Это нужно живым? Могилы павших становятся козырем в политической игре

«Мы пока только вырабатываем официальную позицию министерства». Именно так в здании на Михайловской площади в четверг прокомментировали появившуюся в СМИ информацию о том, что украинский МИД «выразил обеспокоенность» в связи с демонтажом в подмосковном городе Апрелевка памятника летчику Василию Пойденко, погибшему при обороне Москвы от гитлеровцев в 1941 году. Позже представители отечественного внешнеполитического ведомства уточнили: Киев обратился к министерству иностранных дел России с просьбой предоставить подробную информацию о правовых основаниях демонтажа памятника украинскому пилоту, о дальнейших планах и о действиях по его возможному восстановлению. При этом пресс-служба подчеркнула, что любая официальная позиция Украины возможна только после получения конкретной информации от российской стороны.

Хотелось бы надеяться, что украинская дипломатия будет принципиальной и потребует восстановления памятника. С тем, чтобы подобные инциденты не повторялись в будущем.

Это будет справедливо. По-человечески. В конце концов Василий Пойденко родился в Запорожье. А заботиться о живых соотечественниках и беречь память о погибших — священный долг любого государства. Если же украинская власть будет последовательной, это создаст важный прецедент. Ведь до сегодняшнего дня Россия считала себя едва ли не единственной защитницей мемориалов советских солдат, разбросанных по всей Европе — от Поволжья до Пикардии. Миссия эта исключительно почетная. И выглядела бы еще более благородной, если бы ей сознательно не пытались придать сугубо политический характер.

Мемориалы стратегического назначения

«Переносить 10 тысяч воинских захоронений и технически тяжело, и с моральной точки зрения некрасиво, и в историческом плане вредно. Потому что через десять лет мы не сможем доказать, что наши солдаты там были. Сейчас наши могилы подтверждают то, что мы освободили Европу. Не американцы, не англичане». Именно так — по-военному прямо — объяснил российским журналистам задачи стратегии «мемориального присутствия за рубежом» начальник Военно-мемориального центра ВС России Александр Кирилин.

Стратегия эта рассчитана, впрочем, не на одно десятилетие. И проводится, может быть, не так активно, как наступление на энергетическом фронте, но по-своему последовательно. Еще 22 января 2006 года Владимир Путин подписал специальный указ об увековечивании памяти погибших при защите отечест­ва. Несмотря на достаточно «общее» название, речь шла в первую очередь о «российских воинских захоронениях за рубежом». Показа­тельно, что опекать мемориалы, по замыслу президента, должен был не МИД, а министерство обороны. В мае нынешнего года на стол Пу­тину лег уже правительственный документ. С предложениями создать целую сеть специальных представи­тельств военного ведомства за границей. В это время уже вовсю кипели страсти вокруг таллинского «бронзового солдата», но формировать спецпредставительство в Эсто­нии российское правительство не пла­нировало. В списке стран, нужда­ющихся в особой опеке, значились Латвия, Польша, Германия, Чехия, Венгрия, Румыния и Китай.

В общем-то, ни для кого не секрет, что в Германии, например, с советскими мемориалами особых проблем нет — во всяком случае, содержатся они в образцовом порядке, чего не скажешь о большинстве захоронений в самой России, где каждый седьмой погребенный солдат и через шестьдесят лет после войны остается неизвестным. Но заботу о «собственных» кладбищах Москва считает своим внутренним делом, а вот опека над могилами соотечественников в Европе — не только моральным долгом, но и пресловутым «мемориальным присутствием», как бы двусмысленно это словосочетание ни звучало.

Двусмысленность подобной стратегии хорошо понимают в странах, которые имеют к России претензии. В той же Эстонии, например. И если официальная Москва считает «бронзового солдата» в центре Таллина не просто памятником павшим, но и свидетельством своего «присутствия», то точно так же начинают воспринимать его и местные политики. У старого поколения эстонских руководителей действительно хватало и такта, и здравого смысла не воевать с мемориалами. Представители новой генерации политиков, видимо, меньше заботятся о своей репутации за рубежом и потому готовы идти на обострение. Находятся даже люди, которые пытаются делать на конфликте деньги — один ушлый таллинский бизнесмен даже зарегистрировал торговую марку «бронзовый солдат». Но чем он отличается от политиков, использующих память о погибших в своих — не менее корыстных — целях?

