Этот термин возник в конце 1980-х, на сегодняшний день есть несколько вариантов его трактования, которые можно разделить на две группы: понимание его как элемента политики национальной безопасности и трактование как элемента экономической политики, в сущности, как современного варианта экономического национализма.
Независимо от варианта толкования, признаки технонационализма следующие:
- государство рассматривается как участник конкурентной борьбы, в которой технологический уровень является решающим фактором. Это касается не только авторитарных стран, но и либеральных демократий. Технологическая конкуренция рассматривается не на уровне бизнеса, а на уровне государственной политики. Технонационализм признает, что владение технологиями и создание собственных технологий являются национальным приоритетом, залогом национальной безопасности и процветания;
- технонационализм не означает какой-либо закрытости от мира, наоборот, он использует глобализацию, потому что в эпоху глобализации невозможна политика экономического национализма наподобие американского протекционизма ХІХ ст., защита внутреннего рынка простыми средствами протекционизма приведет к технологическому отставанию. Технонационализм как прагматическая политика является смесью экономического национализма и глобализованной рыночной экономики.
Самым известным примером технонационализма является китайская 15-летняя Национальная программа научного и технологического развития, обнародованная в 2006 г. Китайское государство раньше тоже уделяло внимание науке, но это внимание было направлено на фундаментальную науку и образование, а не на технологические разработки. В 1980–1990-х годах экономика Китая росла на базе иностранных технологий, технологическое отставание и зависимость страны стали очевидными и опасными.
Открытие рынка для прямых иностранных инвестиций (ПИИ) не принесло желательного притока новейших технологий, потому что поток ПИИ был направлен в трудоемкие производства, не нуждающиеся в новых технологиях. Программа констатировала отставание научно-технического развития Китая от стран Запада и невозможность приобрести на рынке критически важные технологии.
На основании этих аргументов Программа определила необходимость технологического развития Китая. Вместе с тем программа признала плохой менеджмент в научно-технической сфере, из чего следовала необходимость сотрудничества в этой сфере со всем миром. Университеты и исследовательские институты Китая поощрялись к созданию совместных лабораторий с иностранными коллегами и исследовательских центров за границей, а транснациональные корпорации - к созданию исследовательских центров в Китае.
Среди секторов, развитие которых было определено приоритетом в программе, под номером один стояла энергетика. Развитие возобновляемой энергетики в Китае в ХХІ ст. можно считать одним из примеров реализации политики технонационализма, поэтому есть смысл рассмотреть его подробнее (Kennedy, Andrew B. China's Search for Renewable Energy. Pragmatic Techno-nationalism. - Asian Survey, Vol.53, Number 5. University of California, 2013).
В 2005 г. возобновляемая энергетика в Китае была представлена в основном гидроэнергетикой, исчерпавшей перспективы развития, а другие ее виды находились в зачаточном состоянии. Самой развитой из них была ветроэнергетика с установленной мощностью 2 ГВт, что составляло менее 2% мощности ГЭС. Через семь лет в Китае было установлено 63 ГВт ВЭС, и Китай вышел на первое место среди стран мира по этому показателю. За эти годы не только выросла мощность ВЭС, но и было создано собственное производство ветротурбогенераторов (ВТГ).
Для поддержки возобновляемой энергетики Пекин ввел требование, чтобы 50% компонентов ВТГ были произведены в Китае. Иностранные производители организовали производство компонентов ВТГ на китайских заводах по технологии западных компаний. Эти заводы стали поставщиками для местных производителей ВТГ.
Более того, некоторые китайские производители покупали полностью технологию и конструкторскую документацию на немецкие ВТГ и производили их на немецком уровне качества, но дешевле. Уже в 2010 г. китайские производители изготовляли приблизительно половину всех ВТГ мира, и если в 2004-м 75% установленных ВТГ были импортными, то в 2010-м доля импорта упала до 15%.
Хотя требование местной составляющей под давлением администрации Обамы отменили, но на момент его отмены новая отрасль экономики Китая уже была создана. Кроме того, с 2009 г. в Китае в государственных закупках преимущество предоставляли китайским или лицензированным в Китае новым технологиям, в том числе в ветроэнергетике.
Если сравнить с политикой местной составляющей для ВТГ, которая в 2010 г. была введена в Украине, то отрасль производства ВТГ у нас не возникла, потому что только один завод в Краматорске стал собирать ВТГ из немецких и китайских компонентов. Очевидная причина - размер рынка: украинский рынок ВТГ составляет 1–2% от китайского, поэтому неинтересен для производителей. А производство ВТГ на экспорт пока что является непреодолимой задачей даже для китайцев.
Здесь в наличии типичные проблемы политики импортозамещения. Производство ВТГ в Китае было создано для замещения импорта, то есть ему были искусственно созданы благоприятные условия на внутреннем рынке. А когда темпы роста ветроэнергетики после 2015 г. в Китае замедлились, даже лучшие из китайских производителей не были готовы к работе на мировом рынке.
Совсем другая картина в солнечной энергетике. Рост здесь был еще большим, чем в ветроэнергетике (установленная мощность СЭС выросла в 100 раз за десять лет), но производство было ориентировано не только на внутренний рынок, но и на экспорт. На сегодняшний день в топ-10 мировых производителей солнечных панелей китайские компании занимают семь мест.
Китайская конкуренция уничтожила производство фотоэлектропреобразователей (ФЭП) и солнечных панелей в ЕС. Если в производстве ВТГ произошло разделение мирового рынка: западные компании почти отсутствуют на китайском рынке, а китайские компании - на мировом, то в производстве ФЭП и солнечных панелей возникла экономическая война развитых стран с Китаем, потому что китайские производители и экспортеры захватили более половины мирового рынка.
В 2011 г. в США началось антидемпинговое расследование против китайских производителей, которых обвинили в нечестной конкуренции за счет льгот, предоставленных государством. В 2013 г. аналогичное расследование провел ЕС и наложил на китайский экспорт антидемпинговые тарифы. Но Китай на уступки не пошел, а начал расследование против американских и европейских производителей сырья для ФЭП - кремния высокой чистоты. В ответ администрация Трампа ввела антидемпинговую пошлину на солнечные панели, поэтому в 2018 г. в Китае начали закрываться заводы по производству ФЭП и панелей.
Но огромные китайские заводы просто обвалили цены мирового рынка. Одновременно возник значительный излишек мощностей производства солнечного кремния, ФЭП и панелей. В условиях падения цен и наличия избыточных мощностей выжить могли только сильнейшие, а ими оказались именно китайские производители, с новейшими технологиями и государственной поддержкой.
США и ЕС с опозданием отреагировали на государственную поддержку солнечной энергетики в Китае. Китайцы очень удачно использовали ситуацию, потому что против санкций были американские и европейские поставщики технологического оборудования и кремния высокой чистоты, для которых Китай стал крупнейшим в мире рынком.
Какие выводы из этого для нас? В отличие от аграрно-сырьевых экономик, которыми были Корея или Китай, у нас был в прошлом период индустриального развития с присущим ему научно-технологическим сектором. Деиндустриализация уничтожила большую его часть, но не добила окончательно. В Украине есть шанс возродить инновационные процессы, ответить на вызовы времени собственной политикой технонационализма.
Кроме того, нам надо решать задачу роста в условиях значительных военных расходов, что возможно только за счет высокотехнологического производства. К сожалению, научно-технической политики в Украине как не было, так нет и по сей день, о чем поговорим в следующей статье.