Рутинизация опасности по-украински: от эпидемий до войны

Он раскрыл огрубевшую ладонь и медленно стал чертить на ней ногтем, чтобы жена увидела всё, что видел он.

— В этой статье мэр говорит, что в каждом мусоровозе поставят приёмники и передатчики. — Он косился на свою ладонь. — Когда на наш город упадут атомные бомбы, радио будет говорить с нами. И наши мусоровозы поедут собирать тела.

— Что ж, это практично. Когда...

— Мусоровозы, — повторил он, — поедут собирать тела.

Рэй Брэдбери, «Мусорщик»

В рассказе «Мусорщик», написанном в 1953 году, писатель-фантаст Рэй Брэдбери отражает дух своей эпохи — одна большая война только закончилась, унеся десятки миллионов жизней, а вторая уже была на подходе, судя по напряженности между двумя, по определению Иммануила Валлерстайна, «мир-системами». При этом новая возможная война принесла бы не десятки, а сотни миллионов жертв или вообще поставила бы человечество на грань выживания. Ведь оружие, используемое в той войне, было бы ядерным. 

Главный герой рассказа Брэдбери работает водителем мусоровоза, и однажды приходит домой с новостью, что скоро его машина будет использоваться не по прямому назначению, а для перевозки жертв ядерных ударов, которые должны произойти. В этом коротком рассказе автор гиперболизированно быстро описывает путь героя от первоначального шока и непонимания, как вообще возможна такая ситуация, к сугубо инструментальному подходу — каким образом лучше укладывать трупы в один кузов и сколько тел туда войдет за раз. То есть от экзистенциального кундеровского «почему» за несколько страниц он перешел к обыденному прагматичному джеймсовскому «как». 

Подобных, но отнюдь не быстрых переходов, у украинского общества за последние восемь лет было достаточно. Первым из них стало применение правоохранителями к протестующим силы, доселе невиданной в новейшей украинской истории, — на Евромайдане, в конце 2013 — начале 2014 годов. Дальнейшее силовое противостояние обеих сторон, также доселе невиданное в независимой Украине, и наконец, использование оружия и массовая гибель людей. Насилие развивалось по спирали и постепенно рутинизировалось в ходе многих недель протестов. Первые погибшие шокировали, но уже последующие одиночные жертвы не оказывали такого эффекта как на участников, так и на «соглядатаев» Майдана. Шокирующий эффект, сродни тому, что был от первых смертей, вновь наступил лишь тогда, когда в течение нескольких часов были убиты десятки людей, что и стало апогеем протестов.

Затем наступило время войны на Донбассе и первых реальных боев с жертвами с обеих сторон. Шок от войны в XXI веке на территории Украины в течение весенних и летних месяцев 2014-го сменился для большей части населения тем, что сводки о числе погибших и раненых, а также о возвращенных под контроль населенных пунктах, стали неотъемлемой частью выпусков новостей и информационных лент. Здесь мы говорим не о полутора миллионах вынужденных переселенцев, миллионах жителей городов и сел по обе стороны линии столкновения на тот момент, и сотнях тысяч военных и бойцов добровольческих батальонов. Эти категории граждан и их восприятие тех событий стоит рассматривать отдельно. Речь идет о большей части украинского общества, которая была лишь наблюдателями и событий на Евромайдане, и боевых действий на Донбассе. 

Для этой большей части социума шокирующими в дальнейшем стали одномоментные массовые потери. Такие, как Иловайский и Дебальцевский котлы, а также сбитие над Донбассом гражданского «Боинга», выполнявшего международный рейс MH-17.

С каждым новым днем и каждой новой сводкой с фронта о потерях война на Донбассе все более рутинизировалась для большей части населения, которая являлась и является лишь наблюдателями. После рутинизации насилия на Евромайдане произошла рутинизация боевых действий на Донбассе. Вместе с ней произошла и рутинизация отголосков этих боевых действий на остальной территории страны. Ведь, к примеру, для жителей «старой Европы» была бы шокирующей новость об обстреле из гранатомета здания в их городе или поселке. Напротив, для украинского гражданина после 2014 года это событие является уже почти рядовым из разряда криминальных хроник. Никого уже не удивляют и подрывы гранат, и обнаруженные схроны со 152-милиммитровыми снарядами, и прочее. 

В этом же контексте следует вспомнить и про рутинизацию опасности коронавируса, как примере еще одного нового для современного общества явления — пандемии и локдаунов. Весной 2020 года, пока Юваль Харари писал о новых возможностях, которые дала пандемия человечеству, украинские граждане (да не только украинские, и не только в Украине) сгребали в супермаркетах запасы туалетной бумаги и круп. Тогда официально зафиксированных случаев заражения было около 400 в день. В феврале 2022-го, спустя почти два года после начала пандемии, в Украине ежедневно фиксируется в сто раз больше случаев, однако в супермаркетах нет былого ажиотажа, а сама проблема коронавируса стоит среди проблем на шестом месте, уступая первенство экономическим трудностям и войне на Донбассе. (Согласно данным национального опроса, проведенного в декабре 2021 года компанией New Image Marketing Group. Выборка составляла 2400 респондентов, методика CAPI (Computer Assisted Personal Interview) по месту проживания респондента, теоретическая ошибка — 2%.) 