Разумеется, манипуляций и передергиваний хватает с обеих сторон. Аргументы эстонских политиков, поясняющих, что, мол, памятники погибшим во всем мире стоят исключительно на кладбищах, а не в центре города, где голуби и пьющая молодежь, ездят троллейбусы и другой транспорт, не слишком убедительны. Могила неизвестного солдата в Париже находится прямо под Триумфальной аркой, в Риме — на Площади Венеции, лондонский кенотаф — посреди Уайтхола, мемориалы советских солдат в Берлине, Вене, Будапеште — в самом центре этих европейских столиц. Но вряд ли серьезными аргументами против перенесения памятника можно считать погромы на таллинских улицах или истерику, развернувшуюся в российских медиа. Впрочем, после того, что творилось в тех же СМИ после Евровидения, удивляться, похоже, уже ничему не приходится.

С Тынисмяги — на Холм Славы

Оказалось, правда, что и в Укра­и­не хватает желающих не просто спеть «Лаша тумбай», но и взять на вооружение эстонский опыт демонтажа «бронзовых солдат». В авангарде, как обычно в подобных случаях, Олег Тягнибок. Именно по его инициативе львовские депутаты срочно озаботились вопросом: не слишком ли много советских памят­ников осталось в столице «украинского Пьемонта»? Об инициативе лидера «Свободы» быстро узнала вся Украина, и не только она — постарались СМИ, да и сам Тяг­нибок раздавал комментарии весьма охотно. В конечном итоге львовский мэр Андрей Садовой таки подписал распоряжение о создании специальной комиссии. В документе нет никаких оценок и даже слов «советский» или «война», но миллионы зрителей и слушателей об этом не узнали, и уже практически уверены: во Львове готовятся к сносу (вариант — переносу) памятников советским солдатам. «Волшеб­ная сила искусства», как сказал классик совсем по другому поводу.

Конечно, инициативы радикалов всегда можно объяснить сугубо политическим расчетом. Именно благодаря откровенным провокациям они и собирают свои голоса на выборах. Но ведь дело не только и не столько в политической конъюнктуре. Очень многие украинцы не собираются голосовать за крайне правых, но при этом поддерживают действия эстонских властей и вполне искренне считают, что в Украине также стоит провести «люстрацию памятников». Как минимум — убрать с воинских мемориалов советскую символику.

Возможно, они просто недооценивают взрывоопасность подобных предложений. Не исключено, что просто не понимают, что проводить прямые параллели между пятиконечной звездой и свастикой (при всей схожести тоталитарных режимов) не совсем корректно, ведь звезда была символом Красной Армии, как, к примеру, тевтонский крест — немецкой, и в этом статусе оба символа практически без изменений унаследованы российскими вооруженными силами и бундесвером соответственно. Допускаю, что сторонники «очищения» просто не задумываются, чем придется в таком случае заменить звезды на памятниках не тризубами же (при всем уважении к национальному гербу). Но все это — лишь следствия более глубокой проблемы. Ведь, если быть откровенными, нужно признать: подобные рассуждения являются вполне логичным выводом из той схемы украинской истории, которая в последнее время стала едва ли не официальной государственной доктриной.

Согласно этой схеме, Украина три с половиной века была всего лишь оккупированной террито­рией, колонией Российской (Советской) империи, за освобождение от власти которой большинство украинцев боролось всю свою сознательную жизнь, а те, кто «сотрудничал с оккупационной властью», заслуживают исключительно осуждения как коллаборационисты и предатели. Схема достаточно стройная, но едва ли соответствует действительности. Скорее, это зеркальное отражение еще более фальшивой советской доктрины, авторы которой утверждали, что у украинцев не было в жизни большей мечты, чем «воссоединение с братским российским народом», а те, кто говорил о независимости, на самом деле предательски готовились продать родину чужеземным захватчикам.

Именно эта доктрина крепко засела в головах новоявленных «бор­цов с эстонским фашизмом» из ПСПУ и «Зубра», пикетировавших синхронно с российскими соратниками посольство Эстонии в Киеве. Поразительно, но радикалы с обеих сторон словно не замечают, насколько похожи их лозунги и методы политической деятельности. Хотя… вполне возможно, что речь идет не только о сходстве. Некото­рые СМИ уже обратили вни­мание на поразительную координацию действий львовских ультраправых и ультралевых. До­шло до того, что гирлянду на мемориале, расположенном на Холме Славы, неизвестные вандалы повредили непосредственно перед тем, как к памятнику приехал лидер местных коммунистов — для того, чтобы дать интервью российским журналистам.

