Садоводы гроздьев гнева

Нынешний экономический спад сравнивают с Великой депрессией 20—30-х годов прошлого века, затронувшей промышленно-развитый и аграрно-отсталый мир и приведшей США к 25% безработицы, падению промышленного производства более чем в два раза и обвалу цен на недвижимость. Предрекают социальные бедствия, подобные картинам из романа Дж.Стейнбека «Гроздья гнева». Методы оздоровления экономики перекраивают на современный лад, не всегда учитывая, что новая депрессия имеет ряд отличий.

Во-первых, Великая депрессия была первым крупнейшим разочарованием в «невидимой руке» и послужи­ла полигоном испытания методов вме­шательства государства в рынок. Сейчас даже крайние либералы перестали видеть в государстве лишь «ночно­го сторожа» и ждут от правительств еще более решительных действий.

Во-вторых, Великая депрессия была разорительной для богатейших экономик. Теперь появились «новые чемпионы» — страны, отколовшиеся от мира бедности и вставшие на путь догоняющего развития: Индия, Ки­тай, в какой-то степени Россия. Кризис поймал их на взлете. Быстро­рас­тущие экономики еще не решили воп­росы стабильности, социальной защищенности, финансовой безопасности. Не закончили институциональную трансформацию. Сжатие ведущих экономик означает для них потерю рын­ков при отсутствии каких-либо ком­пенсаторов. Поэтому им суждено адсорбировать самые трагические пос­ледствия мировой депрессии. С другой стороны, на выходе из кризиса для них откроются новые горизонты.

В-третьих, после Великой депрессии стала беспрецедентной мобильность капиталов. Перенос трудо- и ресурсоемких производств в «третий мир» обеспечивал транснациональным корпорациям (ТНК) рост конку­рентоспособности производств даже без технологических инноваций. Это вызвало конвергенцию экономического развития. Бедные, но открытые экономики получили приток инвести­ций и ускорили рост. Безуслов­ный плюс. Однако ТНК, дотируемые дешевой и бесправной рабочей силой «тре­тьего мира», допустили перепроизводство, выдаваемое за марш «по высокогорному плато процветания».

Кроме того, появилась новая группа риска — малые открытые экономики. Уход внешних инвесторов приводит их в глубокий нокдаун. Из-за глобализации распространение кризиса теперь подобно эпидемии. Но найти золотую середину между изоляцией и открытостью рынков не может ни одна страна.

В-четвертых, конвейерную экономику периода Великой депрессии сменила волна инноваций. Ее следствие — появление постиндустриального мира, исповедующего другие ценности: ресурсосбережение, приоритет информации над материальными благами, самоограничение потребностей. Что должно было стать защитой от кризисов.

Однако на раннем этапе постиндустриализации произошло иное. Рост «новой» экономики стартовал в отраслях «хай-тек» и вызвал еще более бурный подъем в сфере услуг, кре­дитования и финансового посредничества. Экономика деривативов, бирж и хедж-фондов поставила в полную зависимость реальный сектор. Вызвала искажение (часто осознанное) информации: в ценах, рейтингах, отчетах. Возник не просто спекулятивный бум, а глубокие струк­турные диспропорции — ненужные мощности и лишние рабочие места.

Гиперактивность «новой» экономики привела к небывалому надуванию пузырей. Вскрытие маленькой их части уже послужило детонатором рекордного кризиса. Вскрытие остальной, по мнению отдельных экспертов, приведет к разрушению мировой финансовой системы.

В-пятых, нынешнюю кризисную ситуацию часто интерпретируют, как основанную не только на ошибках, но и на злонамеренном расчете. Считается, что А.Гринспен понимал, что к чему, когда он, оправдываясь поддерж­кой конкурентоспособности финансовых институтов, в течение 18 лет на посту главы ФРС проводил политику дерегулирования банков. В результате были устранены «искусственные» барьеры между банковским капиталом и фондово-брокерским бизнесом. Открылся поток кредитования и спекуляций в сфере ипотеки, хедж-фондов, маржинальной торговли (когда брокеры, располагая лишь 10% от суммы сделки, заключают многомиллионные контракты). При «разумном», как говорил А.Гринспен, росте рисков.

