меня спрашивали — оставаться в Украине или уезжать, я не спешил отвечать. Посоветовать кому-то рисковать своей жизнью — слишком большая ответственность. Но было много моментов, когда решение все-таки надо было принимать. Например, когда эвакуировали людей из Мариуполя. Обещали дать зеленый коридор, люди прятались в синагоге несколько дней, и я был тем, кто дал команду, чтобы они вышли из синагоги, а потом этот автобус попал под обстрел.
Вы знаете, нацизм очень связан с еврейской историей. Но та демократия и свобода религии, которые были в Украине до войны — пример для многих стран. Я часто говорю: «Посмотрите, я немножко похож на еврея, но чувствую себя спокойно в любом городе Украины. В Париже не в каждом районе можно спокойно ходить в таком еврейском виде, как у меня».
У меня в Америке и Израиле много друзей, которые даже в 2014 году говорили: «Все непонятно, с Крымом все получилось красиво». Сейчас такого уже не скажешь. Им даже стыдно, что они так думали. А в начале года я беседовал с журналистами из Европы. Один из них задал провокационный вопрос: «Вам как еврею лучше остаться при киевском режиме или чтобы Путин зашел и оккупировал Украину?». Я тогда сказал, что при необходимости все евреи Украины возьмут оружие и будут воевать, никто не ждет Путина. А потом в газетах Лондона появились новости, что раввин призывает евреев Украины взять оружие и воевать против Путина. Но после первых невинно погибших в Украине только сумасшедший человек может задавать такие вопросы.
То, что мы продолжаем жить в Украине, — это самая сильная антипропаганда. Я родился в США, но живу в Украине. Евреи всегда молятся за страну, в которой живут, за власть этой страны. Тем более, когда речь идет об Украине. Если мы посмотрим, сколько еврейских святых мест есть по всему миру и сколько в Украине, то по их количеству Украина занимает первое место. То чудо, что Украина в этой войне выстояла, случилось, в том числе благодаря святым людям, которые здесь молились. Евреи — неотъемлемая часть Украины. Для евреев всего мира важно, чтобы в Украине жили евреи.
Нужно обязательно закончить войну. Многие по-разному видят окончание войны. Кто-то хочет «мира», а кому-то важна именно «победа». Я — за победу. Мир будет только при победе Украины. По-другому мира не будет. Это реальная агрессия против суверенитета страны, поэтому не может быть другого варианта».
«За несколько дней до 24 февраля я вылетел с семьей на плановую операцию в Израиль, — рассказывает раввин Мариуполя Менахем-Мендл Коэн. — После коронавируса у меня были осложнения — проблемы с суставами, сложно было ходить. Поначалу, когда началась война, я очень сожалел, что не был в Мариуполе со своей общиной. Мои коллеги были в своих городах. Раввины оставались в Днепре, Киеве, Херсоне, Чернигове. Но позже я понял: Всевышний сделал так, чтобы я был постоянно на связи и мог издалека организовать помощь.Телефон не переставал звонить. Было много звонков, к которым нельзя быть готовым: «Можете узнать, жива ли моя мама? Можешь передать лекарства?..».
Перед войной мы купили много продуктов и раздали помощь. Мы делали это ежемесячно, это не было связно с поступающей информацией о возможной войне, мы не верили, что такое вообще возможно. А в первые дни войны, когда ситуация обострялась уже не с каждым днем, а с каждой минутой, община открыла синагогу и раздала все, что оставалось. Люди потом рассказывали, что это их спасло.
Мы, с Божьей помощью, смогли вытащить из Мариуполя много людей. Из города, где был голод, холод и страх. Чтобы спасти людей, мы искали тех, кто может помочь, в том числе за деньги. Связывались с разными организациями, и днем, и ночью ждали хороших новостей: «Сегодня был успех, кто-то вышел из города». Это придавало сил, чтобы продолжать.
Помню, была мама с дочкой. Ее муж — пограничник, и они очень боялись эвакуации. Мы могли их спасти только через российскую сторону. Потому что город уже был закрыт со всех сторон и выезд через украинскую территорию был невозможен. Женщины сидели в подвале больше 30 дней, не мылись, не меняли одежду, еды не было, вокруг была страшная вонь. Они рассказывали, как вышли из подвала и шли по трупам. Бессчетное количество погибших лежало на улицах Мариуполя… Сейчас эти женщины уже в Израиле, начинают новую жизнь.
Но спасли не всех. Десятки членов общины умерли. Кто-то от прямого попадания, кто-то умирал долго и мучительно от голода, холода, нехватки медикаментов и без медицинской помощи.
Два года назад наша синагога переехала в новое здание, планировалась реконструкция старой хоральной синагоги, был сделан ремонт в еврейском детском саду. У нас была своя школа и учебные центры. Все это сейчас разрушено и разграблено. И все, кто жил в Мариуполе, — украинцы, евреи, поляки, русские... — все остались без ничего.
Это тяжело, но все-таки дом и машину можно купить. Это несравнимо с тем, что кто-то больше не сможет ходить, похоронил близкого человека в своем дворе или не смог похоронить вообще, и нет возможности узнать, где и когда захоронили погибшего. На днях со мной связалась женщина, гречанка. Сейчас она в селе недалеко от Мариуполя. В дом в Мариуполе, где находился ее муж, было прямое попадание. Она очень надеялась, что сделает тест ДНК и найдет его тело. Думала, что там 3–4 человека. Но оказалось, что там — десятки погибших и многие полностью сгорели. Ему было 27 лет, у них двое детей. И каждый раз, когда она туда идет, ей нужно разрешение. Она говорит: «Я вижу, как собаки бегают с человеческими костями».