Право на память

Украинская история — намного сложнее, чем пытаются представить политики. В ней были и угнетение, и борьба за независимость, но и стремление — особенно со стороны политической, военной, экономической и культурной элиты — интегрироваться сначала в структуру Российской империи, а затем — Советского Союза, сделать его «своим» государством при сохранении национальной самобытности. Возможно, сейчас такая цель кажется иллюзорной, но мы рассуждаем об этом как люди, живущие в независимом государстве, которого в позапрошлом веке просто не существовало. Тогда положение Украины напоминало статус Шотландии в составе Британии или Каталонии в составе Испании. Конечно, степень подчиненности была большей и методы управления более централизованными и даже жестокими (Британия вообще не знала ничего похожего ни на российское самодержавие, ни на советский тоталитаризм), но и цари, и генсеки стремились скорее устранять барьеры, а не устанавливать их. Миллионы украинцев были вполне лояльными российскими поддаными и советскими гражданами, нисколько не ощущая себя колонизированным народом. Скорее, наоборот. Зауралье и другие «окраины» украинцы колонизировали вместе с русскими, иногда даже активнее их.

Разумеется, все это не оправдывает, скажем, закрепощение украинского крестьянства Екатериной ІІ или валуевский указ, не говоря уже о голодоморе и других преступлениях коммунистического режима. Но жертвами этих преступлений становились не только украинцы, и преследовали их не только за стремление к независимости. Возможно, для кого-то это прозвучит как крамола, но мне почему-то кажется, что национальное государство с названием Украина на самом деле не было «извечной мечтой» большинства жителей нашей страны. Большинство украинцев не стремилось к этому даже в начале прошлого века. А многие приняли независимость уже после 1991 года. Правда это или нет, а если правда — плохо это или хорошо, — можно спорить (желательно, без лишних эмоций, которые только мешают выяснению истины), но об одном можно сказать точно — украинцы в этом не уникальны. Те же эстонцы заговорили о самостоятельном государстве только в двадцатом веке. Но это никак не отменяет их нынешнюю независимость и не подрывает основы нашей самостоятельности в будущем. Нация уверенно стоит на ногах не тогда, когда стыдливо умалчивает об отдельных страницах собственной истории или лихорадочно переписывает ее каждый раз, как только меняется конъюнктура, а когда осознает ответственность за все, что с ней происходило, без изъятий и купюр, и видит в прошлом прочную основу настоящего.

Поэтому нет ничего удивительно­го в том, что большинство тех, кто шестнадцать лет назад голосовал за независимость, совершенно не смущают пятиконечные звезды на воинских мемориалах. Потому что их отцы и деды действительно воевали под красным знаменем. И не сты­дились этого. Воевали не за Сталина или партию большевиков. За Родину. Для них война 1941—1945 годов не просто часть Второй мировой, но и Великая, и Отечественная. И памятники павшим на той войне — это часть их личной истории. Лезть в которую без разрешения не позволено никому.

Разумеется, были на той войне и люди, воевавшие под другими знаменами. В том числе — и под красно-черными, и желто-голубыми. Им тоже нужно ставить памятники. В первую очередь там, где они воевали. Но не вместо и не за счет тех, что уже стоят в честь советских солдат. И примирение, о котором так часто говорят с высоких трибун политики, возможно. Но не по приказу. В этом нет никакой политики. Люди, для которых 9 Мая навсегда останется Днем Победы, живут по обоим берегам Днепра, и на выборах они голосовали за совершенно разные партии — от Партии регионов до БЮТ.

Возможно, таких людей меньше в Галичине и на Волыни. Взгляды жителей западных областей гораздо ближе к настроениям в балтийских государствах. Но вряд ли они смогут переубедить жителей всей остальной Украины. Поэтому лучше уже сейчас искать компромисс. Основой которого вполне может стать признание того, что каждый имеет право на свою правду. А все павшие — на память.

* * *

Василий Пойденко погиб осенью 1941 года. По свидетельству очевидцев, во время последнего боя ему удалось вывести из строя четыре немецких самолета, но силы были неравными, и его сбили. Истребитель упал в лесу неподалеку от станции Апрелевка и был обнаружен только 25 лет спустя. Имя летчика установили по номеру ордена Красного Знамени. Похоронили Пойденко на родине, в Запорожье. А на месте гибели установили памятник. В виде сломанных крыльев.

В мае 2007-го монумент сне­сли — чтобы расширить улицу, названную… именем героя. По иронии судьбы эта улица к тому же является участком шоссе Москва—Киев. После того как разгорелся скандал, руководитель местной администрации пообещал восстановить памятник на новом месте. Но до вчерашнего дня остатки сломанных крыльев лежали просто в придорожной канаве.

Павшие больше полувека назад защитить себя уже не могут. За них заступаются правительства, президенты, государства. За таллинского «бронзового солдата» — Россия. Василия Пойденко, будем надеяться, возьмет под защиту Украина. Не превратить бы только заботу о памяти в очередную политическую кампанию. Когда вспыхнул скандал вокруг мемориала на Тынисмяги, украинский МИД — после небольшой паузы — заявил, что считает демонтаж памятника «внутренним делом Эстонии». Я очень хочу ошибиться. Но боюсь, что уже знаю, как ответят Киеву россияне.