Теперь же, в начале 2022 года, украинское общество сталкивается с новым процессом — наряду с уже произошедшей рутинизацией насилия, войны на Донбассе и пандемии, происходит (но еще не завершена) рутинизация возможности полномасштабной войны. Здесь мы не будем анализировать, кому выгодно нагнетание ситуации — только лишь РФ, Соединенным Штатам, «коллективному Западу» или всем вместе. Главным является то, что уже несколько месяцев информационное пространство переполнено сообщениями об апокалиптических сценариях большой войны. Американские медиа подробно рассказывают зрителям, сколько российских батальонно-тактических групп собрано около украинской границы. Британские СМИ публикуют фамилию главы будущего марионеточного режима в оккупированной стране. Немецкие таблоиды делятся секретной картой направлений основных ударов с востока, севера и юга. 

Список можно продолжать. Кроме того, ситуацию еще больше нагнетают активные поставки вооружения — противотанковых гранатометов, предназначенных для боев в городских условиях (что как бы намекает нам: ВСУ будут быстро сметены и война превратится в партизанскую), а также ПТРК и обещания поставок ПЗРК Stinger, что отсылает нас к войне в Афганистане и противостоянию моджахедов советским войскам, которое тоже было партизанским. 

Все это в совокупности должно указывать украинскому обществу на серьезность ситуации, ведь в 2014 году при аннексии Крыма и масштабных боевых действиях на Донбассе страны НАТО никакого летального оружия Украине не поставляли и отказывались даже говорить на эту тему. Западные публикации в свою очередь начали активно цитировать украинские массмедиа. Так же активно они освещали каждую новую поставку оружия от союзников. И в конце концов на несколько недель возможное полномасштабное нападение России сделалось топ-темой всех политических ток-шоу.

Однако спустя почти два месяца даже эта тема стала привычной для аудитории. Каждый новый рейс, привезший очередные 80+ тонн вооружений, больше не является новостью, выделенной жирным шрифтом в новостных лентах. По сути они становятся частью сводок, как в свое время это произошло с ежедневными новостями об обстрелах и потерях с линии разграничения. 

Таким образом украинское общество за почти восемь последних лет столкнулось с целым рядом рутинизаций. В первую очередь — с рутинизацией насилия. Как на далеком для многих Донбассе, так и на улицах городов, далеких от линии разграничения.

Используя термин «рутинизация насилия» мы должны четко отличать его от определения Ханны Арендт — «банальность зла». Ведь последнее описывает феномен, когда зло на социетальном уровне совершается отнюдь не психически нездоровыми людьми, а вполне обычными членами общества. Которые принимают как норму установленный в обществе порядок и тем самым лишь добросовестно выполняют действующие законы. Иными словами, «банальность зла» описывает ситуацию, когда обычные люди сами совершают и поддерживают насилие. Тогда как в случае украинского общества значительная его часть играет пассивную роль, являясь наблюдателями и, иногда, объектами насилия, осуществляемого незначительной частью общества или же совсем иными факторами. 

С течением времени украинское общество, его значительная часть, принимает возможность насилия по отношению к себе или другим членам общества как факт, который не обязательно случится, однако вполне вероятен. Насилие и его возможность рутинизируются, становятся, пользуясь термином феноменологической парадигмы, частью «естественной установки» граждан. Конечно, все это приводит к повышению тревожности в общественном сознании, что и фиксируют многочисленные социологические исследования, в том числе ежегодный мониторинг Института социологии НАН Украины. Согласно этому исследованию, в конце 2021 года тревога была одним из главных чувств, которое ощущали респонденты, когда думали о будущем Украины. Однако важным является и то, что рутинизация насилия, включая рутинизацию возможности полномасштабной войны, в итоге приводит к все меньшему реагированию общества на информационные атаки с разных сторон, возможные попытки манипуляции со стороны власти и субъектов международной политики. Проще говоря, это приводит к более интенсивному формированию «антихрупкости» по Нассиму Талебу. 

И в целом, как писал итальянский философ ХХ века Антонио Грамши, насилие (в нашем случае и на межгосударственном уровне) является последним аргументом и одновременно свидетельством утраты культурной гегемонии. В случае Украины — в том числе и на региональном уровне. Ведь угроза применения силы является свидетельством отсутствия иных средств. А отсутствие применения силы после угрозы ее применения приводит к все меньшему эффекту от дальнейших подобных угроз. Тем более по отношению к обществу, которое привыкло жить в перманентных кризисах, стабильной нестабильности, да и вообще особо не планирует свою жизнь дальше нескольких месяцев — от рядовых граждан до руководителей страны. 

Рутинизация насилия, локальных боевых действий и тем более возможности полномасштабной войны — не то, к чему стремится любое общество. Не стремилось к этому и украинское. Однако это — реальность, которая или уже стала, или постепенно становится привычной для значительной части граждан. Некоторые из них родились и уже пошли в первый класс, и другой жизни в Украине не застали.

Больше статей Александра Шульги читайте по ссылке.