Те, кто жил в Мариуполе, очень любили свой город. Это был настоящий европейский город, и вдруг все откатилось на несколько столетий назад. Все, кто был там, прошли через настоящий ад. Невозможно поверить, что в нашем веке возможна такая катастрофа. Там столько было жестокости. У меня уже нет для этого слез, нет сил…
Я встречался с людьми, которых мы спасли. Был в Англии, Германии, Румынии, Молдавии, был в Харькове и на западе Украины. С некоторыми из этих людей до войны не был знаком, но теперь, когда я их вижу, чувствую огромную радость, что они живы и здоровы. Я думаю, эта война сделала из всех, кто жил в Украине, единый народ, единую нацию. Теперь это очевидно.
В Англии кто-то из местной общины, тоже приютившей много беженцев, спросил меня о нацистах в Украине. Я жил в Мариуполе 17 лет, видел этих солдат, сыновей и дочерей нашего города. Они хорошие и добрые люди. Есть очень большая разница между националистом и нацистом. Нацист ненавидит всех, кто не похож на него, он готов за это убивать. А националист в случае опасности готов отдать свою жизни ради своей страны, своего народа, и я не вижу в этом ничего плохого.
У людей сейчас есть огромное желание вернуться домой, к себе в Украину. Поначалу я не мог это понять. Они же там почти умерли. Куда возвращаться? Для тех, с кем я общаюсь, это навсегда открытая рана. Но они ждут момента, когда туда можно будет вернуться. Люди верят в победу».
«Я приехал в Украину из Израиля, и в Донецке познакомился со своей будущей супругой, — рассказывает практикующий хирург, главный моэль Украины (раввин, специализирующийся на проведении обряда обрезания) Яаков Гайсинович. — До 2014 года мы замечательно жили. Я работал врачом в Донецке и моэлем во всех еврейских общинах Украины. Так было, пока не началась агрессия со стороны России.
А начиналось все с проявления недружественности. За несколько лет до 2014-го на центральной площади Ленина в Донецке появились палатки «за русский язык», «за русский мир», флаги РФ. До границы с Россией — полтора часа езды, и я не рассматривал это, как что-то странное и страшное, пока в 2014-м не начались военные действия.
Мы жили во дворе городского управления милиции, и как все государственные здания оно было занято в первые дни. Когда мы с женой вышли на улицу и увидели грузовики с боевиками без опознавательных знаков, то мне, человеку крайне гражданскому, стало очень страшно. Я видел перестрелку между абсолютно неподготовленными к войне украинскими полицейскими, в руках которых были пистолеты Макарова, и вооруженными до зубов боевиками. На следующий день мы уехали в Днепр. В Донецке осталась квартира, есть желание посмотреть, что там, но не сейчас.
Утром 24 февраля мы с женой проснулись от телефонного звонка. Сообщили, что дети не должны идти в детский сад и школу. Потом я начал читать новости. Это уже была полномасштабная война. Сложно принимать адекватные решения, когда в панике читаешь новости о том, что страну бомбят, а аэропорт, из которого ты летал дважды в неделю, больше не работает. Хотя я, гражданин Израиля, постоянно получал письма, что МИД Израиля «настоятельно рекомендует покинуть Украину». Затем «краски стали сгущаться», и в письмах уже предупреждали, что мы должны понимать, что можем остаться без света, связи, еды и так далее. Система аналитики и футуристических прогнозов у Израиля достаточно развита.
Как мы уезжали из Днепра? В атмосфере всеобщей и абсолютной паники. В организованной колонне мы ехали в машине до первого блокпоста. Потом кто-то проехал, кто-то — нет, сопровождение полиции уехало вперед, мы и еще пять машин оказались отдельно. Затем мы вернулись в колонну, и ехали так до Кишинёва 26 часов. Я не давал детям пить воду, чтобы они не ходили в туалет. Потому что если бы они пошли в туалет, нам пришлось бы выехать из колонны, а вернуться в нее мы бы не смогли. И я не могу осуждать тех, кто не пускал обратно: все паниковали.
Сейчас жена с детьми в Вене, а я постоянно езжу в Днепр и другие города Украины. Ведь евреи, которые остались в Украине, имеют право на религиозную жизнь.
Наблюдаю, что много ненависти к русским, и это во многих странах. В Вене, недалеко от дома, где живет моя семья, есть магазин с товарами из России, который называется «Уголок». В нем дважды разбивали витрины. Я, наверное, в силу своей интеллигентности, не могу бить окна, но не покупаю минеральную воду, которую они продают, и которой нет в других магазинах. Бойкотирую этот магазин. Хотя не уверен, что это что-то изменит. Кроме того, я не знаю политических взглядов его хозяев. Они переехали в Вену в 1970-х, и, возможно, не разделяют политику РФ.
Вообще война — это не «про людей», а «про власть». Мы дважды беженцы, и я могу сказать, что люди, к сожалению, в данном случае ничего не решают. Даже если ты против, чтобы приходил «русский мир», ты ничего не можешь сделать.
Если сравнивать со Второй мировой войной, скорость передачи информации сейчас выросла многократно, и это означает, что можно очень быстро включить ненависть к кому угодно: к евреям, велосипедистам, к Украине.Но человек должен искать истину. В Библии написано: «Иди, иди за правдой». Ты можешь слышать искреннюю ложь, которая идет от сердца, но это ложь. Многие в России от «чистого сердца» пытаются денационализировать Украину, и говорят: «Вы неправильно поступаете, вы должны были расслабиться, мы бы зачистили Украину от националистов и после этого вы бы жили замечательно, как мы в РФ». Но это не имеет ничего общего с истиной».
Больше статей Елены Середы читайте по ссылке.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google