Рынок инструментов секьюритизации достиг глобальных масштабов. Эти токсичные активы перестали быть проблемой балансов нью-йоркских банков. Упакованные в пулы, они многократно продавались в глобальной финансовой сети. Финансовый сектор США сделал из глобальной экономики своего заложника. И теперь по принципу «to big to fail» (слишком крупный для банкротства) весь мир должен отрабатывать его убытки.

Такие особенности новой депрессии формируют карту стратегических альтернатив, на которой правительства и международные организации пытаются отыскать маршрут выхода из кризиса. В дискуссиях о ситуации, в том числе в выступлениях на экономическом форуме в Давосе, звучали призывы найти разумные компромиссы — между усилением государственных институтов и регуляторов, с одной стороны, и свободой рынка — с другой. Между изоляционизмом и открытостью, глобализацией и регионализацией, развитием постиндустриального мира и возвратом инвесторов к экономике «фундаментальных ценностей».

Российская фундаментальность

Россия последовательна в воссоздании сильного государства. Ученые и правительство (Е.Ясин, А.Кудрин, А.Жуков) обосновывают стратегию России. Это — мобилизация ресурсов на преодоление отсталости и модернизация инфраструктуры. Усиление роста ВВП и быстрое достижение границы передовых технологий, за которой находится уже постиндустриальный уклад. Прорыв основан на роли государства как старшего партнера бизнеса. Развитие демократических институтов и конкурентной среды возможны после модернизации экономики и достижения высоких доходов на душу населения.

В этой логике кризис ничего не меняет. «Это не повод, чтобы пересматривать наши стратегические планы», — заявил В.Путин. Предложенный им антикризисный план предусматривает дальнейшее проникновение государст­ва в экономику. Для борьбы с кризисом резервируется примерно 300 млрд. долл. Цифра, практически равная бюджету России. Валютные резервы РФ, составлявшие в конце 2008 года 450 млрд. долл., уменьшились до 380 млрд. долл. (на 6 марта с.г.) и продолжают таять.

Суть антикризисного плана говорит о следующих намерениях.

Во-первых, на фоне падения рынков акций защитить стратегические объекты от недружественных поглощений. Не допустить увеличения иностранного банковского капитала, проведя рекапитализацию национальных банков.

Во-вторых, обеспечить «целями и задачами» спасаемые российские банки. Получив ресурсы (стабилизационные кредиты либо депозиты госкомпаний), банки будут кредитовать указанные чиновниками проекты.

В-третьих, недопущение дефолтов компаний, имеющих зарубежные кредиты. Сумма в 50 млрд. долл. выделена для рефинансирования бизнеса через Внешэкономбанк. Среди претендентов на рефинансирование много привлекательных компаний. Конт­роль государства над ними существенно вырастет (через Внешэконом­банк, глава набсовета в котором — сам В.Путин).

Кроме того, предложено защитить машиностроение и сельское хозяйство путем протекционистских мер, обеспечить данные отрасли госзакупками. Снизить налоговую нагрузку на экономику, в том числе за счет сокращения налога на прибыль (с 24 до 20%) на 35 млрд. долл. Предоставить нефтяникам налоговые льготы на 2009 год — суммарно на 14 млрд. долл. Ограничить рост тарифов естественных монополий.

В идеологии антикризисных мер, заявленных правительством России, — поддержка реальной, фундаментальной экономики. Намечаются также точечные инвестиции в приоритетные объекты и отрасли (поручено создать список 300 таких объектов), обширные социальные программы.

Однако детали плана Путина говорят о несколько иной пропорции распределения. Вместе с указанными 50 млрд. долл, выданными ВЭБу, финансовый сектор «выпил» и перевел за рубеж не менее 200 млрд. долл. — больше половины антикризисного бюджета. А что же для фундаментальной экономики? 2 млрд. долл. на дополнительные госзакупки, 2 млрд. долл. на ипотеку, 1,5 млрд. долл. для ВПК и еще по мелочам.

