ЖАЖДА ГАРМОНИИ

- И в кого он такой пошел, наш Владимир,- улыбалась мать,- тихий, словно девушка. Все о чем-то мечтает. И рисует...

Отец мальчика, Лука Боровик, учил сына рисовать, он был довольно известным в Миргороде художником. Сыновья Луки Боровика еще с детства тянулись к кисти. Горницу в их доме украшал портрет популярного в те годы писателя и философа Дмитрия Ростовского-Туптала. Подростком Владимир увлекался его произведениями. Он привык о всем расспрашивать отца.

- Папа, а почему у нас в доме нет ни твоего портрета, ни дедушкиного?

- Тебя заинтересовали портреты в горницах казацкой старшины? Людям, которые вели в бой казачество, есть чем гордиться. Вот и рисуют на портретах не только лица, но и роскошное оружие, парчовые одежды, клейноды, личные гербы, добытые в боях драгоценности. Эти портреты, сынок, словно грамоты, в которых перечислены подвиги и доблести казацкого рода.

Однажды Владимир с братьями решили посмотреть на возведенный в Сорочинцах гетманом Данилой Апостолом храм и его прославленный иконостас, в создании которого принимал участие их отец Лука Боровик. Мечтательно рассматривал Владимир нарисованные пейзажи, которые служили фоном для нескольких икон. Они напомнили ему родные, знакомые ландшафты. Поразили скорбные лики ангелов. Образы, подобные тем, что мы видим на сорочинском иконостасе, почитатели творчества Владимира Боровиковского замечают на его картинах и иконах, которые он рисовал для многих церквей Украины, России, Белоруссии на протяжении всей своей жизни.

В поместье черниговского губернатора Милорадовича что ни день, то гости, например, Василий Васильевич Капнист. За колючие сатирические стихотворения его выслали из Петербурга в Украину. Милорадович пригласил в гости и молодого художника из Миргорода Владимира Боровиковского.

Как-то раз Василий Васильевич увидел у художника старое издание «Переписки Дмитрия Ростовского со Стефаном Яворским». Владимир Лукич прочитал вслух отрывок: «Очища не по-прежнему глядят, а ручище пишущее дрожит...» Капнист залился звонким смехом. Однако, увидев, как Боровиковский стиснул любимую книгу, Капнист мгновенно смолк.

И удивительная вещь, нежный, застенчивый Боровиковский и резковатый хохотун Капнист быстро нашли общий язык.

В Украине готовились к пышной встрече императрицы Екатерины ІІ. Капнист, который принимал участие в проведении празднества, привлек Боровиковского к украшению кременчугского дворца. Тут должна была остановиться царица. Капнист подсказал художнику и сюжет панно: Петр в образе пахаря на государственной ниве, а Катерина ІІ - сеятель на ней.

Императрице панно понравилось. Этого было достаточно, чтобы перед неизвестным художником открылся путь в Петербург, в Академию искусств. В 1788 году поэт и художник вместе приезжают в столицу. Василий Васильевич вводит своего друга в кружок Николая Львова. Там Боровиковский знакомится с Дмитрием Левицким, своим будущим учителем и наставником. Украинское землячество с радостью принимает в свой круг молодого художника. Им заинтересовался и известный меценат Безбородко, казак-вельможа.

Как-то в дружеской беседе Левицкий, улыбаясь, сказал Владимиру Лукичу:

- Нам приходится рисовать портреты не только тех, кого уважаем и любим. Заказ есть заказ. Вот вам мой совет - пользуйтесь принципами натюрморта. Ведь предметы так много говорят о тех, кому принадлежат...

Начинается белая полоса в жизни художника.

Ближайшего соратника императора Павла - Александра Куракина -современники прозвали «бриллиантовым князем», а Державин - «павлином». Один из самых известных портретов Куракина был написан Владимиром Боровиковским. По желанию вельможных заказчиков портретист блестяще, с неслыханной в отечественном искусстве виртуозностью и вкусом делал из портретов перенасыщенные драгоценностями натюрморты из голубых лент (Андреевский орден), из желтогорячих (орден Владимира), из бриллиантов, улыбающихся лиц...

Однако не эти парадные портреты-натюрморты определяют творчество Боровиковского. Те из его героев, которые были близки сердцу художника, лишены лицемерной оптимистичности, самоуверенности, гонора, гордыни. Мечтательно, с легкой печалью в чистых глазах смотрят они на зрителя («Сестры Гагарины»).

