Ирпень/Буча болит. Реквием по другу не преданному земле

Мне говорят, что это тоже ПТСР. Когда бомбы гудят внутри, разрывая в клочья мысли и слова. На поверхность в итоге ничего не выходит. Даже слезы, будто в аварийном режиме, собираются в каком-то доселе неизвестном отстойнике, охлаждая реактор психики, и не льются. Я заморожена.

Моя реальная война началась не в подвале на Науки, 69 в Киеве, где я провела первую неделю «спецоперации» орков по моему «спасению», а со звонка мужа: «Убили Сашу Зубенко. У Тани — осколочное ранение в голову».

Ирпень попал под массированные обстрелы с первых дней. Целые семьи по всему направлению Житомирской трассы на подступах к Киеву и новой дороги Буча—Ирпень—Киев оказались заперты в клетках своих частных домов, квартир и подвалов. Эти маленькие городки и поселки, включая Бородянку, Немешаево, Гостомель, Яблоньку… стали и остаются главным полем боя за Украину. Как разрывающийся от ракет Харьков, осажденный и бесчеловечно уничтожаемый Мариуполь, стертая с лица земли Ахтырка….

Кадры прямых попаданий крылатых ракет в жилые дома Ирпеня облетели весь мир. Как и разрушенный мост через реку Ирпень, под которым прятались от «заботы русского мира» тысячи мирных украинцев. Но путин убил Сашу еще до «зеленых коридоров» из Бучи, Гостомеля и Ворзеля, которые, к сожалению, так и не дотянулись до Ирпеня. Расстрелянный город третью неделю заблокирован.

После очередного разрыва ракеты в школе №2, что напротив многоэтажного дома Саши и Тани, он вышел в холл посмотреть, не попали ли осколки в газораспределительные коммуникации на этаже. «Мама стояла у открытой двери. Где-то раздался еще один взрыв. Посыпались стекла. Папа упал, — рассказывает сын Саши Максим, укачивая на руках двухмесячного Сашиного внука. — А дальше был кошмар. Мама сама вся в крови подползла к папе. Папа сказал, что не чувствует ног и что, наверное, он… умирает. Мама (а Таня — медик. — И.В.) распахнула его спортивную куртку. На месте сердца была большая рана…».

Таню получилось вывезти в Киев «скорой». Сегодня она вместе с внуком в безопасности, в Ивано-Франковске. У Тани больше нет ни мужа, ни дома — через несколько дней снаряд попал уже прямо в их с Сашей квартиру. Ее прикованную к постели маму, жившую этажом ниже, сначала забрали к себе прихожане в соседний храм, потом принял столичный дом престарелых. А Саша так и остался лежать в коридоре. Возле их некогда уютной квартиры, где мы столько раз пили домашнее вино на кухне и с высоты птичьего полета смотрели на вечерний Ирпень. Потом соседи сообщили, что перенесли его на цокольный этаж подъезда.

С тех пор я никак не могу выбраться с этого цокольного этажа, где свои последние дни на этой земле проводит наш друг. Я чувствую серость стен этого пустого пространства. Холод его цементного пола. Зияющую пустоту их когда-то теплого дома, на который Саша с Таней так долго собирали деньги. И его смиренное одиночество. Пока без Царства небесного…

С тех пор мы не прекращаем искать того, кто заберет Сашу. Сначала надеялись на семью Жени, что живет неподалеку. Он с соседями был готов забрать и похоронить Сашу. Но сейчас, в эти самые минуты Женя вместе с маленькой дочкой Машей и женой Оксаной сидит в подвале на Мира, 3-б. Двадцатый день. Вышел на связь за последние дни только пару раз. Сказать, что забрать Сашу не смог. И покинуть свой собственный Ад пока тоже не смог…

Потом появилась какая-то совсем юная девочка Рина, подруга дочери моей коллеги. Она в составе бригады волонтеров забирала «двухсотых» из Ирпеня. Ребята, получив от нас всю информацию (включая то, что тело целое, а не по частям), поехали за Сашей в первый день «зеленого коридора». Я выслала даже метку в гугле — Тургеневская 25-в, чтобы земная помощница Аида быстрее добралась до цокольного этажа. Но не получилось.

«Нас не пустили, но я передала информацию. Сегодня 200 не отдают. Эвакуация. Даст бог через пару дней…».

Через два дня Рина написала снова. Как и обещала.

«Туда никого не пускают. Оттуда только выводят. 200 никто не забирает. Это приказ. Ничего, ребята. Мертвым уже не поможешь. Потом однажды всех вывезут. Сейчас туда нет захода транспорта. Мост разрушен…».

Была еще одна группа волонтеров, которую я отследила в Фейсбуке. Созвонилась с ними через коллегу. Сегодня пришло от них смс: «Парень, который несколько раз туда прорывался, три дня как сам пропал в Ирпене. Сейчас ничего не сделать. Только хоронить на месте в братских могилах, а уже после войны делать эксгумацию и разбираться с фамилиями».

«Спасибо за попытку», — написал сын Саши в ответ на мое очередное страшное смс. Худое лицо этого мальчика со впалыми щеками и потухшим взглядом, на плечах которого в один миг оказались четыре женщины и младенец, всегда будет со мной.

Как и две руки моих вырвавшихся из Бучи родителей c обручальными кольцами, которых они сто лет не носили. Так они подготовились к самому страшному. Когда решили больше не спускаться в подвал. Там маме было плохо.

Как и горе моей бывшей соседки, с детьми бежавшей под обстрелами в последний день эвакуации с окраины частного сектора. Где ее старшая сестра осталась с парализованной мамой и русским танком во дворе.

Как и кадры видео братской могилы во дворе храма Бучи, мимо которого я столько раз ходила. 67 тел в черных полиэтиленовых мешках медики и работники коммунальных служб укладывали в вырытую по росту узкую траншею. Все, как мы видели на кадрах Второй мировой. Только теперь фашисты — другие.

Прости, Саша. Мы обязательно тебя заберем и все сделаем как надо.

P.S. Когда я поставила точку в этом тексте, мне написал Максим. «Папу сегодня похоронили. Напротив дома во дворе школы. Юрий Иванович с восьмого этажа — он в теробороне — и солдаты. Даже сделали салют, как офицеру». Царство небесное. Но я решила ничего не менять. Опубликовать, как написала. Сколько их еще наших родных и близких остались совсем одни, никем не найденные, не опознанные и не преданные земле на этой войне…

Больше статей Инны Ведерниковой читайте по ссылке.