Критики заявляют: говоря о поддержке фундаментальной экономики, власти в первую очередь латают дыры виновников кризиса — банковского сектора, поддерживают вывоз капиталов и спекуляции. Оправдываются такие действия спасением вкладчиков. Видный российский экономист М.Ха­зин считает, что вразумить правительство сложно, так как его мышление зашорено западной либерально-финансовой моделью. Учитывая глубину кризиса и потери бюджетов при цене на нефть, упавшей ниже 50 долл. за баррель, резервы и бюджет могут не дотянуть до нуждающихся отраслей и социальных программ (ЕБРР считает, что резервы закончатся в 2009 году). Включив печатный станок и ослабляя рубль, можно давать экономике определенные ресурсы роста. Но это противоречит задаче превращения рубля в крепкую региональную валюту.

Американская щедрость

В стране, склонной к гигантомании, бюджет антикризисных мероприятий тоже самый большой в мире — 700 млрд. долл., предусмотренных прошлогодним планом Г.Полсона для скупки государством проблемных активов. Из них 350 млрд. долл. с 2008 года уже раздают банкам.

Как и в России, предоставление помощи финансовому сектору происходит в первую очередь. Однако в США оно подкреплено передачей в государственную собственность привилегированных акций финансовых институтов. Предусматривается рост дивидендов по ним с 5 до 9% (за шесть лет), что должно стимулировать обратный выкуп акций эмитентами.

Б.Обама представил сенату собственные меры стимулирования экономики ценой в 787 млрд. долл. Это — выполнение предвыборных обещаний: поддержка эмигрантов и пенсионеров, снижение налогов для среднего класса, кредитование домохозяйств, альтернативная энергетика, рост страхования здоровья и повышение безопасности в портах. То есть меры в основном популистские.

Новый американский президент рассчитывает компенсировать бюджетные дыры, увеличив налогообложение сверхдоходов крупного бизнеса, в частности нефтяного. Правда, из-за кризиса вероятность компенсации невысока.

В реальном секторе всего 15 млрд. долл. субсидий получат автомобилестроители. Счет, как и в России, 10:1 в пользу банков. Но, в отличие от России, экономика США имеет именно такую структуру: ее реальный сектор составляет менее 10%.

Источник щедрости — долги перед миром. Миллиарды Г.Полсона плюс потери бюджета от спада ВВП и снижения налогов, плюс амбициозные планы Б.Обамы в общей сложности увеличат государственный долг США на 2—3 трлн. долл. (сейчас — 11 трлн. долл., что превышает 77% от ВВП 2008 года).

По собственной инициативе США, как и Россия, менять стратегию не собираются. Для монополии на эмиссию мировой валюты важно любой ценой защитить стабильность доллара, спасти объемы виртуальной экономики, сохранить оценку капиталов нью-йоркских банков, страховых компаний и пенсионных фондов, вложенных в сомнительные активы. Эта стратегия США не конфликтует, а наоборот, поддерживается игрой других мировых дер­жав. Китай, Япония, Россия и ОАЭ (держатели основных долларовых резервов) не готовы к падению гиганта (принцип безнаказанности наиболее крупного игрока). Солидарна и Европа, связанная экспортом с США.

Американские монетарные власти пытаются управлять развитием событий. Однако надолго ли управляемый кризис? Некоторые эксперты (М.Ха­зин, «Неокон») считают, что нет.

Между инфляционным и дефляционным сценариями правящая элита США сделала выбор в пользу первого. Этот выбор требует для преодоления спада накачивать экономику долларами. В геометрической прогрессии растущий разрыв между денежной массой и товарным наполнением не выливается в падение курса доллара лишь по причине упомянутого мирового консенсуса.