Душа Боровиковского расцветала за пределами официальной сферы.

Мастер сохранил черты нелукавой, простодушной патриархальности, которые вынес из украинского искусства. Творец стремился везде и во всем видеть красоту, доброту, гармонию. Свои мысли, чувства он передавал неяркими, нежными цветами, в легкой печали изображенных на портретах людей.

Боровиковскому приходилось работать в Павловске. Там он рисовал детей цесаревича. Художник любил прогулки по прекрасному Павловскому парку. Печальное спокойствие... Это особенное состояние знакомо, верно, каждому. Таким настроением проникнута одна из самых удачных работ Владимира Боровиковского - портрет Лопухиной.

Размытые контуры. Нежные, трепетные березки в голубоватой дымке. Нежная, трепетная девушка в светлом платье. Затененный уголок парка. Перед нами белое, словно мраморное лицо, шея и руки чуть большеватые для хрупкой панночки. Не влияние ли это иконы «Благовещенье» из Сорочинского иконостаса, на которой у Богородицы красивые, но непропорционально большие руки? Искусствоведы насчитывают на этой иконе несметное количество оттенков синего цвета. На портрете Марии Лопухиной художник передал едва ли не все оттенки синевы.

Его талант пейзажиста раскрылся в изображении Царскосельского парка на картине «Екатерина ІІ на прогулке».

Тенистые, тихие аллеи, пруд с лебедями, сквозь ветви деревьев проглядывают розовые облака, тонко выписан каждый листочек - и еще зеленые, и уже пожелтевшие. Когда б не обелиск в честь победы России над Турцией, трудно было бы догадаться о государственном статусе героини картины - скромной женщины в непоказной одежде лазурного цвета. У нее улыбающееся лицо, ласковый взгляд умных живых глаз... Возле ног - белая собачка...

Не кажется ли вам знакомой эта картина? «Капитанская дочка» Пушкина. Помните рассказ о встрече Маши Мироновой с императрицей? Нет сомнений, что «подсказал» поэту эту сцену художник Боровиковский.

На протяжении многих лет покровителем Владимира Боровиковского был Дмитрий Трощинский. Бывший писарь Миргородского полка, он стал статс-секретарем императрицы. Блестящая карьера! После смерти Екатерины ІІ он - министр юстиции. И делает все возможное, чтобы освободить А.Радищева из ссылки. Не исключено, что Владимир Лукич бывал и в Кибенцах, ведь иконы местной церкви - его кисти.

Кисти Боровиковского принадлежат два портрета Дмитрия Трощинского. Первый был написан в 1799 году.

...Прошло два десятилетия. Владимир Боровиковский вновь берется за портрет своего мецената. Но многое изменилось за эти годы. Трощинский давно уже в отставке...

Изменился, естественно, и художник.

В его дневнике появилась печальная запись: «Все мне кажутся чужими, вижу лишь гордыню, наглость и бахвальство».

Источники вдохновения художника постепенно стали истощаться. Не познал он и личного счастья, так и не сумев создать семью.

В зените славы был таким же скромным, как и в начале творческого пути.

Трощинский стал едва ли не последним героем творчества художника. И хотя на портрете он напряженно-торжественный, рука портретиста умело передала скрытое разочарование: поэтому немного обиженное, по-старому упрямое выражение лица.

В качестве фона для фигуры старого чиновника в скромном мундире лишь с двумя орденами послужила картина в тяжелой золотой раме: днепровский пейзаж с Лаврской колокольней, словно напоминание о родине художника и его друга. Память о Лавре, где обучался мастерству и где хотел остаться послушником. В письмах к родственникам, которые остались в Украине, художник с тоской писал: «Когда же с родными нашими и приятелями увижусь... Чувствую в душе своей обязанность любить вас...»

Рисуя, а рисовал он до последних дней, Владимир Лукич часто печально повторял знакомые, родные слова Дмитрия Ростовского: «Очища не по-прежнему глядят, ручище пишущее дрожит».

1825 год. Письмо Венецианова к приятелю: «Почитаемый и великий муж Боровиковский закончил дни свои...»

Предчувствуя смерть, составил завещание: «Приближаясь к старости дней моих и думая о смерти, прошу друзей моих деньги (осталось четыре тысячи рублей) отдать убогим жебракам и на поминки по церквям».