Несмотря на водопад долларов, обеспеченный нынешним главой ФРС Б.Бернанке, восстановить ликвидность экономики не удается. Кризис доверия приводит к вымиранию целых популяций финансовых инструментов (CDS, CDO, CMO) и сверхглубокому падению рынков (дефицит ликвидности при­водит к выставлению на продажу активов по заниженным ценам, а падение цен на активы — к дальнейшему сни­жению ликвидности рынков, круг замыкается). Cамопроизвольно развивается дефляционный сценарий: совокупный спрос, производство и занятость падают. Но ФРС продолжает курс, покрывая убытки одних финансовых пирамид за счет построения новых.

В феврале 2009 года министр финансов Т.Гейтнер анонсировал новый план спасения банков и экономики ценой в 1,5 трлн. долл. Все это попросту оттягивает дефолты. Адекватность же дефляционному сценарию требует остановки печатного станка, фиксации убытков у множества компаний и проведения банкротств, а также перехода к жесткой денежной политике для удержания рубежей доллара. Что неизбежно вызовет «перезагрузку» мировой финансовой системы и потерю до 40% совокупного спроса в США, а значит, и в странах-экспортерах. Мировая экономика окажется в «мясорубке» глубочайшего кризиса, более жестокой, чем в 1929 году. Такие события могут случиться, готовятся власти США к ним или нет.

Китай и Европа: из игроков второго плана в главные герои

То, что Россия и США воспринимаются как ведущие борцы с кризисом, не совсем справедливо по отношению, в частности, к Китаю с его 4,5 трлн. долл. ВВП и самыми крупными золотовалютными резервами — около 2 трлн. долл. Впрочем, длительный и дра­матический кризис может развернуть ситуацию. Но пока до этого далеко.

Сейчас, сосредоточившись на преодолении кармы «мировой дешевой сборочной фабрики», Пекин занялся проблемами внутреннего рынка, инфраструктуры и индустриализации. Здесь стремятся избежать социальных драм, которые уже назревают в регионах-экспортерах, где локальная безработица достигнет 60—80%.

Китай уже обнародовал антикризисный план до 2010 года. Цена вопро­са — 586 млрд. долл. (80% госбюджета). Цифра не впечатляет. Возможно, не меньшую сумму КНР планирует (не публично) вложить в приобретение по миру дешевеющих в ходе кризиса активов, в том числе земельных ресурсов.

Антикризисные меры напоминают рузвельтовские начинания: прокладка дорог, железнодорожных магистралей, строительство аэропортов, создание городских территорий, реконструкция электросетей. Включая поддержку базовых отраслей экономики, в частности, строительства, металлургии, угледобычи. Коммунис­тическая партия не забыла о строительстве школ, больниц и субсидиях бедным. Источниками финансирования служат бюджеты (государственный и местные) — 40%, государственные и частные инвестиционные фонды — примерно 60%.

Итак, стратегия Китая — в ответ на сокращение внешних рынков переключиться на внутренние задачи. Не первый раз в истории Востока вынужденный изоляционизм позволит мобилизовать резервы для роста, и тогда за пять-семь лет Китай перейдет от догоняющего развития, основанного на заимствовании технологий, к их созданию, вероятно, обогнав Россию.

При этом Китай не обременен проблемами финансистов. Банков, замеченных в спекуляциях, здесь немного, финансовый сектор строго регулируется. Доля государственного капитала в банковском бизнесе высока. Ослабляя денежную политику (скорее для экспортеров, чем для финансового сектора), китайцы плавно понижают курс юаня (на 3% с декабря 2008 года). Народный банк Китая поощряет банки не только кредитовать госпрограммы, но и пополнять оборотные средства предприятий.

Помимо валютных резервов сбере­жений, не менее важный ресурс Китая — планомерность. Индика­тивное планирование — то, что нужно для преодоления кризисов, и то, чего Европа добивается годами. Здесь изобретать велосипед не приходится: планомерность является частью администрирования китайской экономики. Поэтому Китай стратегически подходит к обеспечению роста экономики сырьем и энергоресурсами. Теперь он объявил о новом приоритете — обеспечении продовольствием.

Объединенная Европа тоже имеет мощный экономический потенциал. ВВП — около 9 трлн. евро. Сово­купный внешний долг — не более 60% ВВП. Виртуальная экономика и отложенные банкротства несколько меньшие, чем в США (есть, однако, мотивированное личным интересом мнение Д.Сороса, что из-за «токсичных» активов банков Старого Света евро не переживет кризис).

Впрочем, никто не отрицает существования причин для беспокойства. Конечно, концентрация «токсичных» бумаг в зоне евро не больше, чем в США и Англии. Однако европейские банки стали заложниками другой проблемы — быстрорастущих рынков, куда вложили около 5 трлн. евро. Со­размерные убытки наступят в случае дефолтов в странах-заемщиках, таких, как Греция, Португалия, страны Восточной Европы, в том числе Украина.

Есть у Европы и еще одна боль — скрытый сепаратизм. Заявления Н.Саркози, что «Европа едина и выступает как одно лицо» в борьбе с кризисом, воспринимаются с горькой иронией. Европа слишком разная. Различен удельный вес банков, экспортеров, сельского хозяйства. Часть Старого Света понимает, что ослабление евро необходимо. И что «кредитное окно» для стран Восточной Европы следует оставить открытым, иначе всей европейской банковской системе грозит катастрофа (министр финансов Австрии Й.Прёлл). Иные же из личных соображений выступают против этого. Расходятся и в оценках поддержки национальных экономик. Жалким подобием компромисса является минимальный (по сравнению с указанными выше) антикризисный бюджет Евросоюза — 150 млрд. евро, или 1,5% от ВВП.

На фоне кризиса европейцы пытаются развивать геополитические амбиции. В ноябре 2008 года на саммите «большой двадцатки» это выражалось в требованиях перестроить работу финансовых систем и мировых финансо­вых организаций, сделать их более прозрачными, сместить приоритеты МВФ и ВБ с интересов США на другие страны. Участники заседания «двадцатки» договорились о «поддерж­ке денежной политики в соответствии с внутриэкономическими условиями». Что для европейцев значит — не оставаться белой вороной и не прене­брегать эмиссионной накачкой экономик.

Все перечисленное говорит лишь о стремлении крупнейших игроков обойтись косметическим ремонтом глобальной финансовой системы, избежав глубоких структурных реформ мировых институтов и собственных хозяйств. То есть на вооружение берутся старые методы времен Великой депрессии, но в новой обертке. При этом антикризисная риторика лидеров, затрагивающая проблемы глобализации и «новой» экономики, расходится с делами. Что подтверждается на примерах большинства рассмотренных планов. И поощряет ставшие уже традиционными мрачные прогнозы экспертов.

Отдельные выводы для Украины

1. Все крупнейшие экономики больше рассчитывают на собственные силы, чем на внешнюю помощь. Тем более на критикуемые глобальные фонды. Страны с долларовыми резервами нещадно их расходуют.

2. Ведущие игроки усиливают протекционизм и закрытость национальных экономик, в том числе от внешних инвесторов. Хотя и заявляют обратное.

3. У борцов с кризисом существует общее правило — распределять помощь между финансовым и реальным секторами экономики в пропорции 10:1.

4. На фоне астрономической эмиссии долларов другие (не США) страны не отстают, активно используя эмиссию (Россия с начала кризиса «допечатала» 35% наличных, Евросоюз — около 20%) для стимулирования спроса и поддержки ликвидности, а девальвацию — для удержания конкурентоспособности экспорта.

5. Все без исключения снижают налоговое бремя для населения и отчасти — для корпоративного сектора.

6. Упомянутые государства усиливают регуляторную политику и вмешательство в дела приватного бизнеса, не полагаясь на «невидимую руку». Регулируют ценообразование, чтобы тормозить инфляцию. Пытаются направлять эмиссионные потоки на приоритеты экономической политики.

7. Мировые лидеры признают, что коррупция есть даже у них. Тем не менее, доказывая, что в период кризиса государственный сектор эффективнее частного, расширяют его путем национализации.

8. Практически по всем перечисленным направлениям Украина, похоже, поступает наоборот.